Во всех концах Будапешта надрываются колокола. Не тревога, не боль, не печаль слышатся в их звуках, а мстительное торжество: слава богу, пришла ночь, пришел огонь, пришла смерть, хаос, разруха.
И, заглушая все это, будто откликаясь на призыв Арпада, из радиоприемника доносится твердый, исполненный силы, мужества и веры голос:
– Венгерские рабочие, крестьяне и интеллигенты! В эти роковые часы мы обращаемся к тем, кто честно служил чистым идеям социализма, верности народу и родине, к той партии, которую венгерские представители сталинизма – Ракоши и его клика – своей близорукой и преступной политикой превратили в орудие тирании. Эта авантюристическая политика своими бессовестными методами теряла то моральное и духовное наследие, которое вы накопили в старом мире своей честной борьбой и кровавыми жертвами, которое вы приобрели в борьбе за национальную независимость и демократический прогресс.
Арпад неотрывно смотрел на приемник, ловил каждое слово.
Шандор Хорват, не выпуская из рук автомата, придвинулся к Арпаду, спросил:
– Кто это выступает?
– Не узнал? Твой старый товарищ. Секретарь партии Янош Кадар.
– Какой партии?
– Да разве неясно? Нашей. Возродилась! Воскресла!
Радист усилил до предела звук радиоприемника.
– Не затем пролилась кровь венгерских юношей, чтобы самовластье Ракоши сменилось контрреволюционным гнетом, – звучал голос Кадара. – Не затем мы боролись, чтобы рабочий класс выпустил из своих рук шахты и заводы, а крестьяне – землю.
Шандор Хорват вздрогнул: он услышал то, о чем сам думал, чего боялся, чем терзался каждый день, каждый час. Слово в слово излагал Янош Кадар его мысли.
– Угроза, нависшая над будущим и судьбой нашего народа и родины, предупреждает нас о том, что мы должны сделать все возможное для устранения этой серьезной опасности, потушить очаги контрреволюции и реакции, до конца укрепить демократический порядок и обеспечить нормальную производственную деятельность, условия нормальной жизни, мир, порядок и спокойствие!
И Жужанна, и Юлия, и старый мастер Пал Ваш, и бывший «гвардеец» Антал, и юный разведчик Андраш и все бойцы перестали стрелять, окружили рацию и радиста Имре, молча, сжимая оружие, слушали. Дым уже вползал в окна, клубился под потолком. Где-то лопалось, звенело и летело вниз оконное стекло. Усиливались выстрелы. Но ни одно слово Кадара не было заглушено.
– В эти грозные часы, – продолжал Янош Кадар, – коммунисты, которые в свое время вели борьбу против самовластия Ракоши, истинные патриоты и сторонники социализма, приняли соответствующее решение об учреждении новой партии. Новая партия раз и навсегда порывает с прошлыми ошибками! Она будет вместе со всеми защищать и охранять нашу национальную честь, независимость нашей родины. На основе этого, на основе национальной независимости она будет строить братские отношения со всеми прогрессивными социалистическими движениями и партиями. На этих основах, на основе национальной независимости она желает дружеских отношений со всеми близкими и далекими странами, в первую очередь с соседними социалистическими странами. Она будет охранять и отстаивать успехи Венгерской Народной Республики – земельную реформу, национализацию заводов, банков и шахт, бесспорные, социальные и культурные достижения.
Арпад переглянулся с Жужанной. Она нашла его руку, крепко сжала и не отпускала.
Старые друзья, старые чепельские мастера, поседевшие бойцы партии Шандор Хорват и Пал Ваш обняли друг друга.
Юлия смотрела на радиоприемник, и из ее огромных прекрасных глаз падали слезы, а губы шептали: «Мартон, Мартон…»
Радист лихорадочно записывал речь оратора…
Голос Яноша Кадара звучал с прежней силой, подавляя хаос в эфире.
– Она будет охранять и отстаивать дело социализма и демократии, основанное не на рабском подражании иностранным примерам, а на определении путей и методов строительства социализма, отвечающих экономическим и историческим особенностям нашей страны, опираясь на свободное от сталинизма и всякого догматизма марксистско-ленинское учение, на научный социализм, а также на венгерские исторические, культурные, революционные и прогрессивные традиции. В эти величественные, но тяжелые часы нашей истории мы призываем всех венгерских рабочих, которыми руководит любовь к родине и народу, вступать в нашу партию, называющуюся Венгерской социалистической рабочей партией.
Шандор вскинул над головой руку с автоматом и коротко, деловито сказал:
– Вступаю!
– И я! – сейчас же воскликнул Пал Ваш.
– Вступаю! – ни к кому не обращаясь, объявил Андраш Габор.
– И я, – проговорила Жужанна и, взглянув на Арпада, тихонько, лишь ему одному, улыбнулась. Это была не только улыбка друга, желающего разделить радость. Это была клятва. Жужанна клялась быть верной и чистой до конца жизни. Правдивой и чуткой. Не обманываться и не обманывать. Видеть и чувствовать ложь и хитрость. Ненавидеть притворство, ханжество, лицемерие, страх, демагогию, пустозвонство.
Арпад понял и почувствовал, что сказала ему и что хотела сказать Жужанна. Кивнул ей, скупо улыбнулся. А потом обвел взглядом всех своих бойцов, каждому заглянул в душу, каждым внутренне погордился и сказал:
– Считайте себя коммунистами, друзья! Имре, переключай, передавай…
Длинная пулеметная очередь откуда-то сверху, наверно с крыши дома, с той стороны улицы, прервала Арпада. Он упал и зажал ладонью простреленное плечо. Жужанна опустилась перед ним на колени.
– Ты ранен, Арпи?
– Ничего, Жужа, ничего, это так… – захрипел он и замолчал. Левое его плечо становилось темно-красным, вишневым, потом светло заалело.
– Арпи, Арпи!.. – Жужанна сорвала с головы платок, перевязала любимого.
Разрывные пули оглушительно щелкали по стенам «Колизея», высекая ливень искр и разбрызгивая кирпичные осколки.
Андраш, Антал, Юлия и Шандор бачи отвечали огнем на огонь.
Квартира Хорватов снова стала ареной ожесточенного боя. Многое еще предстоит испытать шестиэтажному дому над Дунаем, на перекрестке венгерских событий. Содрогается под пулеметными и пушечными ударами, теряет кирпич за кирпичом, весь окутан пылью, дымом, но не падает. Сражается крепость Арпада и его единомышленников. Много подобных крепостей возникло теперь в Будапеште и по всей Венгрии. С первых дней ноября они одна за другой вырастали на пути фашизма. Свои Арпады, Жужанны, Юлии, Шандоры бачи нашлись и в Мишкольце, и в Пече, и в Сегеде, и в Мохаче. После того как начался контрреволюционный террор, после открытого братания Имре Надя с Западом, после его фактической и юридической сдачи власти многопартийной волчьей стае, после нежных объятий лилового кардинала Миндсенти с Палом Малетером, Тильди Золтаном, князем Эстерхази и герцогом Лёвенштейном, после откровенных разрекламированных мировой прессой телефонных разговоров Миндсенти с Нью-Йорком, с Сан Франциско, с американским кардиналом Спелманом, со своим другом и личным послом в Америке Йожефом Ясовским, после того как Миндсенти выступил по радио и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87
И, заглушая все это, будто откликаясь на призыв Арпада, из радиоприемника доносится твердый, исполненный силы, мужества и веры голос:
– Венгерские рабочие, крестьяне и интеллигенты! В эти роковые часы мы обращаемся к тем, кто честно служил чистым идеям социализма, верности народу и родине, к той партии, которую венгерские представители сталинизма – Ракоши и его клика – своей близорукой и преступной политикой превратили в орудие тирании. Эта авантюристическая политика своими бессовестными методами теряла то моральное и духовное наследие, которое вы накопили в старом мире своей честной борьбой и кровавыми жертвами, которое вы приобрели в борьбе за национальную независимость и демократический прогресс.
Арпад неотрывно смотрел на приемник, ловил каждое слово.
Шандор Хорват, не выпуская из рук автомата, придвинулся к Арпаду, спросил:
– Кто это выступает?
– Не узнал? Твой старый товарищ. Секретарь партии Янош Кадар.
– Какой партии?
– Да разве неясно? Нашей. Возродилась! Воскресла!
Радист усилил до предела звук радиоприемника.
– Не затем пролилась кровь венгерских юношей, чтобы самовластье Ракоши сменилось контрреволюционным гнетом, – звучал голос Кадара. – Не затем мы боролись, чтобы рабочий класс выпустил из своих рук шахты и заводы, а крестьяне – землю.
Шандор Хорват вздрогнул: он услышал то, о чем сам думал, чего боялся, чем терзался каждый день, каждый час. Слово в слово излагал Янош Кадар его мысли.
– Угроза, нависшая над будущим и судьбой нашего народа и родины, предупреждает нас о том, что мы должны сделать все возможное для устранения этой серьезной опасности, потушить очаги контрреволюции и реакции, до конца укрепить демократический порядок и обеспечить нормальную производственную деятельность, условия нормальной жизни, мир, порядок и спокойствие!
И Жужанна, и Юлия, и старый мастер Пал Ваш, и бывший «гвардеец» Антал, и юный разведчик Андраш и все бойцы перестали стрелять, окружили рацию и радиста Имре, молча, сжимая оружие, слушали. Дым уже вползал в окна, клубился под потолком. Где-то лопалось, звенело и летело вниз оконное стекло. Усиливались выстрелы. Но ни одно слово Кадара не было заглушено.
– В эти грозные часы, – продолжал Янош Кадар, – коммунисты, которые в свое время вели борьбу против самовластия Ракоши, истинные патриоты и сторонники социализма, приняли соответствующее решение об учреждении новой партии. Новая партия раз и навсегда порывает с прошлыми ошибками! Она будет вместе со всеми защищать и охранять нашу национальную честь, независимость нашей родины. На основе этого, на основе национальной независимости она будет строить братские отношения со всеми прогрессивными социалистическими движениями и партиями. На этих основах, на основе национальной независимости она желает дружеских отношений со всеми близкими и далекими странами, в первую очередь с соседними социалистическими странами. Она будет охранять и отстаивать успехи Венгерской Народной Республики – земельную реформу, национализацию заводов, банков и шахт, бесспорные, социальные и культурные достижения.
Арпад переглянулся с Жужанной. Она нашла его руку, крепко сжала и не отпускала.
Старые друзья, старые чепельские мастера, поседевшие бойцы партии Шандор Хорват и Пал Ваш обняли друг друга.
Юлия смотрела на радиоприемник, и из ее огромных прекрасных глаз падали слезы, а губы шептали: «Мартон, Мартон…»
Радист лихорадочно записывал речь оратора…
Голос Яноша Кадара звучал с прежней силой, подавляя хаос в эфире.
– Она будет охранять и отстаивать дело социализма и демократии, основанное не на рабском подражании иностранным примерам, а на определении путей и методов строительства социализма, отвечающих экономическим и историческим особенностям нашей страны, опираясь на свободное от сталинизма и всякого догматизма марксистско-ленинское учение, на научный социализм, а также на венгерские исторические, культурные, революционные и прогрессивные традиции. В эти величественные, но тяжелые часы нашей истории мы призываем всех венгерских рабочих, которыми руководит любовь к родине и народу, вступать в нашу партию, называющуюся Венгерской социалистической рабочей партией.
Шандор вскинул над головой руку с автоматом и коротко, деловито сказал:
– Вступаю!
– И я! – сейчас же воскликнул Пал Ваш.
– Вступаю! – ни к кому не обращаясь, объявил Андраш Габор.
– И я, – проговорила Жужанна и, взглянув на Арпада, тихонько, лишь ему одному, улыбнулась. Это была не только улыбка друга, желающего разделить радость. Это была клятва. Жужанна клялась быть верной и чистой до конца жизни. Правдивой и чуткой. Не обманываться и не обманывать. Видеть и чувствовать ложь и хитрость. Ненавидеть притворство, ханжество, лицемерие, страх, демагогию, пустозвонство.
Арпад понял и почувствовал, что сказала ему и что хотела сказать Жужанна. Кивнул ей, скупо улыбнулся. А потом обвел взглядом всех своих бойцов, каждому заглянул в душу, каждым внутренне погордился и сказал:
– Считайте себя коммунистами, друзья! Имре, переключай, передавай…
Длинная пулеметная очередь откуда-то сверху, наверно с крыши дома, с той стороны улицы, прервала Арпада. Он упал и зажал ладонью простреленное плечо. Жужанна опустилась перед ним на колени.
– Ты ранен, Арпи?
– Ничего, Жужа, ничего, это так… – захрипел он и замолчал. Левое его плечо становилось темно-красным, вишневым, потом светло заалело.
– Арпи, Арпи!.. – Жужанна сорвала с головы платок, перевязала любимого.
Разрывные пули оглушительно щелкали по стенам «Колизея», высекая ливень искр и разбрызгивая кирпичные осколки.
Андраш, Антал, Юлия и Шандор бачи отвечали огнем на огонь.
Квартира Хорватов снова стала ареной ожесточенного боя. Многое еще предстоит испытать шестиэтажному дому над Дунаем, на перекрестке венгерских событий. Содрогается под пулеметными и пушечными ударами, теряет кирпич за кирпичом, весь окутан пылью, дымом, но не падает. Сражается крепость Арпада и его единомышленников. Много подобных крепостей возникло теперь в Будапеште и по всей Венгрии. С первых дней ноября они одна за другой вырастали на пути фашизма. Свои Арпады, Жужанны, Юлии, Шандоры бачи нашлись и в Мишкольце, и в Пече, и в Сегеде, и в Мохаче. После того как начался контрреволюционный террор, после открытого братания Имре Надя с Западом, после его фактической и юридической сдачи власти многопартийной волчьей стае, после нежных объятий лилового кардинала Миндсенти с Палом Малетером, Тильди Золтаном, князем Эстерхази и герцогом Лёвенштейном, после откровенных разрекламированных мировой прессой телефонных разговоров Миндсенти с Нью-Йорком, с Сан Франциско, с американским кардиналом Спелманом, со своим другом и личным послом в Америке Йожефом Ясовским, после того как Миндсенти выступил по радио и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87