Любовники хвалили друг друга, ругали Повесова (обязательно при этом прощая ему все недостатки), смеялись над экскурсоводами, едко дразнили расписание и предписание экскурсий. Повесов понял, что это ему кара, но за что кара, Повесов не понял.
Зато во втором случае Котов опять увез указку, приехал с Повесовым уже в свою квартиру, чего-то погремел на кухне, чего-то побулькал из пузырька, беззвучно повертел в руках указку, видимо, разглядывая Повесова, после чего моментально умер.
Совершенно ясно, что в нашей указке теперь оказались оба переселившихся экскурсовода.
Первый день был ужасно неприятный.
Прежде всего оба обнаружили, что могут слышать мысли соседа, как свои собственные. Первую мысль подал Повесов:
– Указка ложь, но в ней намек…
– А? Здесь кто-то есть кроме меня? – подал ответную мысль Котов.
– Добрым молодцам урок, – добавил Повесов.
– Черт его знает, то ли я помер, то ли не в себе, что за мука такая!
– Именно, что не в себе, это ли мука, это только присказка, приятель! – ликовал Повесов.
– Фу-ты! Вроде не напивался, а все мерзость в голову лезет… Старею, вот оно что…
Повесов не нашелся, как на это ответить.
– Конечно, старею, – приободрился Котов. – Ну что же. Я честно жил и смерти, пожалуй, не страшусь.
– Не кажи гоп! – возразил старожил указки.
– Да что за дьявольщина! Да кто это здесь?
– Свои, все свои, – намекнул Повесов.
– И вы меня знаете лично?
– Еще бы, еще бы, голубчик!
– А вы кто, а? А я вас тоже знаю? – залепетал Котов.
– Не скажу.
– Слушайте… тьфу ты, так вы этот….
– Тепло, – подбодрил старожил.
– …Этот, которого мы все время… ну…
– Еще теплее!
– …Ну, этот… А впрочем, вас же нету!
– Почти горячо…
– Чего горячо, господи! Мы же в вас давно не верим…
– Бога нет, холодно! – с досадой огрызнулся Повесов. Он был педант.
– Слава богу, – успокоился Котов.
– Бога нет, но он вас наказал, – после паузы продолжил Повесов.
– За что? Наказал? За что меня? Да кто вы такой?
– Ах, за что? Он спрашивает за что, вы слышите? – как бы обратился Повесов к как бы слушающим как бы экскурсантам. – Не нарушай расписания! Не вводи в заблуждение! Не отсебятничай!
– Повесов! – ахнул Котов.
– И не живи без спросу с чужой женой, – довесил Повесов. – Да, я Повесов. Страшно стало?
– Повесов! – гремело в указке. И Котов заплакал. Он плакал долго и безутешно, так что к вечеру Повесов решил его простить. Но когда он принялся объяснять соседу про указку, то еще сильнее, еще безутешнее заплакал Котов. Наутро старожил проснулся и прервал котовские рыдания.
– Слушайте, сосед. Бросьте плакать. Будьте мужчиной. Хотя бы после смерти. Все, знаете ли, позади. В конце концов мы коллеги, вы уже оплакали свои отсебятины, и я вас прощаю. И давайте жить, то есть не жить… ну, допустим, жить… словом, дружно? Давайте составим себе расписание. Утром будем вспоминать монастырь, а после обеда… гм, дворец графа. Например, сегодня я отвечаю за монастырь, а вы за дворец, а завтра вы за монастырь, а я – дежурный по дворцу… И никаких отклонений, никаких фальсифика…
– Мама! – застонал Котов. – Мама, спасай! Я тебе не верил, мама! Ты говорила: будешь плохо вести, придет черный страшный бес, я не верил! И когда помирал, плохо было, но одна мысль просияла: ага, не приходит. Мамочка! Пропадаю, беда. Пришел, вот он – черный, вот он – страшный, вот он – рядом в одной дудке! И дьявола нет, и смерти нет, а есть только он – Повесов! На том свете женщине хорошей жизнь испортил, на этом за меня взялся, пропадаю, господи…
До самого вечера второго дня Котов плакал, а Повесов думал. Потом Котов спал, а Повесов все равно думал. И мысли его были слышны соседу. И утром третьего дня Котову пришла мысль на свежую голову, то есть не на голову… словом, что Повесов не безнадежен, а наивен и что ему можно кое-что объяснить. Например.
– Вы ведь двадцать лет гордились тем, что говорили экскурсантам, правда? А теперь задумайтесь, что это были за слова. Прошу вас, напомните про Афанасия.
– С какого места?
– Да все равно. Ну, скажем, «друг графа Львов частенько находил приют…».
– Стоп, минутку! Опять вы за свои фальсификации. Извольте, с этого абзаца: «Приятель графа, известный публицист и путешественник Афанасий Львов (больше известный вам как Аркадий Ливердинардитищев) дважды останавливался в нашем городе. Первый раз после возвращения из Индии, незадолго до своей смерти… – расходился счастливый Повесов. – А во второй раз – в 1871 году, уже после франко-прусской…»
– Спасибо, спасибо. Теперь подумайте. В этом году ни Афанасия, ни тем более Аркадия никто уже не знает. Поэтому нелепо настаивать – «больше известный вам». А уж где этот тип охотился и на какой койке дремал… вовсе скучно. Туристы эти бывали, может, в Ясной Поляне и глазели на тахту или скамейку графа Толстого, так что Афанасием их не удивишь.
– Эдак, друг мой, все авторитеты можно уничтожить… Самый легкий путь – путь цинизма. Аркадия знают! Я видел, когда я говорил, многие… ряд людей… большинство кивали! Сказано: «больше известного» – значит, больше известного!
– Ну, тише, не серчайте, вот вы какой, гм… неразбуженный. Хотите, открою секрет? Я недавно читал в архиве черновики Колокова – черновики руководства для экскурсий…
– Рукой самого Колокова?
– Самого Колокова. И вот там-то вместо многих фамилий – точки да рожицы. Веселый был, фантазер… Выдумает Афанасия, за ним семнадцать точек нацыкает – и давай под это фамилию выдумывать… Аж три варианта вышло, но предпочел этого «Ливердика» – по благозвучию или… не знаю.
– Любопытно, а других, черновых, не вспомните?
– Запомнил. Смешные. Один, значит, «Мемуарандосандров»…
– Минутку! – Повесов лихорадочно считал буквы, мысленно загибал пальцы… – А третья фамилия?
– Ну, сосчитали? Третья – «Паперхнычесалович». Сосчитали?
– Сосчитал. Уж мне этот Колоков, ух, талантище! Я б за всю жизнь из трех-то букв, дай бог, одно что-то составил, а он! Из семнадцати! Да три варианта! Вот легкость ума! Вот Моцарт нашего города!
– Эк вас разобрало. Вы уж и позабыли, с чего я начал. Он ведь шутил, Колоков, дурачился, да? А вы двадцать лет в этого Ливердика, как в икону, верили… Вы поняли теперь?
– А? Да-а… Вот оно что… – растерялся Повесов.
– И потом, извините, коллега! Если в первый раз человек приехал «незадолго до смерти», то во второй раз он может катиться только в такой дудке, как наша с вами. Тут снова сыграна была шутка, а бедные экскурсоводы, не задумываясь, зазубрили…
Долго приводил Котов подобные примеры. А закончил так:
– Вы, Повесов, считали своим долгом обогащать людей знаниями и культурой. На деле же вы оказались разносчиком безграмотного догматизма, исказителем фактов и русской речи, начетчиком и фанатиком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Зато во втором случае Котов опять увез указку, приехал с Повесовым уже в свою квартиру, чего-то погремел на кухне, чего-то побулькал из пузырька, беззвучно повертел в руках указку, видимо, разглядывая Повесова, после чего моментально умер.
Совершенно ясно, что в нашей указке теперь оказались оба переселившихся экскурсовода.
Первый день был ужасно неприятный.
Прежде всего оба обнаружили, что могут слышать мысли соседа, как свои собственные. Первую мысль подал Повесов:
– Указка ложь, но в ней намек…
– А? Здесь кто-то есть кроме меня? – подал ответную мысль Котов.
– Добрым молодцам урок, – добавил Повесов.
– Черт его знает, то ли я помер, то ли не в себе, что за мука такая!
– Именно, что не в себе, это ли мука, это только присказка, приятель! – ликовал Повесов.
– Фу-ты! Вроде не напивался, а все мерзость в голову лезет… Старею, вот оно что…
Повесов не нашелся, как на это ответить.
– Конечно, старею, – приободрился Котов. – Ну что же. Я честно жил и смерти, пожалуй, не страшусь.
– Не кажи гоп! – возразил старожил указки.
– Да что за дьявольщина! Да кто это здесь?
– Свои, все свои, – намекнул Повесов.
– И вы меня знаете лично?
– Еще бы, еще бы, голубчик!
– А вы кто, а? А я вас тоже знаю? – залепетал Котов.
– Не скажу.
– Слушайте… тьфу ты, так вы этот….
– Тепло, – подбодрил старожил.
– …Этот, которого мы все время… ну…
– Еще теплее!
– …Ну, этот… А впрочем, вас же нету!
– Почти горячо…
– Чего горячо, господи! Мы же в вас давно не верим…
– Бога нет, холодно! – с досадой огрызнулся Повесов. Он был педант.
– Слава богу, – успокоился Котов.
– Бога нет, но он вас наказал, – после паузы продолжил Повесов.
– За что? Наказал? За что меня? Да кто вы такой?
– Ах, за что? Он спрашивает за что, вы слышите? – как бы обратился Повесов к как бы слушающим как бы экскурсантам. – Не нарушай расписания! Не вводи в заблуждение! Не отсебятничай!
– Повесов! – ахнул Котов.
– И не живи без спросу с чужой женой, – довесил Повесов. – Да, я Повесов. Страшно стало?
– Повесов! – гремело в указке. И Котов заплакал. Он плакал долго и безутешно, так что к вечеру Повесов решил его простить. Но когда он принялся объяснять соседу про указку, то еще сильнее, еще безутешнее заплакал Котов. Наутро старожил проснулся и прервал котовские рыдания.
– Слушайте, сосед. Бросьте плакать. Будьте мужчиной. Хотя бы после смерти. Все, знаете ли, позади. В конце концов мы коллеги, вы уже оплакали свои отсебятины, и я вас прощаю. И давайте жить, то есть не жить… ну, допустим, жить… словом, дружно? Давайте составим себе расписание. Утром будем вспоминать монастырь, а после обеда… гм, дворец графа. Например, сегодня я отвечаю за монастырь, а вы за дворец, а завтра вы за монастырь, а я – дежурный по дворцу… И никаких отклонений, никаких фальсифика…
– Мама! – застонал Котов. – Мама, спасай! Я тебе не верил, мама! Ты говорила: будешь плохо вести, придет черный страшный бес, я не верил! И когда помирал, плохо было, но одна мысль просияла: ага, не приходит. Мамочка! Пропадаю, беда. Пришел, вот он – черный, вот он – страшный, вот он – рядом в одной дудке! И дьявола нет, и смерти нет, а есть только он – Повесов! На том свете женщине хорошей жизнь испортил, на этом за меня взялся, пропадаю, господи…
До самого вечера второго дня Котов плакал, а Повесов думал. Потом Котов спал, а Повесов все равно думал. И мысли его были слышны соседу. И утром третьего дня Котову пришла мысль на свежую голову, то есть не на голову… словом, что Повесов не безнадежен, а наивен и что ему можно кое-что объяснить. Например.
– Вы ведь двадцать лет гордились тем, что говорили экскурсантам, правда? А теперь задумайтесь, что это были за слова. Прошу вас, напомните про Афанасия.
– С какого места?
– Да все равно. Ну, скажем, «друг графа Львов частенько находил приют…».
– Стоп, минутку! Опять вы за свои фальсификации. Извольте, с этого абзаца: «Приятель графа, известный публицист и путешественник Афанасий Львов (больше известный вам как Аркадий Ливердинардитищев) дважды останавливался в нашем городе. Первый раз после возвращения из Индии, незадолго до своей смерти… – расходился счастливый Повесов. – А во второй раз – в 1871 году, уже после франко-прусской…»
– Спасибо, спасибо. Теперь подумайте. В этом году ни Афанасия, ни тем более Аркадия никто уже не знает. Поэтому нелепо настаивать – «больше известный вам». А уж где этот тип охотился и на какой койке дремал… вовсе скучно. Туристы эти бывали, может, в Ясной Поляне и глазели на тахту или скамейку графа Толстого, так что Афанасием их не удивишь.
– Эдак, друг мой, все авторитеты можно уничтожить… Самый легкий путь – путь цинизма. Аркадия знают! Я видел, когда я говорил, многие… ряд людей… большинство кивали! Сказано: «больше известного» – значит, больше известного!
– Ну, тише, не серчайте, вот вы какой, гм… неразбуженный. Хотите, открою секрет? Я недавно читал в архиве черновики Колокова – черновики руководства для экскурсий…
– Рукой самого Колокова?
– Самого Колокова. И вот там-то вместо многих фамилий – точки да рожицы. Веселый был, фантазер… Выдумает Афанасия, за ним семнадцать точек нацыкает – и давай под это фамилию выдумывать… Аж три варианта вышло, но предпочел этого «Ливердика» – по благозвучию или… не знаю.
– Любопытно, а других, черновых, не вспомните?
– Запомнил. Смешные. Один, значит, «Мемуарандосандров»…
– Минутку! – Повесов лихорадочно считал буквы, мысленно загибал пальцы… – А третья фамилия?
– Ну, сосчитали? Третья – «Паперхнычесалович». Сосчитали?
– Сосчитал. Уж мне этот Колоков, ух, талантище! Я б за всю жизнь из трех-то букв, дай бог, одно что-то составил, а он! Из семнадцати! Да три варианта! Вот легкость ума! Вот Моцарт нашего города!
– Эк вас разобрало. Вы уж и позабыли, с чего я начал. Он ведь шутил, Колоков, дурачился, да? А вы двадцать лет в этого Ливердика, как в икону, верили… Вы поняли теперь?
– А? Да-а… Вот оно что… – растерялся Повесов.
– И потом, извините, коллега! Если в первый раз человек приехал «незадолго до смерти», то во второй раз он может катиться только в такой дудке, как наша с вами. Тут снова сыграна была шутка, а бедные экскурсоводы, не задумываясь, зазубрили…
Долго приводил Котов подобные примеры. А закончил так:
– Вы, Повесов, считали своим долгом обогащать людей знаниями и культурой. На деле же вы оказались разносчиком безграмотного догматизма, исказителем фактов и русской речи, начетчиком и фанатиком!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25