– Мама написала, что приедет в конце месяца, перед выездом даст телеграмму.
– Опять Недозор встречать будет?
– Он, Серафим Ильич. У них с матерью традиция – обязательно пройти через Черный бор.
– Да-а, – протянул полковник. – Такая уж удивительная женщина, Ксения Алексеевна. Всегда завидовал твоему отцу... Рад буду встрече. Меня-то она первого навестит, тоже, знаешь, по традиции – первому представляться начальству. Давай-ка еще по чашечке твоего знаменитого да поеду к соседям...
Агальцов и Гордыня
Прошло двенадцать суток, как поднятые по тревоге пограничники вели поиск. На тринадцатые пришел приказ: отряду вернуться на исходные. Массированные прочесы, засады на тропах не дали результатов. Но заставы продолжали жить напряженной жизнью. Стриженой с "тревожной" патрулировал близкий тыл, оставив секреты на лесных потайных тропах; спал урывками, проводя все время на участке. Он не верил установившейся тишине. Гомозкову прислали Барса – широкогрудого красивого пса, и пограничник пропадал с ним у разбухшего от дождей ручья, на что-то надеясь, а может быть, просто приучая собаку к заболоченному квадрату земли.
После длительных проливных дождей наконец установилась теплая солнечная погода. Ефрейтор Иван Гордыня и Агальцов совершали очередной дозорный поиск в ближайшем к КСП тылу. Молчаливый неулыбчивый Гордыня шел впереди головным дозора и всматривался в полегшую, уже начинавшую жухнуть траву. Всякую пограничную работу он делал сосредоточенно и добросовестно. А работы этой на границе Иван переделал за два года столько, что вспомнить приятно. У себя в колхозе Гордыня слыл отличным трактористом, и здесь, на заставе, никто лучше его не мог вспахать и заборонить ленту земли, называемую контрольно-следовой полосой.
Иван умел сложить печь, поставить дом, настлать пол, сварить отменный обед на всю заставу. Он пользовался безграничным доверием старшины Недозора и уважением всех, кто жил с ним бок о бок, ходил в дозоры, мчался в газике, когда вспыхивал тревожный свет сигнала на пульте дежурного.
Сзади бесшумно скользил Агальцов. Почти две недели поиска иссушили его и без того поджарое тело, под глазами залегли синие тени. Он сдружился с Гомозковым и по его рекомендации стал "верхолазом". Следуя по маршруту, он выбирал самое высокое дерево и делал его своеобразной обзорной вышкой – взбирался на самую вершину и надолго замирал там с биноклем. Придумка Гомозкова позволяла вести наблюдение за обширным квадратом территории, где всякое движение должно быть замечено.
Агальцов облюбовал старый, в три обхвата, бук с раскидистой кроной.
– Стой! Смири гордыню, о Гордыня, ты будешь рядовым отныне... – громким шепотом продекламировал пограничник.
– Ну и трепач, – восхищенно пробормотал ефрейтор.
Захлестнуть веревочную петлю на толстом суку было делом привычным и не заняло много времени. Когда Агальцов исчез среди ветвей, Гордыня бесшумно лег в траву.
Агальцов устроился на вершине бука почти с комфортом – крона оказалась своеобразным зеленым, слегка пружинящим креслом. Алексей подстраховал себя веревкой и крутнул на бинокле барабанчики наводки. Сильные стекла-линзы мгновенно приблизили дальнюю кромку Черного бора, блеснувшее зеркальце небольшого озерца. Некоторое время Агальцов всматривался в просеку, ведущую к шоссе, потом развернулся в "кресле" и обратил свой взор на юг. Взгляд его заскользил вдоль ручья и дальше – к знакомой ольхе, где он две недели как обнаружил след.
С такого ракурса Алексею еще не приходилось просматривать склоны ручья. Он взял выше – там, где склоны холма падали почти отвесно, – и увидел щель. Она лежала, как рубец на теле горы. Ее словно нарисовали. Агальцов увидел большие царапины на гладкой каменистой поверхности склона и догадался, что все это проделал камнепад, вызванный ливневыми дождями. Камнепад что-то сдвинул в огромном теле горы и образовал щель. Агальцов был уверен, что сможет просунуть туда руку по локоть. Смутная догадка пронзила мозг: "Может быть, это..."
Алексей заспешил вниз. Он только и сказал, отвечая на удивленный вопросительный взгляд Гордыни:
– Теперь быстро...
Никогда в жизни Агальцов не бегал так быстро. Тяжелый ефрейтор безнадежно отстал. Алексей успел крикнуть ему, чтобы тот подключился к розетке и сообщил на заставу о возможном убежище второго нарушителя на крутом склоне возле ручья.
Агальцов не был до конца уверен, что открыл убежище второго, но что-то подсказывало ему – тревога будет поднята ненапрасно.
Чувство опасности заставило его залечь на подходе к склону. Остаток пути Алексей проделал ползком, сняв автомат с предохранителя. Пограничник уже поднялся, чтобы сделать последний рывок к щели, когда увидел след. Он был еле заметен на скользкой хвойной подстилке, но дальше, в низине, где подстилку смыло дождем, след отчетливо пропечатался, и, припав к земле, Алексей различил его – он уходил от склона в наш тыл. Значит, второй ушел, и бункер пуст. Все еще не веря в неудачу, Агальцов взбежал по склону и рванул сдвинутый камнепадом обломок скалы, скрывающий лаз в пещеру. Заглянул внутрь и отшатнулся – таким смрадом ударило из каменного схрона. И все же, преодолевая тошноту, он спустился в пещеру.
В ней не было ничего, если не считать спального мешка и с десяток пустых консервных банок.
Агальцов выбрался наружу и достал из подсумка ракетницу. Выпущенные подряд две красные ракеты вонзились в небо, оповещая границу о новой тревоге.
Старшина Недозор
Ива шел ходким ровным шагом, радуясь возможности побыть наедине с лесом. Извечное чувство пограничника – тревога – не оставляло старшину, и поэтому Недозор заметил след, ведущий к росстани. Там, где земля не была прикрыта прошлогодней листвой, четко, словно печать, выделялся совсем свежий след. Человек, обутый в спортивные туристские ботинки сорок четвертого размера, прошел здесь каких-нибудь десять минут назад.
"Лесничий", – подумал Ива и тут же прогнал нелепую мысль. Лесничего Ивана Сороку старшина знал едва ли не с молодых лет, и, сколько Ива помнит, тот всегда был в сапогах.
Может, кто из приезжих забрел... По грибы... Надо бы поговорить в сельсовете, а может, и на общем собрании, чтобы приезжих гостей без сопровождения местных в лес не пускали. Так, чего доброго, и к контрольно-следовой прибредут. Опять же тревога, выяснение личности и все прочие формальности. Прав капитан Стриженой, сказавший на прощание: "Черный бор сейчас не тыл, а самая что ни на есть граница. Быть внимательным и осторожным. Считать себя в поиске".
Трава в лесу не успела пожухнуть, но была вся покрыта палым листом, желтым, буровато-красным. Та же листва, что осталась на деревьях, сильно поредела и истончилась, и только кусты стояли нетронутыми, иногда темно-зеленые, как летом, а иногда багряные или с оттенком меди.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14