Горное орудие мы приготовили к внезапному шрапнельному огню по неприятелю, который намеревались открыть, когда Расим приступит к действиям.
Пока мы ждали, возвестили о новом подкреплении в сто человек из Аймы. Накануне они повздорили с Зейдом из-за платы за участие в войне, но перед лицом опасности великодушно решили предать забвению старые счеты. Их прибытие привело нас к решению броситься в атаку на врага одновременно с трех сторон. Итак, мы послали новоприбывших из Аймы людей с тремя пулеметами, чтобы они обошли правый фланг неприятеля. Затем мы открыли огонь по туркам с нашей центральной позиции.
Те почувствовали, что их положение перестает быть благоприятным. Старый генерал Гамид Фахри-паша собрал свой штаб и велел всем взять по винтовке:
– Я уже сорок лет солдат, но никогда не видел, чтобы мятежники так сражались. Примкните к рядам…
Но было уже слишком поздно.
Расим ускорил нападение со своими пятью пулеметами. Невидимые туркам, они смяли их левый фланг. Люди из Аймы, которые знали каждую травинку на местности, являвшейся их собственными пастбищами, подкрались невредимо на расстояние триста ярдов от турецких пулеметов. Неприятель, сдерживаемый угрозой лобовой атаки, впервые заметил людей из Аймы, когда они внезапным залпом смели пулеметные команды и привели в смятение правый фланг.
Увидев это, мы двинули вперед людей на верблюдах. Ими предводительствовал Мухаммед эль-Газиб, управляющий хозяйством Зейда, в своих сверкающих, развеваемых ветром одеждах, держа над головой малиновое знамя племени аджейль. Наши слуги, артиллеристы и пулеметчики, широкой лавиной ринулись за ними.
Зейд хлопал подле меня в ладоши от радости при виде стройного порядка, с каким разворачивалось наступление в красных лучах заходившего солнца. С одной стороны кавалерия Расима сметала разбитый левый фланг в овраг позади кряжа. С другой – люди из Аймы безжалостно добивали беглецов. Центр неприятеля в беспорядке катился назад через расщелину, преследуемый нашими людьми – пешими, конными и на верблюдах.
Я вспомнил о глубинах ущелья Хеса, отрезающего путь на Керак, о его неровных тропах, стремнинах и бездонных оврагах, перерезающих дорогу. Предстояла кровопролитная резня, и я должен был почувствовать жалость к врагу. Но после всех треволнений битвы мой мозг слишком устал, чтобы я еще спустился вниз в это ужасное место и потерял ночь, спасая неприятеля.
Своим решением вступить в сражение я погубил двадцать или тридцать из наших шестисот людей, а раненых, возможно, было втрое больше. Это составляло одну шестую отряда повстанцев, погибшую ради сомнительного триумфа, ибо уничтожение тысячи жалких турок не влияло на исход войны.
В итоге мы захватили у неприятеля две горные гаубицы (системы «шкода», которые нам очень пригодились), двадцать семь пулеметов, двести лошадей и мулов, двести пятьдесят пленных. Говорили, что лишь пятьдесят истощенных беглецов вернулись к железной дороге, большая же их часть погибла во время отступления. Арабы, жившие на пути турок, восставали и убивали их исподтишка, когда те убегали. Наши же люди быстро отказались от преследования, так как были утомлены, измучены и голодны69.
Когда мы вернулись обратно, начал падать снег, и лишь очень поздно нам удалось, ценой последних усилий, собрать наших раненых. Турецкие же раненые остались на поле сражения и на следующий день все были мертвы.
Зима запирает нас
День за днем снег падал все гуще. Погода задерживала нас, и мы утратили всякую надежду, пока проходили однообразные дни. Мы должны были бы ринуться мимо Керака на Амман, гоня перед собой напуганных слухами турок. Сейчас же все наши потери и усилия оказались напрасными.
Дважды я пытался исследовать заваленное снегом плоскогорье, на котором оказались заметены даже следы от трупов турок, но долго оставаться там было невозможно. Днем немного оттаивало, а ночью все вновь замерзало.
Моему отряду повезло больше, чем остальным, так как один из людей подыскал нам пустой недостроенный домик из двух хороших комнат, с двором при нем. Мои деньги доставили нам топливо и даже зерно для верблюдов, которых мы держали под прикрытием в одном из углов двора. Здесь Абдулла, любитель животных, мог чистить их скребницей, учить их отзываться на имя и брать из его рта куски хлеба. Однако это были тяжелые дни, так как при разжигании огня нас душили клубы зеленого дыма, окна же приходилось закрывать подобием ставен нашего собственного производства.
Сквозь глиняную крышу весь день протекала вода, а по ночам по каменному полу прыгали блохи. Нас было двадцать восемь человек в двух крошечных комнатушках, наполненных едким запахом человеческих испарений.
В моем походном мешке нашелся томик «Смерти Артура». Он умерял мое отвращение. У этих людей были только физические потребности, и их нравы грубели среди нищеты. Их дикость, в обычное время скрытая расстоянием, теперь колола мне глаза, а незаживающее раненое место в левом бедре зябло и вызывало мучительный озноб.
День ото дня, по мере того как наше состояние становилось более грубым и животным, росла и пропасть между нами.
Так тянулся январь 1918 года, пока не наступил не менее томительный февраль. Отношения между нами стали столь невыносимы, что я решил разделить отряд, а сам уехать на поиски денег, которые нам понадобились бы с наступлением ясной погоды. Зейд уже истратил первую часть суммы, назначенной для Тафиле и Мертвого моря, частью на жалованье, а частью на снабжение и награды победителям при Хесе. Где бы мы ни расположились фронтом, нам нужны были деньги для вербовки и оплаты новых сил. Лишь туземцы могли инстинктивно чувствовать ценность своей земли и отважно сражаться, защищая от врага очаги и поля70.
Возможно, что Джойс уже выслал мне деньги, что было нелегко в данное время года. Необходимо было спуститься с гор мне самому, что казалось более приятным делом, чем дышать зловонием из-за общей скученности в Тафиле. Итак, пятеро из нас отправились в путь, воспользовавшись одним из дней, обещавших быть немного яснее, чем обычно.
После полудня погода опять омрачилась и с севера и востока начал ожесточенно дуть ветер, вызывая в нас сожаление, что мы находимся на голой равнине.
Когда мы вброд проходили быструю реку Шобек, пошел дождь с дикими порывами ветра. Мы безостановочно шли вперед и еще долго после захода солнца заставляли тащиться по долинам дрожащих, скользящих и падающих верблюдов. Несмотря на все трудности, мы делали почти две мили в час.
У меня было намерение ехать всю ночь, но вблизи Одроха нас окутал туман. Перспективы местности, казалось, изменились: далекие холмы выглядели небольшими, а близкие бугры огромными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92
Пока мы ждали, возвестили о новом подкреплении в сто человек из Аймы. Накануне они повздорили с Зейдом из-за платы за участие в войне, но перед лицом опасности великодушно решили предать забвению старые счеты. Их прибытие привело нас к решению броситься в атаку на врага одновременно с трех сторон. Итак, мы послали новоприбывших из Аймы людей с тремя пулеметами, чтобы они обошли правый фланг неприятеля. Затем мы открыли огонь по туркам с нашей центральной позиции.
Те почувствовали, что их положение перестает быть благоприятным. Старый генерал Гамид Фахри-паша собрал свой штаб и велел всем взять по винтовке:
– Я уже сорок лет солдат, но никогда не видел, чтобы мятежники так сражались. Примкните к рядам…
Но было уже слишком поздно.
Расим ускорил нападение со своими пятью пулеметами. Невидимые туркам, они смяли их левый фланг. Люди из Аймы, которые знали каждую травинку на местности, являвшейся их собственными пастбищами, подкрались невредимо на расстояние триста ярдов от турецких пулеметов. Неприятель, сдерживаемый угрозой лобовой атаки, впервые заметил людей из Аймы, когда они внезапным залпом смели пулеметные команды и привели в смятение правый фланг.
Увидев это, мы двинули вперед людей на верблюдах. Ими предводительствовал Мухаммед эль-Газиб, управляющий хозяйством Зейда, в своих сверкающих, развеваемых ветром одеждах, держа над головой малиновое знамя племени аджейль. Наши слуги, артиллеристы и пулеметчики, широкой лавиной ринулись за ними.
Зейд хлопал подле меня в ладоши от радости при виде стройного порядка, с каким разворачивалось наступление в красных лучах заходившего солнца. С одной стороны кавалерия Расима сметала разбитый левый фланг в овраг позади кряжа. С другой – люди из Аймы безжалостно добивали беглецов. Центр неприятеля в беспорядке катился назад через расщелину, преследуемый нашими людьми – пешими, конными и на верблюдах.
Я вспомнил о глубинах ущелья Хеса, отрезающего путь на Керак, о его неровных тропах, стремнинах и бездонных оврагах, перерезающих дорогу. Предстояла кровопролитная резня, и я должен был почувствовать жалость к врагу. Но после всех треволнений битвы мой мозг слишком устал, чтобы я еще спустился вниз в это ужасное место и потерял ночь, спасая неприятеля.
Своим решением вступить в сражение я погубил двадцать или тридцать из наших шестисот людей, а раненых, возможно, было втрое больше. Это составляло одну шестую отряда повстанцев, погибшую ради сомнительного триумфа, ибо уничтожение тысячи жалких турок не влияло на исход войны.
В итоге мы захватили у неприятеля две горные гаубицы (системы «шкода», которые нам очень пригодились), двадцать семь пулеметов, двести лошадей и мулов, двести пятьдесят пленных. Говорили, что лишь пятьдесят истощенных беглецов вернулись к железной дороге, большая же их часть погибла во время отступления. Арабы, жившие на пути турок, восставали и убивали их исподтишка, когда те убегали. Наши же люди быстро отказались от преследования, так как были утомлены, измучены и голодны69.
Когда мы вернулись обратно, начал падать снег, и лишь очень поздно нам удалось, ценой последних усилий, собрать наших раненых. Турецкие же раненые остались на поле сражения и на следующий день все были мертвы.
Зима запирает нас
День за днем снег падал все гуще. Погода задерживала нас, и мы утратили всякую надежду, пока проходили однообразные дни. Мы должны были бы ринуться мимо Керака на Амман, гоня перед собой напуганных слухами турок. Сейчас же все наши потери и усилия оказались напрасными.
Дважды я пытался исследовать заваленное снегом плоскогорье, на котором оказались заметены даже следы от трупов турок, но долго оставаться там было невозможно. Днем немного оттаивало, а ночью все вновь замерзало.
Моему отряду повезло больше, чем остальным, так как один из людей подыскал нам пустой недостроенный домик из двух хороших комнат, с двором при нем. Мои деньги доставили нам топливо и даже зерно для верблюдов, которых мы держали под прикрытием в одном из углов двора. Здесь Абдулла, любитель животных, мог чистить их скребницей, учить их отзываться на имя и брать из его рта куски хлеба. Однако это были тяжелые дни, так как при разжигании огня нас душили клубы зеленого дыма, окна же приходилось закрывать подобием ставен нашего собственного производства.
Сквозь глиняную крышу весь день протекала вода, а по ночам по каменному полу прыгали блохи. Нас было двадцать восемь человек в двух крошечных комнатушках, наполненных едким запахом человеческих испарений.
В моем походном мешке нашелся томик «Смерти Артура». Он умерял мое отвращение. У этих людей были только физические потребности, и их нравы грубели среди нищеты. Их дикость, в обычное время скрытая расстоянием, теперь колола мне глаза, а незаживающее раненое место в левом бедре зябло и вызывало мучительный озноб.
День ото дня, по мере того как наше состояние становилось более грубым и животным, росла и пропасть между нами.
Так тянулся январь 1918 года, пока не наступил не менее томительный февраль. Отношения между нами стали столь невыносимы, что я решил разделить отряд, а сам уехать на поиски денег, которые нам понадобились бы с наступлением ясной погоды. Зейд уже истратил первую часть суммы, назначенной для Тафиле и Мертвого моря, частью на жалованье, а частью на снабжение и награды победителям при Хесе. Где бы мы ни расположились фронтом, нам нужны были деньги для вербовки и оплаты новых сил. Лишь туземцы могли инстинктивно чувствовать ценность своей земли и отважно сражаться, защищая от врага очаги и поля70.
Возможно, что Джойс уже выслал мне деньги, что было нелегко в данное время года. Необходимо было спуститься с гор мне самому, что казалось более приятным делом, чем дышать зловонием из-за общей скученности в Тафиле. Итак, пятеро из нас отправились в путь, воспользовавшись одним из дней, обещавших быть немного яснее, чем обычно.
После полудня погода опять омрачилась и с севера и востока начал ожесточенно дуть ветер, вызывая в нас сожаление, что мы находимся на голой равнине.
Когда мы вброд проходили быструю реку Шобек, пошел дождь с дикими порывами ветра. Мы безостановочно шли вперед и еще долго после захода солнца заставляли тащиться по долинам дрожащих, скользящих и падающих верблюдов. Несмотря на все трудности, мы делали почти две мили в час.
У меня было намерение ехать всю ночь, но вблизи Одроха нас окутал туман. Перспективы местности, казалось, изменились: далекие холмы выглядели небольшими, а близкие бугры огромными.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92