Он растер ногами окурок и встал. Нет, он не доверял Лаурину и никому из окружения Крога, исключая себя самого, и сейчас ему хотелось «разрядиться», хорошенько вздуть кого-нибудь. С пронзительной нежностью он вспомнил утренний телефонный разговор с Крогом. — Фред, — сказал тот, совсем как в добрые старые времена, когда они еще не были друг для друга хозяином и подчиненным; велел возвращаться, как только уладятся дела, потому что он может понадобиться. Расставив ноги, Фред Холл раскачивался в уборной; в ноги ему передавались толчки воздушных потоков и дрожь напряженно работающего двигателя. Ну погоди, думал Фред Холл, если кто-то в самом деле портит кровь мистеру Крогу, то я устрою себе такую разрядку, что не приведи Господь. Он не доверял Лаурину, он даже Кейт не доверял. Не нашей она породы, думал он. Баба, и живет с Крогом только из-за денег, в этом он совершенно не сомневался. Его не смущало, что сам он получает три тысячи фунтов в год: деньги не главное, он, например, не задумываясь истратил двухнедельный заработок на вещицу для Крога, которую будет дарить в ужасном замешательстве; буквально навязывать, если Крог откажется, будет объяснять, что вообще-то он купил ее для одного человека, а тому она не нужна, и надо куда-то девать вещь. Такие приличные запонки, не выбрасывать же.
Он вразвалку направился к своему креслу; кривоватые ноги увеличивали его сходство с завсегдатаем скачек. Его разбирали тревога и нетерпение. Из Амстердама он вылетел в 12:30. Продажу акций удалось остановить, цена даже немного подскочила, и из своих источников он узнал, что закулисных сделок не ожидается. Он рассчитывал попасть на ночной поезд из Мальме в Стокгольм. Но сейчас ему уже хотелось застать Крога на ногах. В Копенгаген самолет прилетает в 5:25, в Мальме — в 5:40. Он решил, что раз Крог велел возвращаться сразу по окончании дел в Амстердаме, то стоимость авиатакси можно будет поставить в счет компании.
Радист нацепил наушники, пилот надел фуражку с золотым шитьем, моторы замолкли, и через вату в ушах тишина сдавила барабанные перепонки. Прорезая толстый слой облаков, самолет спускался к темно-зеленому морю, к сверканию вечерних огней на водной ряби, к желтому пятну посадочного поля на плоской вершине утеса. Дания была похожа на искромсанную и в беспорядке перетасованную картинку. Опустив нос, самолет описал широкий круг над морем, утесом, опять над морем, потом выровнялся, сбрасывая сопротивление ветра, включил двигатели и поднялся чуть выше, пошел на посадку, коснулся блеклой травы и подскочил, дал «козла» и замер. Десять минут в Копенгагене показались Фреду Холлу целым часом, он буквально рвал и метал, вразвалку вышагивая по летному полю.
В Мальме снова задержка — в порту ни одного свободного гидросамолета; сказали, что вызовут из Стокгольма, надо ждать. Он прошел в буфет и взял несколько пирожных с кремом и чашку крепкого кофе с каплей коньяку. Море потемнело, на стеньгах зажглись фонари. От нечего делать Фред Холл стал писать матери в Доркинг. Он достал химический карандаш, вырвал листок из блокнота.
«Дорогая мама, — писал он, — я возвращаюсь на пару дней в Стокгольм. В Амстердаме видел Джека, но поговорить не удалось. Как наша кошка — еще не окотилась? Не мучайся приучать ее к этому ящику: если ей хочется котиться в уборной, она все равно сделает по-своему. На Рождество надеюсь выбраться к тебе на несколько дней. Дела идут превосходно. На твоем месте я бы попридержал акции еще неделю-другую. Когда нужно, я тебе телеграфирую. Ты поставила пять фунтов на Серую Леди, как я советовал? Не слушай священника, я с ним сам переговорю на Рождество, долго будет помнить. Я таких людей не выношу. Будь я посвободнее, я бы сейчас приехал и как следует разрядился». Поверх изуродованных пирожных (он съедал только крем) Холл бросил беспокойный взгляд на пустое синее небо, посмотрел на часы и продолжал писать, свирепея от мысли, что время уходит даром; зажгли свет, он заиграл на стеклах буфетной стойки, раскололся в зеркалах. «Не понимаю, кто тянул священника за язык. Лихорадка на бирже — дело обычное». Он отложил карандаш в сторону. С неба упал свет, по воде скользнула тень. Он взял чемодан и направился к выходу. — Как же вы говорили, что в порту нет ни одного гидроплана? — спросил он дежурного в мундире с галунами (внизу хлюпала вода). — А это? — Он ткнул рукой в сторону зеленого фонаря, который приближался, прыгая на волнах как поплавок. — Ваш будет позже, — ответил чиновник. Отвернувшись, он что-то прокричал, но Фред Холл схватил его за локоть и повернул к себе. — Я полечу на этом, — сказал Холл. — Понятно? На этом. Я спешу. — Это невозможно. Его заказал «Крог». Летит какой-то директор. — И Фред Холл увидел степенную процессию, подходившую к лестнице: двух лакеев в черных пальто с чемоданами в руках, худощавую пожилую даму с густо накрашенным морщинистым лицом, зябко кутающуюся в меха, администратора станции гидросамолетов, повторявшего на ходу:
— Герр Бергстен… герр Бергстен, — и, наконец, самого директора с усталым скучающим взглядом, замотавшего шелковым кашне сморщенную шею. — Благодарю, благодарю, — бубнил он, опираясь на руку администратора и нащупывая ступеньки блестящими лакированными туфлями; дежурный приложил пальцы к козырьку, Фред Холл отступил, распаляемый завистью; старое чучело, как с королем обращаются, директор Бергстен, он обо мне даже не слышал, не знает про вечера в Барселоне, когда я платил за выпивку; обижаясь и обожая, он думал: Эрик не может на них положиться, он им платит, дает известность, но когда нужно что-то сделать — он доверяет только Фреду Холлу. — Ваш самолет будет через полчаса, — сказал дежурный, обернулся, не получив ответа, и поразился, с какой стремительностью метнулся от него в темноту этот злющий скелет.

***
За широкими окнами отеля лежала темная полоска моря, она плавно скользила, переливая огни маленького частного катера, на котором спешили к домашнему очагу какие-то бизнесмены.
— Все-таки это его праздник, а не твой, — говорила Кейт, танцуя с Энтони. Прошли годы с того времени, как они последний раз танцевали вместе. Слаженная точность движений была, как общее детство; они несли в объятьях Морнингтон-Креснт, отцовское порицание, тесную прихожую с цветными стеклами.
— Не важно, раз он все равно на тебе женится, — и, слившись под приглушенные пьянящие звуки, они возвращались друг к другу издалека. Кейт возразила:
— Это ничего не изменит, — коснулась его щеки, услышала:
— Он тебя не стоит, — уловила в голосе ревнивые нотки; ясно, у него это несерьезно — с Лу.
— Господи, твоя воля, — воскликнул Энтони, — да это наш профессор! — Музыка смолкла. Она захлопала в ладоши, требуя продолжения, от него пахло вином, руки его были влажны, он весь дышал такой свободой, какая ей и не снилась:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58