И с Парижем — все было так же.
И в первый вечер он — как и должно было случиться — напился до чертиков с двумя веселыми девчонками из Нормандии, приехавшими развеяться не на глазах своих довильских и трувильских тетушек, и до утра кувыркался с обеими в своем номере, окнами на Сену. Под утро девчонки умчались на вокзал — их ждали Довилль с Трувилем и, видимо, работа — то ли горничными в отеле, то ли официантками в тамошних рыбных тавернах — и сто долларов, доставшиеся каждой, возможно, сделали эту поездку незабываемой.
Стив долго боролся с желанием — пойти прогуляться по утреннему Парижу, позавтракать в уличном кафе горячими рассыпчатыми круассанами или поспать несколько часов. И разумеется, выбрал последнее. Засыпая в комке смятого постельного белья, он удивленно подумал: странно, они пользуются одинаковыми духами, или одна — не пользуется вовсе. Что вряд ли — такие девицы всегда пользуются духами. Причем именно такими, какими теперь благоухала его постель. Но даже этот пронзительный сладкий аромат не помешал ему заснуть мгновенно, как только голова коснулась подушки.
Разбудил его телефонный звонок и спросонок, в гостиничной, пропахшей чужими духами кровати, в чужом городе, чужой стране он все равно первым делом подумал: «Лиза? А вдруг?» — и только потом снял трубку. И чуть было не уронил ее из непослушной вялой руки, потому что на том конце провода действительно была она, Лиза.
— Стив, я не знаю, что сказать. И вообще что говорят в таких случаях… Но это ужасно. Это какой-то оживший кошмар…
— Что у вас случилось Лиза? — он уже окончательно проснулся, но понимал пока только одно: у нее случилось что-то ужасное. И она звонит ему. И — как ни странно — ко всем прочим чувствам: тревоги, испуга, жалости — примешивалась радость. Впрочем, недолгая.
— У нас? Ты что, ничего еще не знаешь? Стив! В Нью-Йорке взорвали Близнецов и что-то еще, и все горит. Там такой ужас.
— Взрыв ядерный? — Копящаяся годами тревога и ожидание ядерной катастрофы внезапно вырвались наружу.
— Ядерный? Нет, насколько я знаю, это были самолеты, которые угнали шахиды. А вообще — толком еще никто ничего не знает. Я здесь в Москве смотрю CNN — у них такая путаница и сутолока… У тебя рядом есть телевизор?
— Что? Телевизор. Конечно. Прости, Лиза, я сейчас должен сам во всем разобраться. Я позвоню еще.
— Конечно. Держись. Помни — мы всегда тебя ждем в Москве.
— Но теперь, наверное, я уже не приеду.
— Я понимаю.
Ему показалось, или в голосе ее промелькнули нотки грусти? Черт бы побрал этот проклятый взрыв. Черт бы побрал эту чертову политику. Черт бы побрал этот сумасшедший мир. Из-за них он, возможно, только что пропустил самое главное. В Вашингтон он добрался на перекладных и только сутки спустя.
В электронной почте, среди вороха писем, первым открыл письмо от Мадлен. «Очень хочу ошибиться. Но все это может кончится ужасно». О чем это она? Он взглянул на дату: 10 сентября 2001 года. Ну, разумеется, 10-го он отправил ей копию того странного документа, который прислал большой Тони. Стив открыл письмо Паттерсона: «Соображения насчет серьезности описанных ниже намерений». Вероятно, я схожу с ума. Потому что этого не может быть, потому что не может быть никогда, но — черт возьми — речь здесь идет не о нефти. И Мадлен поняла это. «…все это может кончиться ужасно».
— Я не верю, — сказал он Мадлен, когда через несколько часов они встретились и пошли гулять по Джорджтауну.
— Милый мой, вера — категория эмоциональная. Нам надлежит говорить об убежденности, но убежденность требует полного объема достоверной информации, а мы им не располагаем. И вряд ли когда-нибудь сможем заполучить. Потому — вернее и честнее — будет сказать: у меня нет убежденности, что весь этот ужас задумал и исполнил кто-то иной, кроме Усама бен Ладена. Вот так.
— Да. У меня нет и не может быть такой убежденности.
— Знаешь — Джорджтаун становится у меня местом грустных прогулок и невеселых размышлений.
— Почему?
— Много лет назад, когда мы с Джо принимали трудное решение о разводе, чтобы не выяснять отношения дома, мы шли сюда. И гуляли подолгу. И однажды моя подруга заметила с плохо скрываемой завистью: «Я видела, как вы гуляете по вечерам вдвоем. Как это мило. Как бы я хотела так же гулять со своим мужем». Я промолчала и только подумал про себя: «Так — не хотела бы».
— Я давно хотел спросить вас об этом, Мадлен, но не уверен, имею ли на это право?
— Нет ли связи между моей карьерой и разводом? Я не люблю этот вопрос и почти никогда не отвечаю на него. Когда одна из активисток дамского клуба попросила меня выступить на тему: как связаны были моя карьера и мой развод, я отказала ей так резко, как вообще редко позволяю себе говорить с людьми. Но тебе я отвечу. Есть. Я никогда не смогла бы подняться так высоко, если бы была замужем. А ты? Почему ты до сих пор не женат?
— Не знаю. Я не ставлю перед собой такой цели, а случайно это пока не складывается.
— Но у тебя есть девушка?
— Я вас не очень разочарую, если скажу — девушки?
— И ты никого не любишь?
— Люблю.
— А она?
— Нет.
— Думаю, для тебя это покажется слабым утешением, но таких историй в мире гораздо больше, чем представляется на первый взгляд.
— Я знаю, мэм.
— Кстати, готовься к большой работе на Конди.
— Разве сейчас? Сейчас они будут воевать с Саддамом, хотя, полагаю, им, также как и нам, понятно, что блицкрига не будет.
— Именно потому они возьмутся за Россию. Путин молод, некрепко стоит на ногах, они предпримут несколько попыток приручить, прикормить, потом — возможно — запугать его. И понадобишься ты. Вернее — твои сценарии.
— А помните, я написал не так давно, кстати? Мы организовали поставку оружия и создали на территории Пакистана тренировочные базы участников Афганского сопротивления, моджахедов. Незапланированные последствия создания этих баз, которых на протяжении следующего десятилетия становилось все больше, будут ощущаться в будущем.
— Очень хорошо помню и уже думала об этом сегодня утром, но сегодня об этом лучше забыть.
— Если бы это было возможно.
— Невозможно. Но промолчать можно всегда.
Вечером в электронной почте его ожидало еще одно письмо-сюрприз, подписанное Энтони Паттерсоном. Никаких вложений. И никаких приветственных слов. Это наверняка писал сам большой Тони. Только одно слово: «ПСИХИ», набранное крупным шрифтом. — Я понял, — ответил Стив мерцающему монитору компьютера. И, закрыв файл письма, открыл в собственных документах одноименный.
2003 ГОД. МОСКВА
Тот, кто уравнял однажды ожидание и погоню, очевидно, мало был знаком и с тем, и с другим процессом и сказал красивую фразу исключительно ради оригинальной красивости. Не более. Те, кому доводилось заниматься и тем и другим, меня поймут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
И в первый вечер он — как и должно было случиться — напился до чертиков с двумя веселыми девчонками из Нормандии, приехавшими развеяться не на глазах своих довильских и трувильских тетушек, и до утра кувыркался с обеими в своем номере, окнами на Сену. Под утро девчонки умчались на вокзал — их ждали Довилль с Трувилем и, видимо, работа — то ли горничными в отеле, то ли официантками в тамошних рыбных тавернах — и сто долларов, доставшиеся каждой, возможно, сделали эту поездку незабываемой.
Стив долго боролся с желанием — пойти прогуляться по утреннему Парижу, позавтракать в уличном кафе горячими рассыпчатыми круассанами или поспать несколько часов. И разумеется, выбрал последнее. Засыпая в комке смятого постельного белья, он удивленно подумал: странно, они пользуются одинаковыми духами, или одна — не пользуется вовсе. Что вряд ли — такие девицы всегда пользуются духами. Причем именно такими, какими теперь благоухала его постель. Но даже этот пронзительный сладкий аромат не помешал ему заснуть мгновенно, как только голова коснулась подушки.
Разбудил его телефонный звонок и спросонок, в гостиничной, пропахшей чужими духами кровати, в чужом городе, чужой стране он все равно первым делом подумал: «Лиза? А вдруг?» — и только потом снял трубку. И чуть было не уронил ее из непослушной вялой руки, потому что на том конце провода действительно была она, Лиза.
— Стив, я не знаю, что сказать. И вообще что говорят в таких случаях… Но это ужасно. Это какой-то оживший кошмар…
— Что у вас случилось Лиза? — он уже окончательно проснулся, но понимал пока только одно: у нее случилось что-то ужасное. И она звонит ему. И — как ни странно — ко всем прочим чувствам: тревоги, испуга, жалости — примешивалась радость. Впрочем, недолгая.
— У нас? Ты что, ничего еще не знаешь? Стив! В Нью-Йорке взорвали Близнецов и что-то еще, и все горит. Там такой ужас.
— Взрыв ядерный? — Копящаяся годами тревога и ожидание ядерной катастрофы внезапно вырвались наружу.
— Ядерный? Нет, насколько я знаю, это были самолеты, которые угнали шахиды. А вообще — толком еще никто ничего не знает. Я здесь в Москве смотрю CNN — у них такая путаница и сутолока… У тебя рядом есть телевизор?
— Что? Телевизор. Конечно. Прости, Лиза, я сейчас должен сам во всем разобраться. Я позвоню еще.
— Конечно. Держись. Помни — мы всегда тебя ждем в Москве.
— Но теперь, наверное, я уже не приеду.
— Я понимаю.
Ему показалось, или в голосе ее промелькнули нотки грусти? Черт бы побрал этот проклятый взрыв. Черт бы побрал эту чертову политику. Черт бы побрал этот сумасшедший мир. Из-за них он, возможно, только что пропустил самое главное. В Вашингтон он добрался на перекладных и только сутки спустя.
В электронной почте, среди вороха писем, первым открыл письмо от Мадлен. «Очень хочу ошибиться. Но все это может кончится ужасно». О чем это она? Он взглянул на дату: 10 сентября 2001 года. Ну, разумеется, 10-го он отправил ей копию того странного документа, который прислал большой Тони. Стив открыл письмо Паттерсона: «Соображения насчет серьезности описанных ниже намерений». Вероятно, я схожу с ума. Потому что этого не может быть, потому что не может быть никогда, но — черт возьми — речь здесь идет не о нефти. И Мадлен поняла это. «…все это может кончиться ужасно».
— Я не верю, — сказал он Мадлен, когда через несколько часов они встретились и пошли гулять по Джорджтауну.
— Милый мой, вера — категория эмоциональная. Нам надлежит говорить об убежденности, но убежденность требует полного объема достоверной информации, а мы им не располагаем. И вряд ли когда-нибудь сможем заполучить. Потому — вернее и честнее — будет сказать: у меня нет убежденности, что весь этот ужас задумал и исполнил кто-то иной, кроме Усама бен Ладена. Вот так.
— Да. У меня нет и не может быть такой убежденности.
— Знаешь — Джорджтаун становится у меня местом грустных прогулок и невеселых размышлений.
— Почему?
— Много лет назад, когда мы с Джо принимали трудное решение о разводе, чтобы не выяснять отношения дома, мы шли сюда. И гуляли подолгу. И однажды моя подруга заметила с плохо скрываемой завистью: «Я видела, как вы гуляете по вечерам вдвоем. Как это мило. Как бы я хотела так же гулять со своим мужем». Я промолчала и только подумал про себя: «Так — не хотела бы».
— Я давно хотел спросить вас об этом, Мадлен, но не уверен, имею ли на это право?
— Нет ли связи между моей карьерой и разводом? Я не люблю этот вопрос и почти никогда не отвечаю на него. Когда одна из активисток дамского клуба попросила меня выступить на тему: как связаны были моя карьера и мой развод, я отказала ей так резко, как вообще редко позволяю себе говорить с людьми. Но тебе я отвечу. Есть. Я никогда не смогла бы подняться так высоко, если бы была замужем. А ты? Почему ты до сих пор не женат?
— Не знаю. Я не ставлю перед собой такой цели, а случайно это пока не складывается.
— Но у тебя есть девушка?
— Я вас не очень разочарую, если скажу — девушки?
— И ты никого не любишь?
— Люблю.
— А она?
— Нет.
— Думаю, для тебя это покажется слабым утешением, но таких историй в мире гораздо больше, чем представляется на первый взгляд.
— Я знаю, мэм.
— Кстати, готовься к большой работе на Конди.
— Разве сейчас? Сейчас они будут воевать с Саддамом, хотя, полагаю, им, также как и нам, понятно, что блицкрига не будет.
— Именно потому они возьмутся за Россию. Путин молод, некрепко стоит на ногах, они предпримут несколько попыток приручить, прикормить, потом — возможно — запугать его. И понадобишься ты. Вернее — твои сценарии.
— А помните, я написал не так давно, кстати? Мы организовали поставку оружия и создали на территории Пакистана тренировочные базы участников Афганского сопротивления, моджахедов. Незапланированные последствия создания этих баз, которых на протяжении следующего десятилетия становилось все больше, будут ощущаться в будущем.
— Очень хорошо помню и уже думала об этом сегодня утром, но сегодня об этом лучше забыть.
— Если бы это было возможно.
— Невозможно. Но промолчать можно всегда.
Вечером в электронной почте его ожидало еще одно письмо-сюрприз, подписанное Энтони Паттерсоном. Никаких вложений. И никаких приветственных слов. Это наверняка писал сам большой Тони. Только одно слово: «ПСИХИ», набранное крупным шрифтом. — Я понял, — ответил Стив мерцающему монитору компьютера. И, закрыв файл письма, открыл в собственных документах одноименный.
2003 ГОД. МОСКВА
Тот, кто уравнял однажды ожидание и погоню, очевидно, мало был знаком и с тем, и с другим процессом и сказал красивую фразу исключительно ради оригинальной красивости. Не более. Те, кому доводилось заниматься и тем и другим, меня поймут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99