Дэвид плакал. Слезы переполнили его глаза и струились по щекам.
– Он красивый, – промолвил он. – Наш сын. – Он протянул к нему руку, но тут же опустил ее. – Наш, Ребекка, сын.
– Прикоснись к нему, – сказала она. – Возьми его.
Дэвид отступил на шаг назад.
– Возьми его, Дэвид. – Она подняла маленький сверток.
Он робко взял его у жены, и ужас, написанный у него на лице, постепенно сменился изумлением.
– Наш сын, – повторил Дэвид, и его взгляд смягчился. – Ты должен вести себя получше по отношению к маме, парнишка. Она так много выстрадала из-за тебя.
Парнишка внимательно слушал.
Ребекка разглядывала мужа, пока тот говорил их сыну всяческую чепуху. «Но ведь это же Дэвид», – сказала она себе. Дэвид, которого она знала большую часть своей жизни. Дэвид, который лишь год назад был ей все еще несимпатичен. Год назад он даже еще не вернулся из Крыма. Год назад она не могла бы представить эту сцену даже в своих самых диких фантазиях.
Ребекке было сейчас трудно мысленно вернуться назад, чтобы увидеть его тогдашнего и подумать о нем так, как она думала в то время. Как в день его возвращения, когда она вознегодовала, что Дэвид вернулся, а Джулиан нет. И в следующие несколько дней, когда он так удивил ее, попросив выйти за него замуж. Сейчас ей было трудно вспомнить возмущение и отвращение, с которыми она встретила саму эту идею. И день свадьбы, и страх, что она совершает большую ошибку.
Сейчас она в нем видела только Дэвида, человека, с которым прожила почти девять месяцев. Мужчину, с которым она стала близка и почувствовала себя комфортно. Мужчину, к которому она постепенно стала относиться с симпатией. Он, можно сказать, ее приручил. Сейчас она испытывает к нему какую-то теплую нежность. Он держит на руках сына, которого они зачали ночью после свадьбы или в одну из двух следующих ночей. Сына, которого она родила менее часа назад.
Это свяжет их прочными узами. Столь же прочными, что и любовь.
– Ты, должно быть, устала, – сказал Дэвид, возвращая ей ребенка. – Тебе было тяжело?
– Ужасно, – ответила она. – Но, судя по тому, что я слышала о родах, могло быть гораздо хуже. По сравнению со многими другими случаями у меня все прошло намного быстрее. И ради нашего сына стоило все вытерпеть. Как мы его назовем?
– У тебя есть какие-нибудь идеи? – В нем внезапно почувствовалась определенная настороженность, даже напряженность.
– Может быть, Чарльз? – сказала она. – Вот уже несколько месяцев наше дитя было для меня Чарльзом – или Шарлоттой. Если ты, конечно, не захочешь назвать его Дэвидом или Уильямом.
– Думаю, – сказал он, – что Чарльз Уильям собирается заснуть.
Ребекка улыбнулась.
– Мне кажется, ты должна последовать его примеру, – заметил Дэвид. – У тебя усталый вид. Доктор предупредил меня, что этого следовало ожидать. Я ухожу, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Ребекка впервые почувствовала, как сильно она устала.
– Ребекка, – сказал Дэвид перед тем, как уйти, – благодарю тебя. Благодарю за моего сына,
Когда Ребекка уснула, Чарльз удобно устроился в тепле – и бодрствуя – рядом с матерью, на месте, где обычно спал его отец. Ребекка улыбалась, и слезы оставляли след на ее щеках. В целом новая обстановка показалась младенцу отнюдь не такой плохой, как вначале. Его глаза-щелки постепенно сомкнулись.
В день, когда в Стэдвелле появился на свет наследник, колокола деревенской церкви звонили целый час. Звоном колоколов отметили и день его крещения, который виконт объявил нерабочим для своих батраков. Большинство его арендаторов также взяли выходной. Всех позвали после церковной службы посетить Стэдвелл и отведать там бесплатного угощения с выпивкой, которое подавали на установленных на террасе длинных столах. Все семьи более высокого социального положения были приглашены отпраздновать это событие в самом особняке. По этому случаю в Стэдвелл приехали граф и графиня Хартингтон со своей дочерью, родившейся за три месяца до появления на свет внука.
* * *
Через два месяца после рождения их сына Дэвид решил, что все обстоит очень хорошо. Он вернулся в Англию немногим менее года назад. Тогда его одновременно вдохновляла надежда и мучил страх. Дэвид надеялся все забыть, найти исцеление, начать новую, осмысленную жизнь. Он боялся столкнуться лицом к лицу с Ребеккой и увидеть, как страдает она по его вине. Он страшился встретиться с Ребеккой, зная, что убил ее мужа, ее ненаглядного Джулиана. А потом, когда все же встретился с ней, то ощутил весь груз ответственности за нее и мечтал о том, чтобы найти способ, который помог бы ей вновь обрести будущее.
Трудно поверить, что все это было менее года назад. Все вышло просто замечательно – за редким исключением. Его дом по-прежнему выглядел обветшалым, хотя и смотрелся теперь солиднее, нежели раньше, благодаря новой драпировке и проведенной в нем генеральной уборке. К тому же теперь сразу было ясно, что он обитаем. Между Дэвидом и Ребеккой все еще сохранялись барьеры, которым суждено было остаться навсегда. Дэвид понял, что нельзя надеяться на процветание брака, если один из партнеров вынужден оберегать от другого какую-то мрачную тайну. И существовал постоянный страх – да, Дэвид боялся! – что вновь появится Джордж Шерер со сноей странной ненавистью и хитроумными намеками. И разумеется, никуда не делись кошмарные сны. Теперь они, однако, редко содержали сцену стрельбы, почти всегда в них Джулиан разговаривал с Дэвидом.
Конечно же, были и отрицательные моменты, способные омрачить его жизнь, если только он начинал размышлять о них, что он и делал чаще, чем ему хотелось бы. Но было и счастье. Первый год, проведенный им дома, принес Дэвиду гораздо большее умиротворение, чем он мечтал, возвращаясь в Англию.
Ребекка, думал Дэвид, преодолела свое самое тяжелое горе и теперь почти счастлива. Но в отношении Ребекки никогда ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Ее спокойствие, выдержка, послушание могли маскировать и счастье, и его отсутствие. Но он прожил с ней почти год и мог быть доволен.
Ребекка возобновила свою деятельность в доме и далеко за его пределами. Дважды в неделю она заглядывала в школу. Присутствовала на заседаниях комитетов. Начала подготовку к главному пикнику, званому обеду и балу, которые намечались на лето. В них предполагалось участие (как это было в день крещения Чарльза) всех жителей округи – и из высших, и из низших слоев общества. Ребекка пригласила из Лондона портниху с условием, что та поселится в деревне и наймет трех или четырех местных девушек, которых станет обучать своему делу. Ребекка была убеждена, что в окрестностях найдется достаточно заказчиков, чтобы обеспечить работой действительно хорошую швею и нескольких ее помощниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
– Он красивый, – промолвил он. – Наш сын. – Он протянул к нему руку, но тут же опустил ее. – Наш, Ребекка, сын.
– Прикоснись к нему, – сказала она. – Возьми его.
Дэвид отступил на шаг назад.
– Возьми его, Дэвид. – Она подняла маленький сверток.
Он робко взял его у жены, и ужас, написанный у него на лице, постепенно сменился изумлением.
– Наш сын, – повторил Дэвид, и его взгляд смягчился. – Ты должен вести себя получше по отношению к маме, парнишка. Она так много выстрадала из-за тебя.
Парнишка внимательно слушал.
Ребекка разглядывала мужа, пока тот говорил их сыну всяческую чепуху. «Но ведь это же Дэвид», – сказала она себе. Дэвид, которого она знала большую часть своей жизни. Дэвид, который лишь год назад был ей все еще несимпатичен. Год назад он даже еще не вернулся из Крыма. Год назад она не могла бы представить эту сцену даже в своих самых диких фантазиях.
Ребекке было сейчас трудно мысленно вернуться назад, чтобы увидеть его тогдашнего и подумать о нем так, как она думала в то время. Как в день его возвращения, когда она вознегодовала, что Дэвид вернулся, а Джулиан нет. И в следующие несколько дней, когда он так удивил ее, попросив выйти за него замуж. Сейчас ей было трудно вспомнить возмущение и отвращение, с которыми она встретила саму эту идею. И день свадьбы, и страх, что она совершает большую ошибку.
Сейчас она в нем видела только Дэвида, человека, с которым прожила почти девять месяцев. Мужчину, с которым она стала близка и почувствовала себя комфортно. Мужчину, к которому она постепенно стала относиться с симпатией. Он, можно сказать, ее приручил. Сейчас она испытывает к нему какую-то теплую нежность. Он держит на руках сына, которого они зачали ночью после свадьбы или в одну из двух следующих ночей. Сына, которого она родила менее часа назад.
Это свяжет их прочными узами. Столь же прочными, что и любовь.
– Ты, должно быть, устала, – сказал Дэвид, возвращая ей ребенка. – Тебе было тяжело?
– Ужасно, – ответила она. – Но, судя по тому, что я слышала о родах, могло быть гораздо хуже. По сравнению со многими другими случаями у меня все прошло намного быстрее. И ради нашего сына стоило все вытерпеть. Как мы его назовем?
– У тебя есть какие-нибудь идеи? – В нем внезапно почувствовалась определенная настороженность, даже напряженность.
– Может быть, Чарльз? – сказала она. – Вот уже несколько месяцев наше дитя было для меня Чарльзом – или Шарлоттой. Если ты, конечно, не захочешь назвать его Дэвидом или Уильямом.
– Думаю, – сказал он, – что Чарльз Уильям собирается заснуть.
Ребекка улыбнулась.
– Мне кажется, ты должна последовать его примеру, – заметил Дэвид. – У тебя усталый вид. Доктор предупредил меня, что этого следовало ожидать. Я ухожу, чтобы дать тебе возможность отдохнуть.
Ребекка впервые почувствовала, как сильно она устала.
– Ребекка, – сказал Дэвид перед тем, как уйти, – благодарю тебя. Благодарю за моего сына,
Когда Ребекка уснула, Чарльз удобно устроился в тепле – и бодрствуя – рядом с матерью, на месте, где обычно спал его отец. Ребекка улыбалась, и слезы оставляли след на ее щеках. В целом новая обстановка показалась младенцу отнюдь не такой плохой, как вначале. Его глаза-щелки постепенно сомкнулись.
В день, когда в Стэдвелле появился на свет наследник, колокола деревенской церкви звонили целый час. Звоном колоколов отметили и день его крещения, который виконт объявил нерабочим для своих батраков. Большинство его арендаторов также взяли выходной. Всех позвали после церковной службы посетить Стэдвелл и отведать там бесплатного угощения с выпивкой, которое подавали на установленных на террасе длинных столах. Все семьи более высокого социального положения были приглашены отпраздновать это событие в самом особняке. По этому случаю в Стэдвелл приехали граф и графиня Хартингтон со своей дочерью, родившейся за три месяца до появления на свет внука.
* * *
Через два месяца после рождения их сына Дэвид решил, что все обстоит очень хорошо. Он вернулся в Англию немногим менее года назад. Тогда его одновременно вдохновляла надежда и мучил страх. Дэвид надеялся все забыть, найти исцеление, начать новую, осмысленную жизнь. Он боялся столкнуться лицом к лицу с Ребеккой и увидеть, как страдает она по его вине. Он страшился встретиться с Ребеккой, зная, что убил ее мужа, ее ненаглядного Джулиана. А потом, когда все же встретился с ней, то ощутил весь груз ответственности за нее и мечтал о том, чтобы найти способ, который помог бы ей вновь обрести будущее.
Трудно поверить, что все это было менее года назад. Все вышло просто замечательно – за редким исключением. Его дом по-прежнему выглядел обветшалым, хотя и смотрелся теперь солиднее, нежели раньше, благодаря новой драпировке и проведенной в нем генеральной уборке. К тому же теперь сразу было ясно, что он обитаем. Между Дэвидом и Ребеккой все еще сохранялись барьеры, которым суждено было остаться навсегда. Дэвид понял, что нельзя надеяться на процветание брака, если один из партнеров вынужден оберегать от другого какую-то мрачную тайну. И существовал постоянный страх – да, Дэвид боялся! – что вновь появится Джордж Шерер со сноей странной ненавистью и хитроумными намеками. И разумеется, никуда не делись кошмарные сны. Теперь они, однако, редко содержали сцену стрельбы, почти всегда в них Джулиан разговаривал с Дэвидом.
Конечно же, были и отрицательные моменты, способные омрачить его жизнь, если только он начинал размышлять о них, что он и делал чаще, чем ему хотелось бы. Но было и счастье. Первый год, проведенный им дома, принес Дэвиду гораздо большее умиротворение, чем он мечтал, возвращаясь в Англию.
Ребекка, думал Дэвид, преодолела свое самое тяжелое горе и теперь почти счастлива. Но в отношении Ребекки никогда ни в чем нельзя быть до конца уверенным. Ее спокойствие, выдержка, послушание могли маскировать и счастье, и его отсутствие. Но он прожил с ней почти год и мог быть доволен.
Ребекка возобновила свою деятельность в доме и далеко за его пределами. Дважды в неделю она заглядывала в школу. Присутствовала на заседаниях комитетов. Начала подготовку к главному пикнику, званому обеду и балу, которые намечались на лето. В них предполагалось участие (как это было в день крещения Чарльза) всех жителей округи – и из высших, и из низших слоев общества. Ребекка пригласила из Лондона портниху с условием, что та поселится в деревне и наймет трех или четырех местных девушек, которых станет обучать своему делу. Ребекка была убеждена, что в окрестностях найдется достаточно заказчиков, чтобы обеспечить работой действительно хорошую швею и нескольких ее помощниц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118