Хотя он и понизил голос настолько, чтобы его могли услышать только стоящие в непосредственной близости друзья, тем не менее, Андрей почувствовал укол вины: за бесчисленные потерянные часы, пропущенные визиты, за отчуждение, которое было иным, хоть и определялось с той же дистанции, что и связь с его отцом.
Крепкое пожатие руки вернуло Андрея к реальности. Он оглянулся и увидел понимающие глаза Даны, заглядывающие прямиком в его душу. Он ответил на пожатие.
– Давай поглядим, как будешь выглядеть ты, когда после десятилетий тебе придется прощаться со мной, – её мягкий голос ответил ему без намека на обвинение. Тональность, которую он научился любить больше чего-либо иного на свете.
Несмотря на теплое полуденное солнце, Андрей дрожал. Потеря была слишком велика, чтобы не дать окружающим ничего заметить.
Душный летний ветер принес лёгкое воспоминание о детстве. Он немедленно попытался отмахнуться от возвращающихся вновь и вновь мыслей, однако с тем же успехом он мог бы пытаться игнорировать солнце. Здесь, на огромном церемониальном плацу кладбища, посреди статуй, надгробий и обелисков различных стилей, поясных портретов и небольших капелл, которые расползались вокруг них во все стороны на расстояние как минимум километра, Андрей тосковал по чувству одиночества. В радиусе ста метров от него находились лишь генерал, Николай и Дана, однако ровно через сантиметр уже начиналось людское море и стена людей окружала маленькую группу со всех сторон. Запах человеческих тел, не говоря уже о тяжёлом аромате кладбищенских цветов, подавлял все остальные запахи, почти что делал ненужными все остальные органы чувств.
После того, как Андрей час назад преодолел толпу на пути к последнему эскорту, огромное количество народа едва ли не лишило его дыхания. Здесь минимум полмиллиона человек. Андрей снова задрожал. Столько восхищения. Столько скрытого влияния.
Мягкая ладонь ухватилась за его руку. Он поднял взгляд и увидел, что генерал подошел к могиле.
Несмотря на впечатлающую униформу командующего СОЗЛ, у Андрея сложилось впечатление, что его отец мысленно витает где-то далеко отсюда. У них в последние годы было немного возможностей видеться, однако Андрей Керенский все ещё носил фамилию человека, который был средоточием благоговения и надежды бесчисленных людей. Андрей все ещё помнил многое из своего детства, даже если это были какие-то разрозненные обрывки. Теперь ему казалось, что он единственный, кто понимал, что роскошная униформа надета на пустой оболочке из-под генерала.
Как будто он – всего лишь бледная тень самого себя. Бронированная скорлупа, покинутая живым духом.
Все ещё пристыженный тем, что в такой момент его посещают столь неуважительные мысли, Андрей все же сознавал, что он прав – чувствовал свою правоту. Бесконечная грусть, вызванная смертью его матери, на похоронах которой он находился, выросла ещё больше. Что мы сделали с тобой, отец? Что мы наделали?
В конце концов, спустя мгновение, в которое атмосфера показалась Андрею ещё более угнетающей, чем до сих пор – как будто можно глазами увидеть воздух – фигура генерала выпрямилась, он идеально отдал честь и на несколько ударов сердца замер в прощальном жесте. Потом генерал расслабился – отдаленное бормотание толпы можно было интерпретировать, как одобрение и признание. Выражение глубочайшего сочувствия.
Андрей оглянулся вокруг и увидел серьёзные, частью удрученные лица, глядящие на генерала. Он незаметно потряс головой. Всё, что тебе нужно сделать – это отдать приказ, отец. Они сделают для тебя всё, в любую секунду. Новый исход? Так точно! Где мне поставить свою подпись, чтобы снова отказаться от всего? Я только хочу следовать за Вами…
Андрей знал, что столь слепой верности он сам никогда не смог бы понять – исключая разве что Уиндхэма и его абсолютной преданности Богу. Он наблюдал за тем, как его отец отходит от могилы и без единого слова направляется мимо Николая. И мимо меня. Как обычно.
Генерал решительно переставлял ноги: на вид он стоически переносил страшную тяжесть, навалившуюся на него из-за смерти его жены – и все-таки Андрей снова заметил в нем признаки неуверенности. Когда генерал приблизился к толпе, которая благоговейно отступила перед ним, раздвинулась и вновь сомкнулась за его спиной, в очередной раз отрезав его от его младшего сына, Андрею в голову пришла ещё одна мысль.
Ты никогда и никого ни о чем не станешь просить. Уже потому, что ты знаешь, сколь многого ты от них потребовал. Они бы с радостью выполнили любую просьбу, и всё-таки ты не станешь этим пользоваться, не так ли?
Андрей почувствовал около себя чье-то присутствие и его взгляд, словно притянутый магнитом, остановился на Николае. Тот уставился на то место, где толпа, освобожденная теперь от вызванной уважением необходимости держать дистанцию, поглотила генерала. В глазах Николая застыло выражение, которое заставляло думать, что в нем что-то надломилось. Андрей инстинктивно знал, что его брат также почувствовал момент слабости в своем отце. Они оба это увидели и теперь должны были нести тяжесть опасения, что та сила, которую десятилетиями воплощал генерал – десятилетиями, за которые Вселенная не была занята ничем иным, как только попытками уничтожить этого великого человека – эта сила начинает потихоньку улетучиваться.
За каждым великим мужчиной…
Глаза Андрея зачесались и стыд вновь охватил его, словно жерновами, перемалывая те жалкие крохи самоуважения, которые у него ещё оставались.
Я оплакиваю метафизическую смерть моего отца, но что происходит с реальной смертью моей матери? Ничего удивительного, что мой отец не желает больше иметь со мной ничего общего.
– Ты не мог прийти один? Сил не хватило? – эти слова, холодные и отвратительные, хлестнули Андрея, словно плетью.
Выбитый из колеи, всё ещё занятый жалостью к самому себе, Андрей взглянул вверх и уставился в серые глаза, которые, казалось, резали его на части. Разве они не были раньше голубыми? Это болезнь изменила цвет его глаз или он теперь зависит у него от настроения? Андрей безмолвно таращился на Николая, пока его разум тщился сформулировать бушующие мысли во внятный ответ.
– Добрый день, сэр, – вмешалась Дана, причем ей удалось придать своему тихому голосу вежливый, но твёрдый оттенок. – Это мне сегодня понадобилась поддержка Андрея. Даже если вы в состоянии сегодня чувствовать лишь вашу собственную боль, но я тоже ощущаю потерю.
Оба брата одинаковым движением обернулись к Дане, чтобы определить, кому из них предназначались эти слова.
Она держала руки сложенными на груди, но вдруг открыла их жестом, охватывающим окружающих зрителей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72