– Теть Лиз! Пока!
– Ты уходишь? Когда будешь, что говорить?
– До двенадцати ночи; жуткий день!
– Ну, как всегда… А что говорить, если…
– Если Димка – завтра, как договорились. Если с «Мосфильма» – звоните в театр, если из редакции – в среду буду, все! Целую крепко – ваша репка!
Дверь – хлоп! Черт, маме забыл позвонить. Бегом вперед, к метрополитену. Выше голову, артист, выше, выше! И – марш под землю, в сказочный метродворец! Все шумнее Москва, все выше солнце над землей, и все дальше едет Леонид в день, в заботы, с каждым шагом уходя от дома, от левого дальнего угла, где снова нетронутыми остались белые страницы драгоценной тетрадки. Может, кроме него одного, они так-таки никому и не посветят, не приглянутся, но все-таки, знаете… Эйнштейн, говорят, так хорошо на скрипке играл…
Хорошо, не будем удерживаться. Пускай тетя Лиза, прибирая в квартире, подойдет к ореховой тумбочке, нагнется стереть пыль с ящика. Возьмем ее прекрасными морщинистыми руками одну из тетрадок и, не совсем в согласии с нормами приличий, заглянем доверчивыми глазами, скажем, в этот вот рассказ…
Рассказ Леонида Павликовского
ДВОЕ В ОДНОЙ УКАЗКЕ
«Самое большое счастье – знать, что ты в своей тарелке. Знать, что все твои поступки согласованы с расписанием. Не ломать утром голову, куда пойти и что говорить и кому говорить днем. И не мучиться ночью оттого, что не туда ходил, не то говорил и меньше заработал, чем мог. Быть спокойным за свое завтра, за свое послезавтра, короче: знать, что все твои поступки не выходят за рамки расписания….»
Так думал молодой Повесов, летя в пыли на автобусе по родному городу, где ему были знакомы все камни. Город был деревянный. Каменными были монастырь Урсулы и дворец графа Мантова. Повесов был экскурсоводом, и ему были знакомы все камни родного города вплоть до тончайшего кружева в опочивальне графини.
С вечера у Повесова было отмечено в записной книжечке, какой группе туристов он вчера не рассказал легенду о святой Урсуле и преподобном Марке, а какой группе уже сообщил подробности реставрации в большой гостиной дворца графа. Ему достаточно было проверить, проснувшись, наличие книжечки, а летя в пыли на автобусе к монастырю, перечитать вчерашнюю запись, чтобы затем в течение многих часов удивлять десятки и сотни туристов, во-первых, подробностями быта и искусства царской России, а во-вторых, бойкостью своей памяти и твердостью своего духа.
– Комната, в которой мы с вами сейчас находимся, носит название «кофейная зала». Приятель графа, известный публицист и путешественник Афанасий Львов (больше известный вам как Аркадий Ливердинардитищев) дважды останавливался в нашем городе. Первый раз – после возвращения из Индии, незадолго до своей смерти а второй раз – в 1871 году, уже после франко-прусской войны. Оба раза… молодой человек, вы мешаете группе; можете не слушать, но мешать не надо… Оба раза Афанасий останавливался в этой зале. Здесь спал, а здесь вот пил чай, привезенный им из Индии от турецкого паши. Охотился за дичью и ухаживал за дочерью, по непроверенным слухам, за дочерью Мантова Лизой.
– Товарищ экскурсовод, а разве тогда уже пили кофе?
– Прошу в следующий зал. Кофе пили. А это столовая – редчайшее явление в дворцовой архитектуре прошлого столетия…
Экскурсовод Повесов любил свою работу больше, чем свою жену. А он был большой семьянин. Двадцать лет он любил свою работу и провожал туристов по кельям и анфиладам. Двадцать лет подряд зачарованные мужчины и женщины, не сводя глаз с указки Повесова, узнавали подробности быта и искусства царской России. Двадцать лет подряд он засыпал по ночам, сохраняя до утра на лице улыбку спокойной радости. Эта улыбка, если бы кто включил свет и проверил, сообщала всему миру, что самое большое счастье – знать, что ты в своей тарелке. Знать, что все твои поступки согласованы с расписанием. С расписанием завтрашних экскурсий. Ровно через двадцать лет после первой экскурсии экскурсовод Повесов пришел с работы, разделся, умылся, рассеянно взглянул на случайно захваченную указку и, не сказав ни единого слова, моментально умер.
Исходя из последних, не опубликованных пока открытий психоневробионики, душа Повесова переселилась в ту самую указку, на которую он, как мы помним, взглянул.
Что же было дальше?
Почувствовав себя указкой, Повесов кое-что попробовал, прикинул и пришел к выводу. Отныне он может только слышать, думать, плакать и спать. Слышать – думать – плакать – спать.
Проснувшись, он услышал голос своего сослуживца Котова и слова: «Прошу в следующий зал». Повесов понял, что он в своей тарелке, но что при этом ему не надо ни о чем беспокоиться, в частности не надо лететь в пыли на автобусах, и все равно он остается верным своему расписанию. Сначала услышал, затем подумал, поплакал от счастья и уснул.
Потом он снова проснулся и понял, что им в данный момент Котов указывает на «кофейную залу»…
– Кстати, в этой комнатке частенько находил приют известный Афанасий Львов, большой ловелас и путешественник. Впрочем, обратите внимание на мебель: она сделана из шести различных сортов прибалтийских и скандинавских…
«Свинья!! – стучало в мозгу Повесова. – Свинья! Сколькораз на летучках договаривались не отклоняться от расписания, не вносить путаницы и отсебятины!»
– Товарищ экскурсовод, а разве тогда уже пили кофе?
– Да, товарищи, кофейным зернам было найдено употребление задолго до появления кофеварок да кофемолок. Граф Мантов, кстати, описывал вот в этой книжечке свой способ приготовления…
«Что он городит, куда он уводит тему! – изнывала душа Повесова. – Господи, за что мне такая мука, господи, за что ему деньги платят!»
А Котов продолжал отсебятничать, а рука его продолжала вращать указку, а Повесов был трагически бессилен. И подумал Повесов, что самое большое счастье – это свобода передвижения. Иметь право, если тебе не по душе данная указка, свободно отвести душу в другую указку.
И хотя Повесов был безбожником, он все-таки призвал бога покарать Котова. И бог не подвел Повесова, хотя поначалу почему-то еще разок покарал его самого. Отсутствие логики в действиях бога лишний раз доказывает, что насчет бога у нас еще ничего не доказано. Во-первых, Котов позабыл спрятать в музее указку и увез Повесова с собой. Повесов решил поспать, ибо Котов – мужчина холостой, живет одиноко, и ничего такого не услышишь. Потом прозвучал голос повесовской вдовы, и Повесов не заснул до утра, ломая над всем, что услышал, голову – то есть не голову – ну, допустим, голову. Оказывается, его бывшая жена всю жизнь любила Котова, а вся жизнь с Повесовым, оказывается, была для нее каторгой. Кроме того, неузнаваемо хороши были речи женщины, которую он всегда ценил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25