) и вернулся обратно, в Смольный. Наступило 26 октября 1917 года.
Пришел в Ревком, там Антонов-Овсеенко о чем-то оживленно беседует с Николаем Ховриным, тоже членом Центробалта. Я к ним.
– Теперь, – говорю, – что делать?
– Что делать? – переспросил Антонов-Овсеенко. – Центрофлот арестовывать, вот что делать.
Глянули мы с Ховриным друг на друга. Молчим.
– Значит, так, – продолжает Антонов-Овсеенко, – Центрофлот мы прикрываем, хватит терпеть эту меньшевистско-эсеровскую лавочку. Членов Центрофлота арестовать. Это ваше дело. На место Центрофлота создаем Временный Морской революционный комитет, а там разберемся. Председателем Морского Ревкома будет наш же балтиец Иван Вахрамеев, – знаете его? – а членами Ховрин, Мальков, еще несколько человек. Ясно? Действуйте!
Тут же мне и мандат выдали:
«КОМИССАР МОРСКОГО МИНИСТЕРСТВА
ОТ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА»
26 октября 1917 г. № 4 г. Петроград.
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Предъявитель сего член Временного Морского Комитета тов. Малько, что и удостоверяется»
Взяли мы мандаты, собрали в Смольном еще несколько моряков и отправились в Адмиралтейство распускать Цинтрофлот и организовывать Временный Морской революционный комитет.
Ясно-то нам было ясно, да не так все просто. Слов нет, в Центрофлоте засели меньшевики и эсеры, но не какие-нибудь буржуи, а все свой брат, матрос. Как тут их будешь арестовывать? Это тебе не юнкеров на Невском хватать: там вроде сражения получалось, кто кого. Здесь дело другое.
Рассуждали мы дорогой, рассуждали и сами не заметили, как дошли до Адмиралтейства. Постояли еще с минуту на улице – и в Центрофлот.
Как вошли, Ховрии сразу скомандовал: «Свистать всех наверх!»
Комната, глядим, большая, народу в ней порядочно, еще и из других комнат сбежались. Много знакомых, мне-то особенно: всего три дня назад я с ними из-за «Штандарта» воевал.
Смотрят на нас, пересмеиваются. Вы, мол, чего сюда явились?
Откашлялся Ховрин и говорит:
– Дело, братва, такое. Есть приказ Ревкома: Центрофлот прикрыть, а вас арестовать. Понятно?
Они посерьезнели.
– Значит, вы за этим и пришли?
– Да, за этим. Именем Ревкома объявляю вас арестованными.
Один из цептрофлотцев и спрашивает:
– Что же, теперь, выходит, вы нас в тюрьму поведете?
– Зачем в тюрьму, – отвечает Ховрин, – здесь и будете сидеть, пока Ревком не решит, что с вами дальше делать. Только дайте честное матросское слово, что не убежите (такое решение мы по дороге в Адмиралтейство приняли).
Слово они дали, приставили мы к комнате одного часового, а сами принялись Морской комитет организовывать.
Прошел этот день, другой, надо с центрофлотцами как-то решать. Пошли в Военно-революционный комитет и спрашиваем, как нам с нашими арестантами быть. Подумали там, подумали и говорят:
– А ну их к чертовой бабушке, пусть катятся на все четыре стороны.
У нас гора с плеч. Вернулись в Адмиралтейство и пошли арестованных освобождать. Смотрим, а там всего два-три человека сидят, остальные ждали, ждали, да и разошлись кто куда, невзирая на честное слово и на часовых, которые, впрочем, и не пытались никого задерживать.
Комендант Смольного
29 октября 1917 года Военно-революционный комитет утвердил меня комендантом Смольного. Через несколько дней выдали мне документ:
«Военно-революционный комитет постановил: комендантом Смольного института назначить тов. Малькова. Его помощником по внутренней охране тов. Касюра.
Помощником по составлению личного состава назначается тов. Игнатов.
За председателя Ф. Дзержинский»
Так я стал комендантом Смольного. Пришлось принимать дела, хотя принимать особо было и нечего. Собрал я человек тридцать матросов, примерно столько же красногвардейцев и начал организовывать охрану Смольного. А время было горячее. Керенский с Красновым подняли мятеж и во главе казачьих сотен двигались на Петроград. В самом Питере началось выступление юнкеров.
Не успел я разобраться с делами, как вызывает Подвойский:
– Юнкера захватили телефонную станцию, Смольный ни с кем не соединяют. Надо их оттуда немедленно вышибить. Вот тебе мандат, действуй!
Протягивает мандат:
«ШТАБ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА
СОВ. РАБ. И СОЛ. ДЕПУТАТ.».
29 октября 1917 г.
Сим удостоверяю, что товарищ Павел Дмитриевич Мальков назначается начальником отрядов, действующих против восставших юнкеров, и имеет право пропуска во все революционные учреждения.
Председатель Н. Подвойский».
Человек пятнадцать моряков я оставил вместе с красногвардейцами для охраны Смольного, а с остальными отправился отвоевывать телефонную станцию. До станции, однако, надо добраться, а машин, как назло, нет, времени же терять нельзя. Как тут быть? Видим, трамвай идет. Мы его остановили, публику высадили, и ребята сели в вагон. Взобрался я на переднюю площадку, встал рядом с вагоновожатым и говорю:
– Гони к Петропавловской крепости, да поживее!
Он уперся. Не на тот-де номер сели, у меня маршрут другой… Я на него: вези, говорю, такой-рассякой. Помогло, поехали. Правда, стрелки пришлось всю дорогу самим переводить, но до Петропавловской крепости добрались благополучно. Взяли там пушку, прицепили к трамвайному вагону и двинулись на Морскую, где помещалась телефонная станция. Едем – пушка сзади по мостовой гремит.
Подъезжаем к Морской, вагоновожатый говорит: дальше не проехать, путей нет.
Ну, да тут уж недалеко. Отцепили мы пушку, выкатили ее на руках к телефонной станции и кричим:
– Сдавайтесь, не то сейчас откроем пальбу, камня на камне не оставим!
Посовещались юнкера, посовещались и выбросили белый флаг. Что они против орудия могут сделать? Выходит из здания человек тридцать юнкеров. Мы их тут же отправили в Петропавловскую крепость, а сами заняли телефонную станцию. Там полно девушек-телефонисток: кто плачет, кто скандалит, но работать ни одна не желает. Сели вместо них к щитам матросы, хоть и с грехом пополам, но включили Смольный. Доложил я Подвойскому по телефону, что задание выполнено, и скорее назад, в Смольный, в комендатуру.
Вернулся в Смольный, надо за свои комендантские дела приниматься, а как приниматься, я поначалу и ума не приложу. Добро, если бы можно было спокойно подумать, мозгами пораскинуть, с опытными людьми посоветоваться, а какое тут спокойствие? Время тревожное. Что ни день, то новости, порой грозные, события, события без конца. Говорят, Керенский уже захватил Гатчину, Царское Село, радиотелеграф, рассылает повсюду радиограммы с призывом не подчиняться ЦИК, избранному II съездом Советов. Казаки будто бы приближаются к Пулкову. На помощь им двигается 3-й кавалерийский корпус. Может, конечно, что и лишнее болтают, да кто его разберет? Вот Дзержинский, Подвойский, Аванесов – те, наверное, знают, но не станешь же к ним с расспросами приставать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Пришел в Ревком, там Антонов-Овсеенко о чем-то оживленно беседует с Николаем Ховриным, тоже членом Центробалта. Я к ним.
– Теперь, – говорю, – что делать?
– Что делать? – переспросил Антонов-Овсеенко. – Центрофлот арестовывать, вот что делать.
Глянули мы с Ховриным друг на друга. Молчим.
– Значит, так, – продолжает Антонов-Овсеенко, – Центрофлот мы прикрываем, хватит терпеть эту меньшевистско-эсеровскую лавочку. Членов Центрофлота арестовать. Это ваше дело. На место Центрофлота создаем Временный Морской революционный комитет, а там разберемся. Председателем Морского Ревкома будет наш же балтиец Иван Вахрамеев, – знаете его? – а членами Ховрин, Мальков, еще несколько человек. Ясно? Действуйте!
Тут же мне и мандат выдали:
«КОМИССАР МОРСКОГО МИНИСТЕРСТВА
ОТ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА»
26 октября 1917 г. № 4 г. Петроград.
УДОСТОВЕРЕНИЕ.
Предъявитель сего член Временного Морского Комитета тов. Малько, что и удостоверяется»
Взяли мы мандаты, собрали в Смольном еще несколько моряков и отправились в Адмиралтейство распускать Цинтрофлот и организовывать Временный Морской революционный комитет.
Ясно-то нам было ясно, да не так все просто. Слов нет, в Центрофлоте засели меньшевики и эсеры, но не какие-нибудь буржуи, а все свой брат, матрос. Как тут их будешь арестовывать? Это тебе не юнкеров на Невском хватать: там вроде сражения получалось, кто кого. Здесь дело другое.
Рассуждали мы дорогой, рассуждали и сами не заметили, как дошли до Адмиралтейства. Постояли еще с минуту на улице – и в Центрофлот.
Как вошли, Ховрии сразу скомандовал: «Свистать всех наверх!»
Комната, глядим, большая, народу в ней порядочно, еще и из других комнат сбежались. Много знакомых, мне-то особенно: всего три дня назад я с ними из-за «Штандарта» воевал.
Смотрят на нас, пересмеиваются. Вы, мол, чего сюда явились?
Откашлялся Ховрин и говорит:
– Дело, братва, такое. Есть приказ Ревкома: Центрофлот прикрыть, а вас арестовать. Понятно?
Они посерьезнели.
– Значит, вы за этим и пришли?
– Да, за этим. Именем Ревкома объявляю вас арестованными.
Один из цептрофлотцев и спрашивает:
– Что же, теперь, выходит, вы нас в тюрьму поведете?
– Зачем в тюрьму, – отвечает Ховрин, – здесь и будете сидеть, пока Ревком не решит, что с вами дальше делать. Только дайте честное матросское слово, что не убежите (такое решение мы по дороге в Адмиралтейство приняли).
Слово они дали, приставили мы к комнате одного часового, а сами принялись Морской комитет организовывать.
Прошел этот день, другой, надо с центрофлотцами как-то решать. Пошли в Военно-революционный комитет и спрашиваем, как нам с нашими арестантами быть. Подумали там, подумали и говорят:
– А ну их к чертовой бабушке, пусть катятся на все четыре стороны.
У нас гора с плеч. Вернулись в Адмиралтейство и пошли арестованных освобождать. Смотрим, а там всего два-три человека сидят, остальные ждали, ждали, да и разошлись кто куда, невзирая на честное слово и на часовых, которые, впрочем, и не пытались никого задерживать.
Комендант Смольного
29 октября 1917 года Военно-революционный комитет утвердил меня комендантом Смольного. Через несколько дней выдали мне документ:
«Военно-революционный комитет постановил: комендантом Смольного института назначить тов. Малькова. Его помощником по внутренней охране тов. Касюра.
Помощником по составлению личного состава назначается тов. Игнатов.
За председателя Ф. Дзержинский»
Так я стал комендантом Смольного. Пришлось принимать дела, хотя принимать особо было и нечего. Собрал я человек тридцать матросов, примерно столько же красногвардейцев и начал организовывать охрану Смольного. А время было горячее. Керенский с Красновым подняли мятеж и во главе казачьих сотен двигались на Петроград. В самом Питере началось выступление юнкеров.
Не успел я разобраться с делами, как вызывает Подвойский:
– Юнкера захватили телефонную станцию, Смольный ни с кем не соединяют. Надо их оттуда немедленно вышибить. Вот тебе мандат, действуй!
Протягивает мандат:
«ШТАБ ВОЕННО-РЕВОЛЮЦИОННОГО КОМИТЕТА
СОВ. РАБ. И СОЛ. ДЕПУТАТ.».
29 октября 1917 г.
Сим удостоверяю, что товарищ Павел Дмитриевич Мальков назначается начальником отрядов, действующих против восставших юнкеров, и имеет право пропуска во все революционные учреждения.
Председатель Н. Подвойский».
Человек пятнадцать моряков я оставил вместе с красногвардейцами для охраны Смольного, а с остальными отправился отвоевывать телефонную станцию. До станции, однако, надо добраться, а машин, как назло, нет, времени же терять нельзя. Как тут быть? Видим, трамвай идет. Мы его остановили, публику высадили, и ребята сели в вагон. Взобрался я на переднюю площадку, встал рядом с вагоновожатым и говорю:
– Гони к Петропавловской крепости, да поживее!
Он уперся. Не на тот-де номер сели, у меня маршрут другой… Я на него: вези, говорю, такой-рассякой. Помогло, поехали. Правда, стрелки пришлось всю дорогу самим переводить, но до Петропавловской крепости добрались благополучно. Взяли там пушку, прицепили к трамвайному вагону и двинулись на Морскую, где помещалась телефонная станция. Едем – пушка сзади по мостовой гремит.
Подъезжаем к Морской, вагоновожатый говорит: дальше не проехать, путей нет.
Ну, да тут уж недалеко. Отцепили мы пушку, выкатили ее на руках к телефонной станции и кричим:
– Сдавайтесь, не то сейчас откроем пальбу, камня на камне не оставим!
Посовещались юнкера, посовещались и выбросили белый флаг. Что они против орудия могут сделать? Выходит из здания человек тридцать юнкеров. Мы их тут же отправили в Петропавловскую крепость, а сами заняли телефонную станцию. Там полно девушек-телефонисток: кто плачет, кто скандалит, но работать ни одна не желает. Сели вместо них к щитам матросы, хоть и с грехом пополам, но включили Смольный. Доложил я Подвойскому по телефону, что задание выполнено, и скорее назад, в Смольный, в комендатуру.
Вернулся в Смольный, надо за свои комендантские дела приниматься, а как приниматься, я поначалу и ума не приложу. Добро, если бы можно было спокойно подумать, мозгами пораскинуть, с опытными людьми посоветоваться, а какое тут спокойствие? Время тревожное. Что ни день, то новости, порой грозные, события, события без конца. Говорят, Керенский уже захватил Гатчину, Царское Село, радиотелеграф, рассылает повсюду радиограммы с призывом не подчиняться ЦИК, избранному II съездом Советов. Казаки будто бы приближаются к Пулкову. На помощь им двигается 3-й кавалерийский корпус. Может, конечно, что и лишнее болтают, да кто его разберет? Вот Дзержинский, Подвойский, Аванесов – те, наверное, знают, но не станешь же к ним с расспросами приставать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75