Государственная печать, казначейство, все прочие формальности к черту. Раз у этих болванов восстание, то и мне плевать на порядок. Они свергли старое правительство, подчинявшееся Фердинанду, и займутся сейчас формированием нового. Надеюсь, у них еще не скоро возникнет мысль поставить на охрану казны верных людей. А хоть бы и скоро. Надо их опередить. Послать на усиление караула два десятка лично мне преданных солдат. Перегрузить все ценности в ящики, в полковой обоз. Приготовиться к выступлению, а ночью уйти к венгерской границе.
Если все получится, если я вырвусь отсюда с полком и казной... А двадцатого ждите меня в Зальцбурге, доктор оккультных наук».
Альбрехт решительно встал, надел поверх камзола кирасу, перевязь с пистолетами и шпагой. Капельки пота блестели на его высоком лбу. Он глубоко вздохнул, подкрутил лихой ус и стремительным шагом направился к казармам, еще раз перебирая в уме все необходимые секретные распоряжения и официальные приказы, которые ему нужно было отдать для осуществления своего дерзкого плана.
– Alarm!
Нервно взвыла полковая труба. Ударили барабаны. Поднятые по тревоге солдаты торопливо выстраивались на плацу перед казармами. Построившись, они замерли, вперив свои глаза в чешского дворянина Альбрехта Вацлава Эусебиуса Валленштейна. Пока еще просто полковника.
– Солдаты!..
Неважно, что он будет сейчас им говорить. Важно то, какой он сделал выбор и сколь решительно будет теперь стремиться к своей цели. Где-то в небесах маленькая песчинка упала на чашу весов, приведя их в движение. Миллионы жизней будут зависеть теперь от этого человека.
Вечером девятого октября, почти на закате, Цебеш с Ольгой въехали в Линц. Каменные стены и стража у городских ворот. Узкие улочки и черепичные крыши. Трактир «Белый камень», где они остановились, действительно был сложен когда-то из белого камня. Но с тех пор стены впитали в себя копоть и грязь нескольких столетий, превратившись во что-то грязно-серое, и о былой белизне напоминала лишь периодически подновлявшаяся вывеска с названием.
Впрочем, в трактире было довольно уютно. Цебеш снял две отдельные комнаты на втором этаже, заплатил за три дня вперед и отправил Ольгу наверх устраиваться, намереваясь, видимо, поговорить о чем-то с хозяином с глазу на глаз. Белобрысый мальчишка, работающий при трактире, взялся ее проводить. По дороге он засыпал Ольгу самыми разнообразными вопросами и предложениями, основной смысл которых сводился к «а че это вы сюда приехали?» и «тока свисни, я все-все достану, причем по дешевке».
В комнате оказался камин, кровать, комод и даже зеркальце, заглянув в которое Ольга увидела измотанную волнениями и долгой дорогой чумазую девицу в пропыленном платье.
Мальчишка выжидательно застыл в дверях.
– Может, вам камин разжечь?.. – Ольга отрицательно качнула головой. – А ужинать вы, это, когда? А то я распоряжусь, только скажите... Тут напротив магазин готового платья есть. И ванную я могу устроить. Мигом сбегаю, а?.. Убираются здесь по утрам. Позвать фрау Эльзу, чтобы что-то переставить, почистить?
– Нет. Ничего не надо пока. Я просто хочу отдохнуть, – сказала Ольга, а про себя подумала: «Он ведь не уйдет, пока не получит своих чаевых. А у меня нет ни гроша... Цебеш даже и не подумал, что мне будет необходима какая-то сумма на расходы. Без денег я совершенно беспомощна в этом мире».
Мальчишка скривил разочарованную и даже, кажется, возмущенную рожицу и уже отвернулся, чтобы уйти. Но, вспомнив, с порога сказал:
– Тут у вас на столе колокольчик. Если что, эта... Звоните, платите, и я все-все устрою! – И закрыл дверь.
Ольга с облегченным вздохом упала на кровать, только сейчас почувствовав, до чего она устала. Впрочем, вскоре в дверь постучали и, не дожидаясь ответа, вошел Цебеш.
– Ну, как устроилась? Мы тут пару-тройку дней поживем, пока я не решу одно дело... Никуда не ходи. Если что надо, говори мне – куплю. Ну все, отдыхай. – Он уже собирался захлопнуть дверь.
– Цебеш!
– Зови меня дядя. ДЯДЯ. И по возможности по-немецки.
– Ну хорошо, «дядя»... Вы сейчас опять пропадете по этим своим делам, а я останусь тут без гроша, помирать от скуки. Даже служанке положено платить какое-то жалованье. А я, кажется, теперь ваша племянница? Мне даже нечего было дать этому мальчишке на чай. А еще мне хочется другое платье. Помыться хочется, наконец. Уже тошнит от этой пыли и грязи... Какую-то книжку – смотреть не могу на ваши псалмы. – Она говорила с Цебешем холодно, не повышая тона, но, тем не менее, умудрилась выплеснуть на него все накопившиеся эмоции.
Старик поморщился, как от зубной боли, но ничего не сказал. Только запустил руку в свой кошелек и вывалил ей на комод горсть монет.
– Вот. Я действительно совсем упустил это из вида... Отдыхай. С каждым днем твой немецкий все лучше. – И он вышел, закрыв за собой дверь.
«А ведь я и правда говорила с ним исключительно по-немецки, – изумилась Ольга. – Какой выразительный, однако, язык... Так. Серебряные кругляши – это талеры. Мелкие монетки из какого-то сплава – крейцеры... Или пфенниги?.. Интересно, сколько их нужно на талер?
Ладно. У меня двенадцать талеров. Это, кажется, немало. И еще около тридцати этих, мелких. Посмотрим, что на них можно купить... В первую очередь мне нужна сейчас горячая ванна. Душа у них, конечно же, нет... Потом поесть, выспаться и...»
Она взялась за колокольчик.
Снова забил колокол над центральной площадью Клагенфурта. Десятое октября. Два часа после рассвета. Франко опять заскулил. Он уже второй день не жрал. Как, впрочем, а Густав.
– Заткнись! – Густав отвесил ему пинка. Настроение было и так не ахти. Теснота. Пятнадцать человек в камере, рассчитанной на троих, – это не шутка. И главное – их ели поедом блохи.
Когда Хорват, не столько пытками, сколько угрозами, вызнав у них все что только мог, оставил их на попечение коменданту Дрангу, тот просто не знал, что с ними делать. Капитан так боялся, что его накажут за помощь преступнику и за растрату казенных денег, что впал в глубокое расстройство и начал пить. Чтобы хоть как-то покрыть недостачу в казне, он велел вылавливать всех подозрительных, заковывать их в цепи и продавать частным лицам, на тяжелые каторжные работы. Первыми он, естественно, продал Густава и Франко. Однако у Густава был в Висе знакомый кузнец, так что им удалось освободиться от цепей и бежать. И вот, надо же было так глупо вляпаться в Клагенфурте! Их опять задержала полиция Христа. Никто не предъявлял никаких обвинений, не грозил пытками. Голодных и избитых, их просто бросили в эту камеру. От подобной неопределенности было еще страшней, чем от угроз или пыток Хорвата.
Компания в камере подобралась весьма пестрая. Слепой седовласый старик, которого привели в каземат вместе с двенадцатилетней девчонкой-поводырем, что-то занудно вещал о конце света.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93