Судьба участников этой далекой кровавой драмы была весьма разнообразна: главарь Озолинш был приговорен к пожизненной каторге, но пробыв в Сибири года четыре, бежал оттуда, появился в Риге и свел счеты с несчастной Шпурман, размозжив ей голову ударом топора, за что и был повешен по приказанию начальника карательной экспедиции Орлова. Христофоров и Фингергут, приговоренные к двадцатилетней каторге, отбывали ее вплоть до революции, после чего вернулись обратно в Латвию. «Шкетишка» Крумен сделал головокружительную карьеру. Этот «обещающий» мальчик, как я слышал, играет ныне видную роль в европейских дипломатических кругах. Что же касается моего Швабо, то на днях газеты сообщили об его аресте в Совдепии, где он занимал должность начальника Московского уголовного розыска. Если газетные сведения точны, то не встречать мне уже, конечно, Швабо на этом свете.

КОРОЛЬ ШУЛЕРОВ
В 1905 году на рижском горизонте появилась фигура, быстро обратившая на себя всеобщее внимание. То был граф Рокетти де ля Рокка.
Этот «испанский гранд», кстати прекрасно говоривший по-русски, занял лучший номер гостиницы «Франкфурт-на-Майне», что помещалась на Александровской улице, и зажил на широкую ногу.
Граф был высоким желтолицым брюнетом с черной красиво расчесанной бородой, прекрасно одевался, обладал изящными, несколько развязными манерами, словом, был знатным иностранцем.
Он как-то быстро сумел втереться в местное общество, стал появляться в офицерском собрании 29-й артиллерийской бригады, сделался членом местного клуба и, как говорили, даже пытался записаться в клуб Черноголовых – в это кастовое и фешенебельное учреждение.
Граф повел крупную карточную игру и сразу прослыл за чрезвычайно счастливого игрока. Его удачливость в игре стала вскоре притчей во языцех и повела к тому, что ко мне, как к начальнику местного сыскного отделения, стали обращаться почтенные горожане, сыновья которых легкомысленно проигрывали графу крупные суммы. Так, помнится мне, обратился за моей помощью некий Ранк, рижский коммерсант и домовладелец. Он жаловался, что сын его днюет и ночует у графа во «Франкфурте», безудержно предается игре и проигрывает большие деньги.
Ранк никаких подозрений не высказал, а просил лишь обратить внимание на то, что игра производится в гостинице. Но так как слава о невероятном счастье графа все разрасталась, то я нашел нелишним навести негласно о нем справки.
Я запросил гостиницу. Оказалось, что Рокетти живет большим барином, щедро сыплет чаевыми, за все платит аккуратно и вообще является желанным постояльцем.
Между тем удачи Рокетти продолжались, и у меня все больше крепло подозрение: уж не шулер ли он? Я обратился за справками в Москву и Петербург, описав возможно точнее наружность графа, но из обеих столиц мне ответили, что граф Рокетти де ля Рокка местным полициям неизвестен и в списках профессиональных шулеров не значится. Я, откровенно говоря, ожидал того ответа. Теперь приходилось предположить, что Рокетти вовсе не Рокетти, а под этим именем скрывается кто-то другой. Для более точного ответа из столиц потребовалась бы фотография заподозренного, но у меня ее не было, а следовательно, нужно было ее достать, как и паспорт, не возбуждая при этом в «графе» подозрений.
Я не видел другого способа, как командировать для этой цели своего человека под видом случайного проезжего, остановившегося в «Франкфурте». Сделать это было нелегко, так как штат рижской полиции был не так уж велик и сколько-нибудь способные агенты его могли быть известны прислуге и администрации гостиницы, что в свою очередь могло бы помешать делу. Тут я вспомнил о некоем Янтовском, ловком разбитном поляке, хотя и не служащем у меня, но не раз напрашивавшемся на службу в сыскную полицию.
Я позвал его к себе.
– Хотите, Янтовский, испробовать ваши силы и, в случае удачи, быть зачисленным в наш штат? – спросил я его.
Он с радостью выразил полную готовность, и я, растолковав ему, что от него требуется, благословил его на работу.
Янтовский в тот же вечер с чемоданчиком в руках прибыл в «Франкфурт» «с вокзала» и, заняв номер в том же коридоре, где и Рокетти, прописался лодзинским коммерсантом, приехавшим в Ригу по делам.
Однако попасть к «графу» было не так просто. Он был «недоступен» и, видимо, завязывал знакомства «с большим разбором».
В бесплодных попытках прошла целая неделя, и лишь в начале второй Янтовскому за табльдотом и бутылкой Кристаля удалось обратить на себя высокомилостивое внимание почтенного графа.
Они разговорились и вскоре вместе как следует выпили.
С этого момента началась их дружба. Янтовский выдавал себя за крупного коммерсанта, богатого, но прижимистого, лишь изредка, словно прорываясь, открывал графу «перспективы и возможности».
Раза два игранул с ним в железку по маленькой, проиграв ему скромно сто рублей (бюджет рижской полиции не позволил большего). Вскоре Янтовский явился ко мне и заявил, что у Рокетти в номере фотографий не имеется, но что ему, Янтовскому, удалось на несколько часов похитить паспорт графа из письменного стола.
Паспорт этот был немедленно сфотографировани внимательно осмотрен. Оказался он выданным в Петербурге испанским посольством года полтора тому назад. Печати, подписи, текст – все было в полной исправности и не могло внушать подозрений. Янтовскому я поручил подложить паспорт на прежнее место и во что бы то ни стало уговорить «графа» сняться. Сам же я телеграфировал в Петербург в испанское посольство, прося указать мне дату выдачи паспорта графу Рокетти де ля Рокка. Через несколько дней канцелярия посольства мне любезно сообщила год, месяц и число выдачи означенного паспорта, и, к моему величайшему изумлению, они были те же, что и на паспорте.
Между тем мой «граф» окончательно распоясался: бил направо и налево, выдерживал тальи по 15 карт и загребал деньги, что называется, лопатой.
Несмотря на благоприятные для графа сведения из столиц, во мне, однако, росла уверенность в том, что он играет нечисто. Ведь не может же, в самом деле, счастье никогда не изменять? Рокетти же никогда не проигрывал. Между тем Янтовскому удалось, наконец, добиться цели. Как-то утром, после сильного кутежа в «Варьете Шнелле» Янтовский возвращался домой под руку с Рокетти и, проходя мимо какой-то маленькой фотографии, припал к «графу» на грудь и, признаваясь ему в любви и дружбе, уговорил последнего сняться с ним на память. Хотя час был довольно ранний, но пьяная энергия и деньги сделали свое дело, и нечесаный фотограф снял обнявшихся приятелей. Карточка была мне доставлена, изображение Янтовского я срезал, и фотография «графа» с рукой Янтовского, обрубленной по плечо и обнимающей Рокетти, отправилась в Петербург.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134