Я ясно ощущал силы призрачного парня, они ничем не отличались от волшебства Хурога. Возможно, он сам и являлся той магией, которую я всегда чувствовал в замке.
Орег применял свои удивительные способности на практике гораздо чаще, чем все остальные известные мне колдуны, даже самые талантливые. Не знаю, для чего он это делал – потому ли, что просто был наделен большим, чем все они, даром, или желал произвести на меня впечатление.
– Ты видел, как родная тетка чуть душу из меня не вытряхнула? – спросил я.
– Нет. – Орег загадочно улыбнулся. – Я имею в виду тот бой, в котором ты выставил полным идиотом нового бойца Синей Гвардии. Иландей – кажется, так его зовут… А, нет, его имя звучало бы так, если бы он был из Толвена, а не из Эйвинхеля. Иландер?.. Точно, Иландер!
Отец умер, думал я. А дядька ведет себя как добросовестный регент, даже того усерднее. Управляет Хурогом так, будто он полностью принадлежит ему.
В последние три дня Дараха почти не было дома. Он выезжал на поля, почва которых засолилась, и вместе со специализированной командой пытался предпринять все возможные меры по восстановлению земель.
Я с удовольствием оказал бы ему в этом посильную помощь. Но кто доверит идиоту более или менее ответственное задание?
Я чувствовал себя жутко виноватым. И к тому же испытывал непонятный страх. Теперь это был не страх за собственную жизнь, а гораздо менее благородное переживание…
Стремясь заглушить терзавшую душу вину, я и решил заполнить время, которое дядя тратил на попытки спасти хурогские земли, игрой с несчастным новичком.
– Ты показал этому Иландеру, где раки зимуют! – продолжая улыбаться, сказал Орег. – В следующий раз пусть знает, что к Хурогметену следует относиться с большим почтением.
Я внимательно следил за почти не изменявшимся выражением лица Орега. Зачем он завел со мной этот разговор? Пытается что-то выяснить? Или чувствует, что меня гложут угрызения совести? Я не мог определить.
По милости отца я был вынужден научиться «читать» людские души еще в детском возрасте. Но Орег представлял собой нечто совершенно непохожее на обычных людей. К тому же на протяжении веков ему приходилось быть чьим-то рабом.
Я взял кусок мыла с расположенной рядом тумбочки и принялся смывать темные следы с запахом металла, оставленные рукояткой меча.
– Каким был мой дядя в детстве? – спросил я у Орега, желая отвлечь его от мыслей о моем поединке с Иландером.
– Не могу сказать точно, но, по-моему, он мне нравился, – спокойно ответил Орег, все так же раскачиваясь взад и вперед на задних ножках стула. – Раньше я помнил абсолютно все. А теперь стараюсь многое забыть. Чем раньше, тем лучше.
Выражение его лица стало несколько странным. У меня возникло ощущение, что он смотрит в глубины прошлого. Это выглядело жутковато.
– Ты считаешь, что я должен обо всем рассказать Дараху, верно? – с обидой в голосе воскликнул я. – Но ведь именно ты посоветовал мне прислушаться к собственным инстинктам и не торопиться раскрывать перед кем бы то ни было свои карты!
Орег медленно опустился на пол на стуле, поднялся на ноги и предусмотрительно отошел в дальний угол комнаты, подальше от меня. Нарцисс проникся ко мне полным доверием гораздо быстрее. Хотя ему для этого потребовалось забыть всего лишь четыре года прошедшей жизни…
– А чего ты боишься? Что страшного может сделать тебе твой дядя? – невозмутимо заговорил Орег. – Тебе ведь… давно не двенадцать лет. Мне кажется, притворство приносит тебе больше страданий, чем защищает от чего бы то ни было.
– Я должен прогуляться. Пожалуй, немного прокачусь, – заявил я, резко поднимаясь и выбираясь из ванны, не обращая внимания на то, как испуганно вздрогнул Орег. – Надо проветрить мозги.
Я схватил полотенце и принялся вытираться, погружаясь в раздумья.
А ведь Орег все верно сказал. Независимо от того, насколько порядочным или непорядочным человеком был мой дядя, мне давно следовало поведать ему о своей тайне. Но именно этого я и боялся.
О необходимости рассказывать Дараху про свое притворство, рожденное страхом перед отцом, было неприятно даже думать. Я разговаривал об этом лишь с Орегом, но он знал недавно умершего Хурогметена не хуже, чем я, и видел, как родитель избивает меня до полусмерти…
Смешно! Я, на протяжении трети своей жизни прикидывавшийся идиотом, боялся оказаться в положении дурака!..
Ухмыльнувшись, я отбросил в сторону полотенце и прошел к шкафу.
– Когда вернусь с прогулки, пойду и расскажу дяде, что на самом деле я не настолько глуп, каким меня привыкли считать.
Ездить подолгу на Нарциссе я еще не решался. А сейчас мне требовалась такая прогулка, которая для его перевоспитания не принесла бы никакой пользы. В горах я катался обычно на крупной гнедой кобыле по имени Перышко. На ее широком лбу красовалось белое пятно, похожее на лебединое перо, поэтому-то я и дал ей такую кличку. У нее была широкая кость и мощные ноги, и она обожала быстро бегать, что мне сейчас и требовалось.
Ей доставляло истинное удовольствие нестись вверх и вниз по Хурогским горам, а мне частенько хотелось просто исчезнуть из дома. Мы поднимались по горным тропинкам, летели по узким ущельям, и я, зная, что обязан показывать Перышку направление, находился в постоянном напряжении и таким образом отвлекался от тревожных мыслей.
Мы проводили в горах по нескольку часов. Я ни о чем не думал, лишь слушал стук копыт своей лошади и ее мерное дыхание. Только когда она уставала и сбавляла скорость, я разворачивал ее назад.
Путь, который я выбрал сегодня, был весьма опасным – тут и там дорога резко сворачивала то вправо, то влево. Мы оба прекрасно это знали. Обычно, достигнув поваленного молнией дерева на скалистом хребте, я останавливал Перышко, и мы поворачивали назад, причем ехали домой с меньшей скоростью.
Сегодня же, когда поваленное дерево осталось позади, Перышко была еще полна сил, а я продолжал чувствовать себя совершенно растерянным.
Мы свернули на внезапно возникшем перед нами повороте, и я подался вперед всем своим немалым весом, чтобы помочь кобыле осмотреться в незнакомом месте на крутом склоне. Вдруг земля под ее копытами дрогнула и стала обваливаться.
Мы могли запросто сорваться вниз, но я, действуя чисто инстинктивно, плотно прижался к напряженному телу лошади и ударил ногами ей в бока, заставляя рвануть вперед.
Мы двигались дальше, пока не очутились на неустойчивой площадке. В расположенном внизу ущелье росли невысокие деревья. Высота была небольшой, но из-за деревьев прыгать представляло собой немалую опасность. Идти назад мы не могли, оставался один выход.
Кобыла подошла к краю обрыва и, с силой оттолкнувшись, бросилась вниз.
Любая другая лошадь, хоть на каплю менее смелая, чем Перышко, не решилась бы на столь отчаянный поступок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Орег применял свои удивительные способности на практике гораздо чаще, чем все остальные известные мне колдуны, даже самые талантливые. Не знаю, для чего он это делал – потому ли, что просто был наделен большим, чем все они, даром, или желал произвести на меня впечатление.
– Ты видел, как родная тетка чуть душу из меня не вытряхнула? – спросил я.
– Нет. – Орег загадочно улыбнулся. – Я имею в виду тот бой, в котором ты выставил полным идиотом нового бойца Синей Гвардии. Иландей – кажется, так его зовут… А, нет, его имя звучало бы так, если бы он был из Толвена, а не из Эйвинхеля. Иландер?.. Точно, Иландер!
Отец умер, думал я. А дядька ведет себя как добросовестный регент, даже того усерднее. Управляет Хурогом так, будто он полностью принадлежит ему.
В последние три дня Дараха почти не было дома. Он выезжал на поля, почва которых засолилась, и вместе со специализированной командой пытался предпринять все возможные меры по восстановлению земель.
Я с удовольствием оказал бы ему в этом посильную помощь. Но кто доверит идиоту более или менее ответственное задание?
Я чувствовал себя жутко виноватым. И к тому же испытывал непонятный страх. Теперь это был не страх за собственную жизнь, а гораздо менее благородное переживание…
Стремясь заглушить терзавшую душу вину, я и решил заполнить время, которое дядя тратил на попытки спасти хурогские земли, игрой с несчастным новичком.
– Ты показал этому Иландеру, где раки зимуют! – продолжая улыбаться, сказал Орег. – В следующий раз пусть знает, что к Хурогметену следует относиться с большим почтением.
Я внимательно следил за почти не изменявшимся выражением лица Орега. Зачем он завел со мной этот разговор? Пытается что-то выяснить? Или чувствует, что меня гложут угрызения совести? Я не мог определить.
По милости отца я был вынужден научиться «читать» людские души еще в детском возрасте. Но Орег представлял собой нечто совершенно непохожее на обычных людей. К тому же на протяжении веков ему приходилось быть чьим-то рабом.
Я взял кусок мыла с расположенной рядом тумбочки и принялся смывать темные следы с запахом металла, оставленные рукояткой меча.
– Каким был мой дядя в детстве? – спросил я у Орега, желая отвлечь его от мыслей о моем поединке с Иландером.
– Не могу сказать точно, но, по-моему, он мне нравился, – спокойно ответил Орег, все так же раскачиваясь взад и вперед на задних ножках стула. – Раньше я помнил абсолютно все. А теперь стараюсь многое забыть. Чем раньше, тем лучше.
Выражение его лица стало несколько странным. У меня возникло ощущение, что он смотрит в глубины прошлого. Это выглядело жутковато.
– Ты считаешь, что я должен обо всем рассказать Дараху, верно? – с обидой в голосе воскликнул я. – Но ведь именно ты посоветовал мне прислушаться к собственным инстинктам и не торопиться раскрывать перед кем бы то ни было свои карты!
Орег медленно опустился на пол на стуле, поднялся на ноги и предусмотрительно отошел в дальний угол комнаты, подальше от меня. Нарцисс проникся ко мне полным доверием гораздо быстрее. Хотя ему для этого потребовалось забыть всего лишь четыре года прошедшей жизни…
– А чего ты боишься? Что страшного может сделать тебе твой дядя? – невозмутимо заговорил Орег. – Тебе ведь… давно не двенадцать лет. Мне кажется, притворство приносит тебе больше страданий, чем защищает от чего бы то ни было.
– Я должен прогуляться. Пожалуй, немного прокачусь, – заявил я, резко поднимаясь и выбираясь из ванны, не обращая внимания на то, как испуганно вздрогнул Орег. – Надо проветрить мозги.
Я схватил полотенце и принялся вытираться, погружаясь в раздумья.
А ведь Орег все верно сказал. Независимо от того, насколько порядочным или непорядочным человеком был мой дядя, мне давно следовало поведать ему о своей тайне. Но именно этого я и боялся.
О необходимости рассказывать Дараху про свое притворство, рожденное страхом перед отцом, было неприятно даже думать. Я разговаривал об этом лишь с Орегом, но он знал недавно умершего Хурогметена не хуже, чем я, и видел, как родитель избивает меня до полусмерти…
Смешно! Я, на протяжении трети своей жизни прикидывавшийся идиотом, боялся оказаться в положении дурака!..
Ухмыльнувшись, я отбросил в сторону полотенце и прошел к шкафу.
– Когда вернусь с прогулки, пойду и расскажу дяде, что на самом деле я не настолько глуп, каким меня привыкли считать.
Ездить подолгу на Нарциссе я еще не решался. А сейчас мне требовалась такая прогулка, которая для его перевоспитания не принесла бы никакой пользы. В горах я катался обычно на крупной гнедой кобыле по имени Перышко. На ее широком лбу красовалось белое пятно, похожее на лебединое перо, поэтому-то я и дал ей такую кличку. У нее была широкая кость и мощные ноги, и она обожала быстро бегать, что мне сейчас и требовалось.
Ей доставляло истинное удовольствие нестись вверх и вниз по Хурогским горам, а мне частенько хотелось просто исчезнуть из дома. Мы поднимались по горным тропинкам, летели по узким ущельям, и я, зная, что обязан показывать Перышку направление, находился в постоянном напряжении и таким образом отвлекался от тревожных мыслей.
Мы проводили в горах по нескольку часов. Я ни о чем не думал, лишь слушал стук копыт своей лошади и ее мерное дыхание. Только когда она уставала и сбавляла скорость, я разворачивал ее назад.
Путь, который я выбрал сегодня, был весьма опасным – тут и там дорога резко сворачивала то вправо, то влево. Мы оба прекрасно это знали. Обычно, достигнув поваленного молнией дерева на скалистом хребте, я останавливал Перышко, и мы поворачивали назад, причем ехали домой с меньшей скоростью.
Сегодня же, когда поваленное дерево осталось позади, Перышко была еще полна сил, а я продолжал чувствовать себя совершенно растерянным.
Мы свернули на внезапно возникшем перед нами повороте, и я подался вперед всем своим немалым весом, чтобы помочь кобыле осмотреться в незнакомом месте на крутом склоне. Вдруг земля под ее копытами дрогнула и стала обваливаться.
Мы могли запросто сорваться вниз, но я, действуя чисто инстинктивно, плотно прижался к напряженному телу лошади и ударил ногами ей в бока, заставляя рвануть вперед.
Мы двигались дальше, пока не очутились на неустойчивой площадке. В расположенном внизу ущелье росли невысокие деревья. Высота была небольшой, но из-за деревьев прыгать представляло собой немалую опасность. Идти назад мы не могли, оставался один выход.
Кобыла подошла к краю обрыва и, с силой оттолкнувшись, бросилась вниз.
Любая другая лошадь, хоть на каплю менее смелая, чем Перышко, не решилась бы на столь отчаянный поступок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75