Понимаешь, мне кажется, у тебя на сердце какая-то тяжесть.
– Нет, никакой!
– Я уже много лет здесь работаю, детка, и навидался таких девушек, как ты. Я знаю, что тебя что-то гложет и ты хочешь снять этот груз с души.
Ники вздохнула. Снова и снова – как им не надоест? Но сколько бы они ее ни атаковали, они ничего не добьются. Она уже собиралась им это сказать, когда увидела выражение жалости на его лице. И тогда, ей показалось, она поняла.
– Вы нашли ее, да? – Тошнота усилилась. – Вот зачем все это, да? Вы нашли ее и кто-то ее обижал? Она не?.. Что с ней случилось? – В панике голос Ники сел. – Вы должны мне сказать. Должны.
– Успокойся, дорогуша, – сказал сержант, и, судя по его виду, он просто упивался собой. – Мы еще ее не нашли… улик тоже. Но найдем.
Ники посмотрела на него. Жалости на его лице больше не было, только гадливое любопытство и злорадство.
– А потом мы узнаем, что с ней сделали и кто это сделал. Ты понимаешь это, да, Ники? Такие вещи невозможно скрыть. Очень многие люди этого не понимают. Они считают, что встряхнешь немного ребенка – и никаких отметин не останется, или шлепнешь разок-другой – и не будет ничего, кроме маленького синячка, но это не так. Подобные вещи травмируют ребенка гораздо сильней, чем думают люди, и врачи всегда могут это выяснить. Иногда люди, приглядывающие за детьми, считают, что они всего лишь прививают им навыки послушания и что это не повредит, но потом дело заходит слишком далеко. Ты понимаешь, о чем я говорю, верно?
Она смотрела на него с ненавистью. То, в чем он пытался заставить ее признаться, было ужасно. И он тоже был отвратителен – запугивал ее. Она не раз таких встречала.
– Я никогда и пальцем до Шарлотты не дотронулась, – отчеканила она, стараясь говорить тоном Антонии. Как правило, такие подонки, вроде этого сержанта, после этого ведут себя по-другому.
– Ну, если не ты, то кто? Отец девочки когда-нибудь бил ее?
– Он ей не отец. Ее мать разведена. Лотти никогда не видится со своим настоящим отцом.
Она увидела взгляд, которым обменялись эти двое, и пожалела, что не удержала язык за зубами. Теперь они, наверное, примутся за Роберта. Полиция всегда так действует – обращается со всеми как с подозреваемыми, пока не доберется до сути. И тем не менее Роберт лучше, чем она, сумеет за себя постоять.
– Когда вы собираетесь меня отпустить?
Воцарилась странная тишина, а потом полицейский постарше сказал:
– Когда хочешь, дорогуша. Ты же сама пришла, забыла? Мы тебя сюда не доставляли и не держим тебя здесь. Ты не под арестом, вовсе нет.
Пот на ее лице теперь был холодным, а стол словно заходил ходуном, когда она поднялась. Ники оперлась на него обеими руками, ненавидя себя за то, что оставила на блестящей поверхности влажные отпечатки. Мгновение ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но потом она взяла себя в руки и снова взглянула на полицейских. Они рассматривали ее с еще более мерзким любопытством, чем раньше.
– С тобой все хорошо, дорогуша? – спросил сержант. – Ты очень бледная.
– Все нормально. – Она не собирается рассказывать им про головокружение и тошноту. – Кроме того, что я переживаю за Шарлотту. Вы обещаете позвонить мне, когда найдете ее? Я давала вам номер.
– Номер твоей хозяйки, – сказал сержант, по-прежнему не сводя с нее глаз. – Знаешь, она уже вернулась из Нью-Йорка. Перед тем, как ты сюда пришла, показали в новостях. Мы ее видели. Она в ярости.
Стол снова покачнулся. Даже Антония не сможет заставить ее чувствовать себя более виноватой, чем она чувствует, но когда Ники представила себе все то, что услышит от этой женщины, ей стало совсем нехорошо.
– Как ты вернешься туда, дорогуша?
– Пойду пешком. – Может, на улице не слишком погожий день. Если так, то свежий воздух поможет справиться с дурнотой.
Едва свернув на Бедфорд-Гарденс, Ники увидела толпу мужчин и женщин у лестницы в дом Антонии. У многих были фотоаппараты, недвусмысленно указывавшие на род занятий их владельцев. Ники остановилась на углу как вкопанная. Она понимала, что если попытается войти в дом, они тут же сфотографируют ее и постараются заставить отвечать на их вопросы, и, вероятно, скажут все то же, что только что говорили полицейские. Если не хуже.
Она поискала глазами автомобиль Роберта, но его не было. Будь он дома, она, может быть, и пробилась бы сквозь строй журналистов. Роберт поддержал бы ее, что бы они ни наговорили. Антония не поддержит. Она не поддержала бы ее даже в обычных обстоятельствах. А теперь объявит, что во всем виновата Ники, и, возможно, рассмеется.
Ники понимала, что скоро ей придется встретиться с Антонией, но сейчас она просто не могла этого сделать – оказаться с ней наедине, да еще преодолев толпу газетчиков. Не могла.
Когда к ней вернулась одышка и начала неметь верхняя часть головы, Ники прислонилась к темно-синему боку чьей-то «БМВ» и попыталась продышаться, чтобы преодолеть дурноту и набраться – неизвестно откуда – мужества.
Глава третья
Триш сидела в обитом дамастом кресле с подголовником и сильнее, чем обычно, задыхалась в претенциозно великолепной гостиной. Все окна закрыли, чтобы никто из томившихся снаружи журналистов не подслушал, что происходит в доме, и воздух в комнате был спертым.
Сама Антония выглядела ужасно. Она так и осталась в темно-синем спортивном костюме, в котором Триш видела ее в новостях. Как и вся одежда Антонии, он был чрезвычайно дорогим и сидел великолепно, но все равно оставался спортивным костюмом, и никуда от этого было не деться. Высветленные «перьями» волосы Антонии растрепались и нуждались в мытье, вчерашняя тушь стекла с ресниц и размазалась по щекам.
Но любой согласился бы, что она была красивой женщиной, во всех смыслах представительнее Триш. Удлиненный овал лица, прямой взгляд серых глаз, четко очерченный подбородок – сейчас, в тридцать четыре года, все это соответствовало имиджу Антонии больше, чем десять лет назад, когда ее уверенность в себе еще не подкреплялась какими-либо достижениями. Обычно она хорошо держалась и разговаривала твердым голосом, обретавшим с каждым новым ее успехом все большую звучность и уверенность. Но в это утро голос выдавал ее уязвимость, и выглядела Антония так, словно ее позвонки утратили между собой связь, позволив телу обрушиться под собственной тяжестью.
Она сидела сгорбившись и сжав колени, и каждый раз, когда приходилось говорить о Шарлотте, она сильнее стискивала пальцы. От этого движения ее кольца, которые она носила на обеих руках, вспыхивали, привлекая внимание к размеру и чистоте идеально подобранных друг к другу брильянтов.
Они казались нелепыми в сочетании со спортивным костюмом, но Триш знала, что Антония привыкла к ним и ей просто не пришло в голову их снять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
– Нет, никакой!
– Я уже много лет здесь работаю, детка, и навидался таких девушек, как ты. Я знаю, что тебя что-то гложет и ты хочешь снять этот груз с души.
Ники вздохнула. Снова и снова – как им не надоест? Но сколько бы они ее ни атаковали, они ничего не добьются. Она уже собиралась им это сказать, когда увидела выражение жалости на его лице. И тогда, ей показалось, она поняла.
– Вы нашли ее, да? – Тошнота усилилась. – Вот зачем все это, да? Вы нашли ее и кто-то ее обижал? Она не?.. Что с ней случилось? – В панике голос Ники сел. – Вы должны мне сказать. Должны.
– Успокойся, дорогуша, – сказал сержант, и, судя по его виду, он просто упивался собой. – Мы еще ее не нашли… улик тоже. Но найдем.
Ники посмотрела на него. Жалости на его лице больше не было, только гадливое любопытство и злорадство.
– А потом мы узнаем, что с ней сделали и кто это сделал. Ты понимаешь это, да, Ники? Такие вещи невозможно скрыть. Очень многие люди этого не понимают. Они считают, что встряхнешь немного ребенка – и никаких отметин не останется, или шлепнешь разок-другой – и не будет ничего, кроме маленького синячка, но это не так. Подобные вещи травмируют ребенка гораздо сильней, чем думают люди, и врачи всегда могут это выяснить. Иногда люди, приглядывающие за детьми, считают, что они всего лишь прививают им навыки послушания и что это не повредит, но потом дело заходит слишком далеко. Ты понимаешь, о чем я говорю, верно?
Она смотрела на него с ненавистью. То, в чем он пытался заставить ее признаться, было ужасно. И он тоже был отвратителен – запугивал ее. Она не раз таких встречала.
– Я никогда и пальцем до Шарлотты не дотронулась, – отчеканила она, стараясь говорить тоном Антонии. Как правило, такие подонки, вроде этого сержанта, после этого ведут себя по-другому.
– Ну, если не ты, то кто? Отец девочки когда-нибудь бил ее?
– Он ей не отец. Ее мать разведена. Лотти никогда не видится со своим настоящим отцом.
Она увидела взгляд, которым обменялись эти двое, и пожалела, что не удержала язык за зубами. Теперь они, наверное, примутся за Роберта. Полиция всегда так действует – обращается со всеми как с подозреваемыми, пока не доберется до сути. И тем не менее Роберт лучше, чем она, сумеет за себя постоять.
– Когда вы собираетесь меня отпустить?
Воцарилась странная тишина, а потом полицейский постарше сказал:
– Когда хочешь, дорогуша. Ты же сама пришла, забыла? Мы тебя сюда не доставляли и не держим тебя здесь. Ты не под арестом, вовсе нет.
Пот на ее лице теперь был холодным, а стол словно заходил ходуном, когда она поднялась. Ники оперлась на него обеими руками, ненавидя себя за то, что оставила на блестящей поверхности влажные отпечатки. Мгновение ей казалось, что она вот-вот потеряет сознание, но потом она взяла себя в руки и снова взглянула на полицейских. Они рассматривали ее с еще более мерзким любопытством, чем раньше.
– С тобой все хорошо, дорогуша? – спросил сержант. – Ты очень бледная.
– Все нормально. – Она не собирается рассказывать им про головокружение и тошноту. – Кроме того, что я переживаю за Шарлотту. Вы обещаете позвонить мне, когда найдете ее? Я давала вам номер.
– Номер твоей хозяйки, – сказал сержант, по-прежнему не сводя с нее глаз. – Знаешь, она уже вернулась из Нью-Йорка. Перед тем, как ты сюда пришла, показали в новостях. Мы ее видели. Она в ярости.
Стол снова покачнулся. Даже Антония не сможет заставить ее чувствовать себя более виноватой, чем она чувствует, но когда Ники представила себе все то, что услышит от этой женщины, ей стало совсем нехорошо.
– Как ты вернешься туда, дорогуша?
– Пойду пешком. – Может, на улице не слишком погожий день. Если так, то свежий воздух поможет справиться с дурнотой.
Едва свернув на Бедфорд-Гарденс, Ники увидела толпу мужчин и женщин у лестницы в дом Антонии. У многих были фотоаппараты, недвусмысленно указывавшие на род занятий их владельцев. Ники остановилась на углу как вкопанная. Она понимала, что если попытается войти в дом, они тут же сфотографируют ее и постараются заставить отвечать на их вопросы, и, вероятно, скажут все то же, что только что говорили полицейские. Если не хуже.
Она поискала глазами автомобиль Роберта, но его не было. Будь он дома, она, может быть, и пробилась бы сквозь строй журналистов. Роберт поддержал бы ее, что бы они ни наговорили. Антония не поддержит. Она не поддержала бы ее даже в обычных обстоятельствах. А теперь объявит, что во всем виновата Ники, и, возможно, рассмеется.
Ники понимала, что скоро ей придется встретиться с Антонией, но сейчас она просто не могла этого сделать – оказаться с ней наедине, да еще преодолев толпу газетчиков. Не могла.
Когда к ней вернулась одышка и начала неметь верхняя часть головы, Ники прислонилась к темно-синему боку чьей-то «БМВ» и попыталась продышаться, чтобы преодолеть дурноту и набраться – неизвестно откуда – мужества.
Глава третья
Триш сидела в обитом дамастом кресле с подголовником и сильнее, чем обычно, задыхалась в претенциозно великолепной гостиной. Все окна закрыли, чтобы никто из томившихся снаружи журналистов не подслушал, что происходит в доме, и воздух в комнате был спертым.
Сама Антония выглядела ужасно. Она так и осталась в темно-синем спортивном костюме, в котором Триш видела ее в новостях. Как и вся одежда Антонии, он был чрезвычайно дорогим и сидел великолепно, но все равно оставался спортивным костюмом, и никуда от этого было не деться. Высветленные «перьями» волосы Антонии растрепались и нуждались в мытье, вчерашняя тушь стекла с ресниц и размазалась по щекам.
Но любой согласился бы, что она была красивой женщиной, во всех смыслах представительнее Триш. Удлиненный овал лица, прямой взгляд серых глаз, четко очерченный подбородок – сейчас, в тридцать четыре года, все это соответствовало имиджу Антонии больше, чем десять лет назад, когда ее уверенность в себе еще не подкреплялась какими-либо достижениями. Обычно она хорошо держалась и разговаривала твердым голосом, обретавшим с каждым новым ее успехом все большую звучность и уверенность. Но в это утро голос выдавал ее уязвимость, и выглядела Антония так, словно ее позвонки утратили между собой связь, позволив телу обрушиться под собственной тяжестью.
Она сидела сгорбившись и сжав колени, и каждый раз, когда приходилось говорить о Шарлотте, она сильнее стискивала пальцы. От этого движения ее кольца, которые она носила на обеих руках, вспыхивали, привлекая внимание к размеру и чистоте идеально подобранных друг к другу брильянтов.
Они казались нелепыми в сочетании со спортивным костюмом, но Триш знала, что Антония привыкла к ним и ей просто не пришло в голову их снять.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76