– Она с вызовом посмотрела на Хлою. – Я ненавижу то, что вы все лгали мне всю жизнь – каждый из вас лгал. Мама лгала, отец лгал, ты лгала. Почему вы не могли сказать мне правду, ради Бога, или, по крайней мере, объяснить мне, что я незаконнорожденная, когда я уже стала достаточно взрослой, чтобы понять, что это значит? – горько сказала Аннабель. Хлоя заметила, что ее ногти были изгрызены до мяса и она все сжимала и разжимала руки, комкая в ладонях влажный носовой платок. – Я хочу знать, почему вы не сказали мне? Почему? – с укором спрашивала Аннабель.
– Я буду откровенна с тобой. – Хлоя заговорила со спокойствием, которого вовсе не ощущала. – Но события, о которых я должна рассказать тебе, принадлежат, можно сказать, к другой эре, с совершенно иной моралью; тебе, возможно, трудно будет воспринять то время, но, пожалуйста, попытайся.
Девочка с вызовом взглянула на Хлою.
– Я вся внимание. – Опять этот сарказм.
Ее враждебность мешала. Аннабель колотило от ярости. Да, потрясение оказалось тяжелее, чем могла представить Хлоя.
– Мне был двадцать один год, почти столько же, сколько и тебе сейчас, так что я уверена, ты сможешь хотя бы немного понять меня, – медленно начала Хлоя.
– Конечно, – холодно произнесла Аннабель.
– Я полюбила впервые в жизни, – продолжала Хлоя. – Он был женат, но для меня это не имело значения. Я была полностью в его власти, околдована им. Я не могла думать ни о ком и ни о чем другом. Это стало как наваждение. – Она остановилась, дрожащей рукой зажгла сигарету.
– Пожалуйста, не кури. Мама не любит, когда курят в доме. – Голос девушки был ледяным, а лицо, казалось, выражало еще большую ненависть к матери. Хлоя начала было протестовать – ведь Аннабель сама только что курила, но потом решила, что не стоит спорить по этому поводу.
Она проглотила слюну.
Вдруг начала дрожать нога – казалось, она живет своей жизнью. Бешено задергался глаз. Она должна все рассказать. Аннабель ведь ее ребенок. Даже если это разрушит ту нежную дружбу, которая связывала их до сих пор, она все равно расскажет все до мельчайших деталей. Подробно, запинаясь, Хлоя описала свой горький и сладостный роман с Мэттом. Рассказала о тех чувствах, которые испытала, когда Мэтт предложил аборт. О той боли, которую чувствовала, когда Мэтт бросил ее.
– Я не могла убить то, что мы вместе создали. Просто не могла, это было слишком ценно. Если когда-либо и было настоящее «дитя любви», так это была ты, милая.
Аннабель не ответила, но, по крайней мере, ее внимание переключилось с мерцающего пламени на Хлою.
– Тогда было совсем другое время. Мир только что очнулся от моралистических пятидесятых, – говорила Хлоя. – Женщины все еще оставались гражданами второго сорта, в это трудно поверить, я знаю, но это были годы до сексуальной революции. Еще не было того сексуального равенства, что сегодня. Это было время, когда красивые девочки не знали, что такое секс, у них не было любовников. Я работала в шоу-бизнесе, там царили несколько иные моральные устои, так что к нам все это не относилось. Но, когда я забеременела, Мэтт объявил мне, что расстается со мной, и я просто не знала, что делать. Это был тупик. Единственное, чем я могла зарабатывать на жизнь – пением. Я должна была зарабатывать, ведь мой отец умер, а мать получала крохи, работая в магазине.
– Понятно. – Аннабель подалась вперед, глаза все еще были холодными, и в первый раз отхлебнула чай, который Хлоя налила ей. – Продолжай.
– Я хотела иметь тебя, Аннабель. Я так хотела ребенка. Я не могла сделать то, что делали некоторые мои подруги, когда беременели, – пойти к какому-то мяснику на окраине, вырезать, погубить чью-то жизнь. Я просто не могла. Я хотела тебя, Аннабель. Можешь ты это понять, милая?
Аннабель не ответила, и Хлоя продолжала, стараясь, по возможности, ничего не упустить. Стараясь не быть слишком эмоциональной, стараясь сдерживать слезы – они рождались и воспоминаниями, и той враждебностью, которая исходила от девочки, которую она безумно любила.
– В моей душе не было сомнений, Аннабель, я не могла погубить эту жизнь. Твою жизнь. Но я мучилась от сознания того, что рождение внебрачного ребенка в том, 1964 году, разрушит тот ничтожный шанс сделать карьеру, что у меня был, и что ребенок станет расти с клеймом «незаконнорожденного». Тогда это было клеймо. Вырастить тебя в тех условиях, в которых я жила, было бы просто невозможно. Молодая певица, мотающаяся по провинциальным ночным клубам, в постоянных переездах на автобусах, грузовиках, в бесконечном ожидании ночных поездов, которые доставят тебя в Виган, или Сандерланд, или Скегнесс. И все это вместе с ребенком – нет, невозможно. Пение было для меня единственным средством заработать на жизнь, а если бы я осталась с тобой, то не смогла бы этим заниматься. Можешь ты это понять?
Глаза Хлои застилали слезы, но Аннабель так и не смягчилась.
– Что бы ты ни придумала, чтобы оправдать себя, дражайшая мамочка, ничто не изменит того, что ты не захотела меня, что в твоей жизни не нашлось для меня места. Ты бросила меня. Я тебя попросту не волновала, и у тебя не хватило мозгов сказать мне об этом раньше. Тебе пришлось ждать, пока проболтается какая-то паршивая газетенка. Хватит нести мне эту чушь о том, что ты меня любила. На самом деле ты никогда не любила меня, я тебя даже не волновала. Единственное, что имело для тебя значение, – твоя чертова карьера. Свет рампы ослепил тебя. – Казалось, она вот-вот заплачет; враждебность и злость, накопившиеся за эти три дня, выплеснулись наружу. – Что же ты за женщина?! Эгоистка, беспечная эгоистка, ты даже не задумывалась о последствиях, когда крутилась в чужой постели – постели женатого мужчины, – с отвращением произнесла она. – В отсутствие его жены. Это же омерзительно. О, я знаю все о сексуальной революции шестидесятых, когда женщины решили, что могут трахаться по всем углам наравне с мужчинами. Мы сегодня не такие, – с укором продолжала Аннабель. – Девушки сегодня немножко больше думают, прежде чем залезть в постель, мы стараемся нести ответственность за свои поступки, мы предохраняемся, в нас есть хоть немного сознательности. Мы не ведем себя как блудливые неразборчивые суки во время течки. – Ее голос звенел от ярости.
Да, Аннабель принадлежала к новому поколению сексуально грамотных молодых женщин – поколению эпохи СПИДа. Их девизом было: «Осторожность и прежде всего осторожность».
– Аннабель, я не была неразборчива, так что прекрати так говорить, прекрати сейчас же. – Внезапно Хлою охватила злость. – С меня довольно.
Аннабель подняла глаза, удивленная такой переменой в матери.
– Перестань говорить со мной тоном обвинителя. Напрасно ты пытаешься убедить меня, каким страшным, мерзким человеком я была.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98