Она хотела победить свое тяготение к нему, свою потребность в нем.
Они были не одни. Всякие разговоры вокруг прекратились, люди с интересом прислушивались к перепалке.
– Если считать, что победил я, значит, мне причитается тот выигрыш, который и был обещан.
– У тебя мания.
– А ты просто лгунья.
Лидия насмешливо улыбнулась. Вальс кончился, музыка стихла. В комнате воцарилась тишина.
– Для женщины, которая ненавидит лицемерие, ты слишком часто к нему прибегаешь.
– Как мило с твоей стороны, – внятно произнесла Лидия. – Мистер Коди – сама галантность, всегда говорит только приятные вещи.
– Ничего, кругом полно джентльменов. Я охотно оставлю любезности для них. Я привык говорить людям правду в глаза, и правда такова: ты лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая девчонка! Ты не только судишь, но и осуждаешь, и все знаешь заранее: каким должен быть дипломат, а каким ковбой с Дикого Запада. Ты настоящая английская…
Он умолк и огляделся. Кое-кто в толпе выглядел сконфуженным, однако большинство зрителей тянуло шеи, стараясь не упустить ни слова. Уже и речи не шло о том, чтобы подогревать ссору. Так толпа зевак наблюдает за тем, как ревущее пламя поглощает здание, как у самого берега тонет разбившееся о рифы судно.
То, что сказал Сэм, больно ранило Лидию. Лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая… Кое-что из этого было правдой, но даже если так, как он мог публично бросить ей все это в лицо? Он задел ее честь, ее достоинство. Если оставить все, как есть, начнутся пересуды. Люди будут гадать, почему он выдвинул против нее такие обвинения.
Лидия засмеялась, пытаясь обратить случившееся в шутку.
– Допустим, так. Но ведь я все равно тебе нравлюсь?
– Нет! – отрезал он.
Сердце ее упало, горло сжалось.
– Ты олицетворяешь все это широким жестом он обвел комнату, собравшихся, дом, Йоркшир и, быть может, целую Англию, как бы заключив Лидию в самый центр круга. Но почему? Что она такого сделала? Вела себя сварливо? Подумаешь! Клив никогда не возражал против ее наскоков, да и Боддингтон относился к ним более чем терпимо. А вот Сэм Коди вздумал обижаться. Осел! «Ну и пусть», – подумала Лидия. Какая разница, что он о ней думает! Какая разница, что говорит!
Но в сердце оставалась мучительная боль. Сэм Коди не походил ни на Боддингтона, ни на ее брата. В ее жизни он занимал особое место и значил неизмеримо больше. Он был единственный мужчина в целом свете, чьи слова могли разбить ей сердце.
Потому что она любила его.
Эта мысль вспышкой озарила сознание и странным образом успокоила Лидию. Ей стало легче. Все сразу стало на своим места. Она любила Сэма Коди – неразделенной любовью. Для него она была средоточием всего ненавистного, фокусом его неприязни. Продолжение разговора не привело бы ни к чему доброму.
Лидия собрала остатки достоинства, изящным жестом приподняла юбки, высоко вскинула голову и направилась к выходу.
Она шла в тишине сквозь строй любопытных взглядов и шокированных лиц. Все молчали. Даже виконтесса, обычно скорая на язык, потеряла дар речи. Только виконт окликнул дочь по имени. Лидия даже не повернула головы. Боддингтон молча отступил с дороги, Мередит сделала движение остановить ее. Все эти люди считали ее незаслуженно оскорбленной. Однако правда не во всем была на ее стороне. У самой двери Лидию схватил за руку Клив.
– Не волнуйся, – сказала она, отнимая руку. – Все в порядке.
Но это были только слова. У подножия лестницы слезы градом покатились по ее щекам. Лидия подхватила юбки и бросилась бегом. Подбегая к своей комнате, она уже рыдала в голос.
Глава 22
Вы полагаете, что есть разница между душой и телом? Значит, вам не дано ни того, ни другого.
Оскар Уайльд. «Хамелеон»
Спустя какое-то время Лидия вернулась к действительности. Она лежала в полузабытьи на полу в гардеробной. Платье совершенно сбилось – те пуговки на спине, до которых она не сумела дотянуться, так и остались застегнутыми. О том, чтобы обратиться за помощью к Роуз, страшно было и подумать. Никогда еще Лидия не чувствовала такого всеобъемлющего одиночества.
Она повернулась на спину и лежала, вспоминая пустоши и свою наивную веру в то, что они с Сэмом отлично дополняют друг друга. Тогда ей казалось, что он понимает и принимает в ней все, в том числе потребность познать себя, выяснить, на что еще она способна помимо того немногого, что от нее ожидалось. Там, на пустошах, она была просто Лидди Браун, горничная – бойкая на язык, дерзкая и отважная, и Сэму это как будто нравилось. Он упорно не желал верить в то, что она дочь виконта – лицемерная, напыщенная, распутная и сварливая. Как же нужно презирать женщину, чтобы при всех так ее унизить?!
Лидия сказала себе, что ей совершенно все равно, – и снова разрыдалась. Ей не было все равно, о нет. То, что думал о ней этот несносный американец, было чрезвычайно важно. Она лежала, не в силах подняться, переходя от гнева к отчаянию, от обиды к досаде. Но самым сильным и упорным чувством был стыд, мучительный и упорный. Недавняя сцена в музыкальной комнате рисовалась чем дальше, тем ужаснее. Она подошла, чтобы сдаться на милость Сэма, а он ее грубо оттолкнул.
По коридору приблизились осторожные шаги. Лидия встрепенулась – Роуз! Наконец-то! Она ее все-таки простила! Наверняка кто-нибудь из лакеев был в курсе того, что случилось в музыкальной комнате, и поспешил довести пикантную новость до сведения всей прислуги. Это заставило Роуз пересмотреть свое поведение, она спешит утешить хозяйку.
Лидия медленно поднялась, зеркало отразило растрепанную, заплаканную молодую женщину в полурасстегнутом платье. Дверь гардеробной отворилась. Появился Сэм. Лидия непроизвольно схватилась за кромку корсажа, стараясь натянуть его повыше.
Бог знает почему, больше всего ее поразило то, что Сэм в шляпе. Этот экзотический головной убор совершенно не подходил к его элегантному наряду, белоснежной рубашке и уж тем более – к розе в петлице смокинга. Впрочем, еще меньше сюда подходили его поношенные сапоги. Широкие поля стетсона, по обыкновению, затеняли глаза.
– Ах, вот ты где, – сказал он будничным тоном.
– Где же мне еще быть? – нелюбезно спросила Лидия, прилагая все силы, чтобы взять себя в руки.
С минуту Сэм молчал, просто смотрел из-под полей своей шляпы. Этот пристальный осмотр заставил Лидию заново осознать, как она выглядит.
– Значит, – сказал он наконец, – я все неправильно понял? Ты послала мне шляпу из наилучших побуждений?
Из каких же еще? Он, должно быть, шутит!
– Именно так, из наилучших.
– Черт возьми, как глупо.
Что глупо? Его ошибка или ее поступок? Впрочем, есть вещи поважнее.
– У меня задержка! – выпалила Лидия. – И утренняя болезнь! Понимаешь, что это значит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102
Они были не одни. Всякие разговоры вокруг прекратились, люди с интересом прислушивались к перепалке.
– Если считать, что победил я, значит, мне причитается тот выигрыш, который и был обещан.
– У тебя мания.
– А ты просто лгунья.
Лидия насмешливо улыбнулась. Вальс кончился, музыка стихла. В комнате воцарилась тишина.
– Для женщины, которая ненавидит лицемерие, ты слишком часто к нему прибегаешь.
– Как мило с твоей стороны, – внятно произнесла Лидия. – Мистер Коди – сама галантность, всегда говорит только приятные вещи.
– Ничего, кругом полно джентльменов. Я охотно оставлю любезности для них. Я привык говорить людям правду в глаза, и правда такова: ты лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая девчонка! Ты не только судишь, но и осуждаешь, и все знаешь заранее: каким должен быть дипломат, а каким ковбой с Дикого Запада. Ты настоящая английская…
Он умолк и огляделся. Кое-кто в толпе выглядел сконфуженным, однако большинство зрителей тянуло шеи, стараясь не упустить ни слова. Уже и речи не шло о том, чтобы подогревать ссору. Так толпа зевак наблюдает за тем, как ревущее пламя поглощает здание, как у самого берега тонет разбившееся о рифы судно.
То, что сказал Сэм, больно ранило Лидию. Лицемерная, напыщенная, распутная, сварливая… Кое-что из этого было правдой, но даже если так, как он мог публично бросить ей все это в лицо? Он задел ее честь, ее достоинство. Если оставить все, как есть, начнутся пересуды. Люди будут гадать, почему он выдвинул против нее такие обвинения.
Лидия засмеялась, пытаясь обратить случившееся в шутку.
– Допустим, так. Но ведь я все равно тебе нравлюсь?
– Нет! – отрезал он.
Сердце ее упало, горло сжалось.
– Ты олицетворяешь все это широким жестом он обвел комнату, собравшихся, дом, Йоркшир и, быть может, целую Англию, как бы заключив Лидию в самый центр круга. Но почему? Что она такого сделала? Вела себя сварливо? Подумаешь! Клив никогда не возражал против ее наскоков, да и Боддингтон относился к ним более чем терпимо. А вот Сэм Коди вздумал обижаться. Осел! «Ну и пусть», – подумала Лидия. Какая разница, что он о ней думает! Какая разница, что говорит!
Но в сердце оставалась мучительная боль. Сэм Коди не походил ни на Боддингтона, ни на ее брата. В ее жизни он занимал особое место и значил неизмеримо больше. Он был единственный мужчина в целом свете, чьи слова могли разбить ей сердце.
Потому что она любила его.
Эта мысль вспышкой озарила сознание и странным образом успокоила Лидию. Ей стало легче. Все сразу стало на своим места. Она любила Сэма Коди – неразделенной любовью. Для него она была средоточием всего ненавистного, фокусом его неприязни. Продолжение разговора не привело бы ни к чему доброму.
Лидия собрала остатки достоинства, изящным жестом приподняла юбки, высоко вскинула голову и направилась к выходу.
Она шла в тишине сквозь строй любопытных взглядов и шокированных лиц. Все молчали. Даже виконтесса, обычно скорая на язык, потеряла дар речи. Только виконт окликнул дочь по имени. Лидия даже не повернула головы. Боддингтон молча отступил с дороги, Мередит сделала движение остановить ее. Все эти люди считали ее незаслуженно оскорбленной. Однако правда не во всем была на ее стороне. У самой двери Лидию схватил за руку Клив.
– Не волнуйся, – сказала она, отнимая руку. – Все в порядке.
Но это были только слова. У подножия лестницы слезы градом покатились по ее щекам. Лидия подхватила юбки и бросилась бегом. Подбегая к своей комнате, она уже рыдала в голос.
Глава 22
Вы полагаете, что есть разница между душой и телом? Значит, вам не дано ни того, ни другого.
Оскар Уайльд. «Хамелеон»
Спустя какое-то время Лидия вернулась к действительности. Она лежала в полузабытьи на полу в гардеробной. Платье совершенно сбилось – те пуговки на спине, до которых она не сумела дотянуться, так и остались застегнутыми. О том, чтобы обратиться за помощью к Роуз, страшно было и подумать. Никогда еще Лидия не чувствовала такого всеобъемлющего одиночества.
Она повернулась на спину и лежала, вспоминая пустоши и свою наивную веру в то, что они с Сэмом отлично дополняют друг друга. Тогда ей казалось, что он понимает и принимает в ней все, в том числе потребность познать себя, выяснить, на что еще она способна помимо того немногого, что от нее ожидалось. Там, на пустошах, она была просто Лидди Браун, горничная – бойкая на язык, дерзкая и отважная, и Сэму это как будто нравилось. Он упорно не желал верить в то, что она дочь виконта – лицемерная, напыщенная, распутная и сварливая. Как же нужно презирать женщину, чтобы при всех так ее унизить?!
Лидия сказала себе, что ей совершенно все равно, – и снова разрыдалась. Ей не было все равно, о нет. То, что думал о ней этот несносный американец, было чрезвычайно важно. Она лежала, не в силах подняться, переходя от гнева к отчаянию, от обиды к досаде. Но самым сильным и упорным чувством был стыд, мучительный и упорный. Недавняя сцена в музыкальной комнате рисовалась чем дальше, тем ужаснее. Она подошла, чтобы сдаться на милость Сэма, а он ее грубо оттолкнул.
По коридору приблизились осторожные шаги. Лидия встрепенулась – Роуз! Наконец-то! Она ее все-таки простила! Наверняка кто-нибудь из лакеев был в курсе того, что случилось в музыкальной комнате, и поспешил довести пикантную новость до сведения всей прислуги. Это заставило Роуз пересмотреть свое поведение, она спешит утешить хозяйку.
Лидия медленно поднялась, зеркало отразило растрепанную, заплаканную молодую женщину в полурасстегнутом платье. Дверь гардеробной отворилась. Появился Сэм. Лидия непроизвольно схватилась за кромку корсажа, стараясь натянуть его повыше.
Бог знает почему, больше всего ее поразило то, что Сэм в шляпе. Этот экзотический головной убор совершенно не подходил к его элегантному наряду, белоснежной рубашке и уж тем более – к розе в петлице смокинга. Впрочем, еще меньше сюда подходили его поношенные сапоги. Широкие поля стетсона, по обыкновению, затеняли глаза.
– Ах, вот ты где, – сказал он будничным тоном.
– Где же мне еще быть? – нелюбезно спросила Лидия, прилагая все силы, чтобы взять себя в руки.
С минуту Сэм молчал, просто смотрел из-под полей своей шляпы. Этот пристальный осмотр заставил Лидию заново осознать, как она выглядит.
– Значит, – сказал он наконец, – я все неправильно понял? Ты послала мне шляпу из наилучших побуждений?
Из каких же еще? Он, должно быть, шутит!
– Именно так, из наилучших.
– Черт возьми, как глупо.
Что глупо? Его ошибка или ее поступок? Впрочем, есть вещи поважнее.
– У меня задержка! – выпалила Лидия. – И утренняя болезнь! Понимаешь, что это значит?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102