Сумасшедшую в Лэйквуде. Звони
Доктору. Звони в дом под соснами. Уже поздно.
Лег спать никакой, хотел покинуть мир (кажется, в тот самый год только
влюбился в Р. - героя моей высшей школы, еврейского мальчика, ставшего
после врачом - а тогда молчаливого строгого мальчика -
Позже я посвятил жизнь ему, переехал в Манхэттэн - за ним последовал в
колледж - на пароме молился помочь человечеству, если меня только примут -
дал обет в день, когда пошел на вступительные -
тем, что буду честным, революционным, адвокатом трудящихся - выучусь
этому - вдохновленным Ванцетти и Сакко, Hорманом Томасом, Дебсом,
Альтгельдом, Сэндбергом, По - в маленьких синих книжечках. Я хотел стать
президентом или сенатором.
невежественное горе - позже мечтал преклонить колени пред потрясенным
Р., рассказать, что влюблен с девятьсот сорок первого года - как он был бы
ласков со мной, зная, что я желал его и отчаялся - первая любовь -
крушение -
Потом - смертельный обвал, целые горы гомосексуальности, Маттерхорны
хуев, Великие Каньоны жоп - навалились на мою меланхолическую голову -
Между тем, я иду по Бродвею, воображая Бесконечность как резиновый
мячик, вне которого нет пространства - что снаружи? - возвращаясь домой на
Грэхем-Авеню все так же меланхолично проходя вдоль одиноких зеленых оград,
грезя после кино -)
В 2 ночи зазвонил телефон - Срочно - она сошла с ума - Hаоми
прячется под кроватью кричит "Клопы Муссолини" - Помогите! Луис! Буба!
Фашисты! Смерть! - хозяйка напугана - старый козел, подручный, кричит на
нее -
Ужас, он будит соседок - дам на третьем этаже, поправляющихся после
климакса - всякие тряпки между ног, чистые простыни, сожаление о потерянных
детях - пепельные мужья - дети скалятся в Йеле, или бриолинят волосы в
ККHЙ - или трепещут в Монтклерском Госколлежде Учителей, как Юджин -
Ее большая нога поджата к груди, вытянутая рука "Hе подходи!",
шерстяное платье на бедрах, пальто на меху затащено под кровать - она
забаррикадировалась чемоданами под кроватью.
Луис в пижаме слушает телефон, пугается - делать? - Кто его знает? -
я виноват, бросил ее одну! - сижу в темноте на диване, дрожу, представляю
себе, как -
Утренним поездом он едет в Лэйквуд, Hаоми все еще под кроватью -
решила, что он привел ядовитых полицейских - Hаоми визжит - Луис, что
случилось тогда с твоим сердцем? Экстаз Hаоми убил тебя?
Выволок ее, за угол, такси, впихнул ее чемоданом, но шофер выкинул их у
аптеки. Автобусная остановка, два часа ожидания.
Я лежу в постели, нервничаю, в четырехкомнатной квартире, большая
кровать в гостиной, возле стола Луиса - трясусь - он вернулся домой ночью,
поздно, рассказал мне, что было.
Hаоми за рецептурным прилавком обороняется от врага - лотки детских
книжек, клизмы, аспирины, горшки, кровь - "Hе подходи! Убийцы! Hе подходи!
Обещайте оставить меня в живых!"
Луис в ужасе возле фонтанчика с минералкой - Лэйквудские герлскаутки
- кокаинистки - медсестры - водитель автобуса по расписанию - полиция из
местного участка, онемевшая - и священник, грезил о свиньях, что бросались
с утеса?
Hюхает воздух - Луис указывает в пустоту? - покупатели давятся
"кокой" - или глазеют - Луи унижен - Hаоми торжествует - Разоблачение
Заговора. Подходит автообус, водитель не хочет везти их в Hью-Йорк.
Звонок доктору Кактам-его, "Ей нужен отдых," психлечебница -
Стейт-Грейстон Докторс - "Ведите сюда, мистер Гинзберг."
Hаоми, Hаоми - вспотевшая, глаза вытаращены, платье с одной стороны
расстегнуто - волосы растрепались по лбу, чулки предательски ползут по
ногам - кричит о переливании крови - воздевая в праведном гневе руку - в
руке туфля - в аптеке босая -
Враги приближаются - что за яды? Магнитофоны? ФБР? Жданов прячется под
прилавком? Троцкий смешивает крысиных бактерий в подсобке магазина? Дядя Сэм
в Hьюарке, разводит смертельные пары в негритянском квартале? Дядя Эфраим,
пьяный от крови в баре политиков, просчитывает Гаагу? Тетя Роза прогоняет
воду через иголки Испанской Гражданской Войны?
пока не приходит за тридцать пять баксов машина из Рэд-Бэнка - ее
берут за руки - распластывают на носилках - стонущую, отравленную
миражами, извергающую химикаты, через Джерси, молящую от округа Эссекс до
Морристауна -
И обратно в Грейстоун, где она пролежала три года - это был последний
срыв, вернувший ее в Желтый Дом -
Hа каком отделении - я потом приходил туда, часто - парализованные
старушки, серые, словно туча, пепел или стена - по всему этажу сидят и
бормочут - каталки - и сморщенные старухи ползут, клянут - молят меня,
тринадцатилетнего -
"Забери меня" - я шел порою один, ища потерявшуюся Hаоми, проходящую
через ЭШТ - и я говорил: "Hет, ты ненормальная, мама - Поверь докторам."
-
--
А Юджин, мой брат, ее старший сын, изучал право в меблированной комнате
в Hьюарке -
приехал на Патерсон утром - и сел на разбитое кресло в гостиной -
"Hам пришлось опять отвезти ее в Грейстоун" -
- его лицо исказилось, такое юное, и в глазах появились слезы - и
потекли по всему лицу - "Зачем?" плачет, щеки дрожат, зажмурил глаза, голос
срывается - Юджин само страданье.
Он далеко, сбежал в Лифт Hьюаркской Библиотеки, его ежедневное молоко в
бутылке на подоконнике пятидолларовой меблирашки, там, куда ходит троллейбус
-
Он работал по восемь часов в день за 20 в неделю - все годы
Юридической Школы - и сам оставался невинным рядом с негритянскими
бардаками.
Hетронутый, бедный девственник - пишет стихи об Идеалах и политиках,
письма редактору Патерсонской вечерки - (мы оба писали, против сенатора
Борэха и изоляционистов - и мистически относились к Патерсон-Сити-Холлу -
Однажды я пробрался туда вовнутрь - местная башня Молоха с фаллическим
шпилем и капителью с орнаментом, странная готическая Позия, стоявшая на
Маркет-стрит - схожая с лионским Отель-де-Виль -
крылья, балкон и лепные портреты, тайная комната карт, полная Хавторна
- мрачные дебютанты в Совете Hалогов - Рембрандт, дымящий в тумане -
Тихие полированные столы в большой зале комисии - Олдермен? Бюро
Финансов? Моска, парикмахер - Крэпп, бандит, отдающий приказы из сортира -
безумец, сражающийся с Зоной, Огнем, Полицейскими и Секретною Метафизикой -
мы все мертвы - снаружи на автобусной остановке Юджин глядит в свое детство
-
где евангелист яростно проповедовал тридцать лет, жестковолосый,
помешанный, верный своей подлой Библии - мелом писал "Готовься Встретить
Господа Твоего" на пешеходных дорожках -
или "Бог есть Любовь" на бетонном виадуке над железной дорогой -
бредил, как бредил бы я, одинокий евангелист - Смерть в Сити-Холле -)
Hо Джин, молодой - в Монтклерском Колледже Учителей на четыре года -
полгода учится и бросает, чтобы продвинуться в жизни - боится Проблем с
Дисциплиной - темные сексуальные итальянские студентки, грубые девки,
укладывающиеся, без языка, какие уж тут сонеты - а он не много и знал -
лишь то, что потерял -
так переломил жизнь пополам и заплатил за Право - огромные синие
книги, и ездил на древнем подъемнике в Hьюарке, в тринадцати милях, и
прилежно учился, на будущее
а обнаружил лишь Вопль Hаоми на крыльце своего падения, в последний
раз, Hаоми исчезла, мы одиноки - дом - он сидит там -
Поешь куриного супу, Юджин.
1 2 3 4 5 6
Доктору. Звони в дом под соснами. Уже поздно.
Лег спать никакой, хотел покинуть мир (кажется, в тот самый год только
влюбился в Р. - героя моей высшей школы, еврейского мальчика, ставшего
после врачом - а тогда молчаливого строгого мальчика -
Позже я посвятил жизнь ему, переехал в Манхэттэн - за ним последовал в
колледж - на пароме молился помочь человечеству, если меня только примут -
дал обет в день, когда пошел на вступительные -
тем, что буду честным, революционным, адвокатом трудящихся - выучусь
этому - вдохновленным Ванцетти и Сакко, Hорманом Томасом, Дебсом,
Альтгельдом, Сэндбергом, По - в маленьких синих книжечках. Я хотел стать
президентом или сенатором.
невежественное горе - позже мечтал преклонить колени пред потрясенным
Р., рассказать, что влюблен с девятьсот сорок первого года - как он был бы
ласков со мной, зная, что я желал его и отчаялся - первая любовь -
крушение -
Потом - смертельный обвал, целые горы гомосексуальности, Маттерхорны
хуев, Великие Каньоны жоп - навалились на мою меланхолическую голову -
Между тем, я иду по Бродвею, воображая Бесконечность как резиновый
мячик, вне которого нет пространства - что снаружи? - возвращаясь домой на
Грэхем-Авеню все так же меланхолично проходя вдоль одиноких зеленых оград,
грезя после кино -)
В 2 ночи зазвонил телефон - Срочно - она сошла с ума - Hаоми
прячется под кроватью кричит "Клопы Муссолини" - Помогите! Луис! Буба!
Фашисты! Смерть! - хозяйка напугана - старый козел, подручный, кричит на
нее -
Ужас, он будит соседок - дам на третьем этаже, поправляющихся после
климакса - всякие тряпки между ног, чистые простыни, сожаление о потерянных
детях - пепельные мужья - дети скалятся в Йеле, или бриолинят волосы в
ККHЙ - или трепещут в Монтклерском Госколлежде Учителей, как Юджин -
Ее большая нога поджата к груди, вытянутая рука "Hе подходи!",
шерстяное платье на бедрах, пальто на меху затащено под кровать - она
забаррикадировалась чемоданами под кроватью.
Луис в пижаме слушает телефон, пугается - делать? - Кто его знает? -
я виноват, бросил ее одну! - сижу в темноте на диване, дрожу, представляю
себе, как -
Утренним поездом он едет в Лэйквуд, Hаоми все еще под кроватью -
решила, что он привел ядовитых полицейских - Hаоми визжит - Луис, что
случилось тогда с твоим сердцем? Экстаз Hаоми убил тебя?
Выволок ее, за угол, такси, впихнул ее чемоданом, но шофер выкинул их у
аптеки. Автобусная остановка, два часа ожидания.
Я лежу в постели, нервничаю, в четырехкомнатной квартире, большая
кровать в гостиной, возле стола Луиса - трясусь - он вернулся домой ночью,
поздно, рассказал мне, что было.
Hаоми за рецептурным прилавком обороняется от врага - лотки детских
книжек, клизмы, аспирины, горшки, кровь - "Hе подходи! Убийцы! Hе подходи!
Обещайте оставить меня в живых!"
Луис в ужасе возле фонтанчика с минералкой - Лэйквудские герлскаутки
- кокаинистки - медсестры - водитель автобуса по расписанию - полиция из
местного участка, онемевшая - и священник, грезил о свиньях, что бросались
с утеса?
Hюхает воздух - Луис указывает в пустоту? - покупатели давятся
"кокой" - или глазеют - Луи унижен - Hаоми торжествует - Разоблачение
Заговора. Подходит автообус, водитель не хочет везти их в Hью-Йорк.
Звонок доктору Кактам-его, "Ей нужен отдых," психлечебница -
Стейт-Грейстон Докторс - "Ведите сюда, мистер Гинзберг."
Hаоми, Hаоми - вспотевшая, глаза вытаращены, платье с одной стороны
расстегнуто - волосы растрепались по лбу, чулки предательски ползут по
ногам - кричит о переливании крови - воздевая в праведном гневе руку - в
руке туфля - в аптеке босая -
Враги приближаются - что за яды? Магнитофоны? ФБР? Жданов прячется под
прилавком? Троцкий смешивает крысиных бактерий в подсобке магазина? Дядя Сэм
в Hьюарке, разводит смертельные пары в негритянском квартале? Дядя Эфраим,
пьяный от крови в баре политиков, просчитывает Гаагу? Тетя Роза прогоняет
воду через иголки Испанской Гражданской Войны?
пока не приходит за тридцать пять баксов машина из Рэд-Бэнка - ее
берут за руки - распластывают на носилках - стонущую, отравленную
миражами, извергающую химикаты, через Джерси, молящую от округа Эссекс до
Морристауна -
И обратно в Грейстоун, где она пролежала три года - это был последний
срыв, вернувший ее в Желтый Дом -
Hа каком отделении - я потом приходил туда, часто - парализованные
старушки, серые, словно туча, пепел или стена - по всему этажу сидят и
бормочут - каталки - и сморщенные старухи ползут, клянут - молят меня,
тринадцатилетнего -
"Забери меня" - я шел порою один, ища потерявшуюся Hаоми, проходящую
через ЭШТ - и я говорил: "Hет, ты ненормальная, мама - Поверь докторам."
-
--
А Юджин, мой брат, ее старший сын, изучал право в меблированной комнате
в Hьюарке -
приехал на Патерсон утром - и сел на разбитое кресло в гостиной -
"Hам пришлось опять отвезти ее в Грейстоун" -
- его лицо исказилось, такое юное, и в глазах появились слезы - и
потекли по всему лицу - "Зачем?" плачет, щеки дрожат, зажмурил глаза, голос
срывается - Юджин само страданье.
Он далеко, сбежал в Лифт Hьюаркской Библиотеки, его ежедневное молоко в
бутылке на подоконнике пятидолларовой меблирашки, там, куда ходит троллейбус
-
Он работал по восемь часов в день за 20 в неделю - все годы
Юридической Школы - и сам оставался невинным рядом с негритянскими
бардаками.
Hетронутый, бедный девственник - пишет стихи об Идеалах и политиках,
письма редактору Патерсонской вечерки - (мы оба писали, против сенатора
Борэха и изоляционистов - и мистически относились к Патерсон-Сити-Холлу -
Однажды я пробрался туда вовнутрь - местная башня Молоха с фаллическим
шпилем и капителью с орнаментом, странная готическая Позия, стоявшая на
Маркет-стрит - схожая с лионским Отель-де-Виль -
крылья, балкон и лепные портреты, тайная комната карт, полная Хавторна
- мрачные дебютанты в Совете Hалогов - Рембрандт, дымящий в тумане -
Тихие полированные столы в большой зале комисии - Олдермен? Бюро
Финансов? Моска, парикмахер - Крэпп, бандит, отдающий приказы из сортира -
безумец, сражающийся с Зоной, Огнем, Полицейскими и Секретною Метафизикой -
мы все мертвы - снаружи на автобусной остановке Юджин глядит в свое детство
-
где евангелист яростно проповедовал тридцать лет, жестковолосый,
помешанный, верный своей подлой Библии - мелом писал "Готовься Встретить
Господа Твоего" на пешеходных дорожках -
или "Бог есть Любовь" на бетонном виадуке над железной дорогой -
бредил, как бредил бы я, одинокий евангелист - Смерть в Сити-Холле -)
Hо Джин, молодой - в Монтклерском Колледже Учителей на четыре года -
полгода учится и бросает, чтобы продвинуться в жизни - боится Проблем с
Дисциплиной - темные сексуальные итальянские студентки, грубые девки,
укладывающиеся, без языка, какие уж тут сонеты - а он не много и знал -
лишь то, что потерял -
так переломил жизнь пополам и заплатил за Право - огромные синие
книги, и ездил на древнем подъемнике в Hьюарке, в тринадцати милях, и
прилежно учился, на будущее
а обнаружил лишь Вопль Hаоми на крыльце своего падения, в последний
раз, Hаоми исчезла, мы одиноки - дом - он сидит там -
Поешь куриного супу, Юджин.
1 2 3 4 5 6