Мишка был из вторых. Но — превозмогая внутренние комплексы и страхи, теперь — когда евреем стало быть едва ли не модно — объявил себя первым. Но я же вижу, как он ломает себя каждый раз, буквально через колено, даже надевая кипу, — сказал Лемех. Случайный был разговор. Какой-то еврейский праздник, они собирались в синагогу. Тут кое-что вспомнилось и мне. Забытое, как казалось. Ан нет.
— Погоди. Пока не забыла. Он действительно как-то странно относится к своему еврейству. Муж рассказывал, как однажды в компании с Мишкой заехали по утру в Александровку, на дачу к БАБу, и застали того за завтраком. БАБ с аппетитом уминал гречневую кашу.
«Вот смотри, — отчего-то недобро бросил Мишка, когда, переговорив — и отведав, между прочим, гречневой каши! — они рассаживались по машинам, — он так хочет быть русским, что даже по утрам ест гречневую кашу». И я не понял, констатировал муж, рассказывая мне этот странный утренний эпизод: он полагает, что это хорошо, что БАБ так обрусел, или — наоборот?
— Я так думаю, что он просто завидует, тому, что БАБу это удается, а ему — нет. Да и бог бы с ним, с его еврейством, Лемех мой, как мама говорит, тоже не буддист. Но однажды я случайно услыхала обрывок их разговора с Мишкой. Давно. Но незадолго до возникновения «Будущего России». Они, видимо, спорили, но поначалу негромко, и я ничего не слышала, прислушалась лишь тогда, когда услышала надсадный Мишкин крик:
— Идеи — для единомышленников, частично — для яйцеголовых. Для плебса — другое. И идеи другие, все равно какие. Честное слово — все равно. Коммунизм — ура! Долой дерьмократов! Национал-шовинизм? — Чудно! Долой черных, Россия — для русских! Антисемитизм? — Еще лучше! Обкатано веками. Бей жидов, спасай Россию! Радикальное православие? — Очень хорошо. Смерть сатанистам, и отступникам веры! Вахаббизм? — Годится. Аллах, конечно, акбар, но сначала за мной, ребята! Антиглобализм? — Тоже неплохо, правда, еще не очень понятно, как употреблять. Не морщи нос. Я не алхимик — все эти зелья отнюдь не мое порождение. Более того, призову я под свои знамена отряд плебса, одурманенный одной из этих бредовых идей, или не призову, ничего не изменится. Они все равно выйдут на улицу, погромят, побьют, пожгут, порежут. Сами. Или — направленные кем-то другим в русло исполнения своей идеи. Они же всего лишь роют канал. Понимаешь? Так некогда сталинские зэки соединяли Волгу с Доном и Белое море с чем-то там еще. Это было необходимо сделать. Но где бы он взял столько рабочей силы? Понимаешь?
— Те рыли не ради идеи, а под дулами автоматов, — негромко и как-то неуверенно заметил Лемех.
— Прелестно! У него были люди с автоматами. У меня — нет. То есть есть, но не столько. И я не могу их использовать в этих целях. Но есть идеи, а вернее плебс, одурманенный ими, — почему бы не направить его безумную энергию в моих целях? То есть — в наших.
— Действительно, в наших.
— Слушай, не цепляйся к словам…
Они заговорили о чем-то своем, а я пошла к себе, удивляясь и не понимая, как это Мишка, еврей Мишка — с такой легкостью говорит о привлечении антисемитов, и исламистов, и еще черт знает кого. А главное — привлечении к чему? К добыче нефти? Тогда мы уже вовсю погрузились в нефтянку.
— И ты не спросила Лемеха.
— Нет. И знаешь почему: я поняла, что в этом споре — он побежден. А Леня не любит говорить о своих поражениях. Он скорее соврет. Соврет виртуозно. Может даже так, что я поверю. И останусь в неведении. А зачем? Я решила подождать и понаблюдать.
А потом мы взялись за проект «Будущее России». Ну, про него рассказывать не буду — все прочтешь. Я привезла программу, устав, брошюры, отчеты. В отчетах кое-что подчеркнуто красным — обрати внимание. Вкратце — довольно скоро я поняла, что мы воспитываем как бы две будущие России. Здесь уже без кавычек. Одну меньшую числом — но большую разумом, если можно так сказать. Либерально мыслящую, воспитанную на общепринятых европейских ценностях — словом, будущих европейцев, образованных не хуже, а порой и лучше самих европейцев, причем не ниже среднего класса, людей, уже сегодня в столь раннем возрасте интегрированных в мировую цивилизацию, ну и тому подобное. Эти дети, кстати, общались со многими нашими иностранными визитерами, им преподавали приглашенные из лучших университетов профессора, они надолго уезжали на практику и просто пожить в том, ином мире. Короче, полагаю, нет смысла продолжать. Все ясно.
— А вторая Россия?
— Не могу сказать, что она была обделена, по крайней мере, материально. Практически те же средства шли на диаметрально противоположную программу. Прежде всего идеологическую. Знаешь, если вкратце и слега притянув за волосы, то «православие, самодержавие, народность». И поездки — но совсем другого характера. И летние лагеря на Севере. И приглашенные преподаватели — тоже люди довольно известные, но — как ты понимаешь — отнюдь не либерализмом.
— Я поняла. Западники и славянофилы, как нам объяснили еще в школьные годы. Всегда было. И, видимо, всегда будет. Такая уж страна — на стыке двух культур. Не понимаю, что тебя пугает. Ну, кроме того, о чем ты говорила выше — о культе Лемеха, о примате корпоративного духа. Ну, так это ведь тоже история повсеместная, нравится она нам или нет. Японцы вон по утрам поют корпоративные гимны.
— Поначалу и я думала так же. Но потом… Знаешь, когда что-то открывается тебе не сразу, а урывками, кусочками, фрагментами, намеками, догадками — очень трудно рассказать это одним массивом.
— А ты и не рассказывай массивом — мы ведь никуда не спешим. Ну, что там за кусочек открылся тебе первым?
— Им исподволь прививают ненависть друг к другу.
— Кому, либералам и славянофилам?
— Да.
— Но, может, это просто дух здорового соперничества.
— Основанный на избиении, нанесении унизительных татуировок, насилии девочек.
— Но это уже криминал?
— Да. Ни одного потерпевшего и заявления в милицию — как ты понимаешь — ни одного. Зато несколько трупов за год — самоубийство, несчастные случаи.
И инструкторы из бывших «альфистов», и боевое оружие, и искусство вести себя в толпе. Я узнавала потом, специально преподавала целая группа бывших сотрудников КГБ. И наконец, мой милый мальчик-карьерист. Знаешь, о чем он меня попросил?
— О должности, как я понимаю, но вот о какой?
— Ты ведь, наверное, уж слышала о такой организации — ДЗНР.
— Движение за настоящую Россию?
— Да. Они еще называют себя Дозорами, присвоив чужое фэнтези. Он хочет возглавить.
— Но погоди — это же едва ли не скинхеды. Махровые националисты — уж точно. Они же громят рынки и убивают кавказцев.
— И кстати, яростно выступают против однополой любви. Жгут гейские клубы, да и лесбиянок не жалеют. Двоих недавно — целовались, видишь ли, в подъезде — облили бензином и заставили бежать по улице — спасли случайные прохожие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99
— Погоди. Пока не забыла. Он действительно как-то странно относится к своему еврейству. Муж рассказывал, как однажды в компании с Мишкой заехали по утру в Александровку, на дачу к БАБу, и застали того за завтраком. БАБ с аппетитом уминал гречневую кашу.
«Вот смотри, — отчего-то недобро бросил Мишка, когда, переговорив — и отведав, между прочим, гречневой каши! — они рассаживались по машинам, — он так хочет быть русским, что даже по утрам ест гречневую кашу». И я не понял, констатировал муж, рассказывая мне этот странный утренний эпизод: он полагает, что это хорошо, что БАБ так обрусел, или — наоборот?
— Я так думаю, что он просто завидует, тому, что БАБу это удается, а ему — нет. Да и бог бы с ним, с его еврейством, Лемех мой, как мама говорит, тоже не буддист. Но однажды я случайно услыхала обрывок их разговора с Мишкой. Давно. Но незадолго до возникновения «Будущего России». Они, видимо, спорили, но поначалу негромко, и я ничего не слышала, прислушалась лишь тогда, когда услышала надсадный Мишкин крик:
— Идеи — для единомышленников, частично — для яйцеголовых. Для плебса — другое. И идеи другие, все равно какие. Честное слово — все равно. Коммунизм — ура! Долой дерьмократов! Национал-шовинизм? — Чудно! Долой черных, Россия — для русских! Антисемитизм? — Еще лучше! Обкатано веками. Бей жидов, спасай Россию! Радикальное православие? — Очень хорошо. Смерть сатанистам, и отступникам веры! Вахаббизм? — Годится. Аллах, конечно, акбар, но сначала за мной, ребята! Антиглобализм? — Тоже неплохо, правда, еще не очень понятно, как употреблять. Не морщи нос. Я не алхимик — все эти зелья отнюдь не мое порождение. Более того, призову я под свои знамена отряд плебса, одурманенный одной из этих бредовых идей, или не призову, ничего не изменится. Они все равно выйдут на улицу, погромят, побьют, пожгут, порежут. Сами. Или — направленные кем-то другим в русло исполнения своей идеи. Они же всего лишь роют канал. Понимаешь? Так некогда сталинские зэки соединяли Волгу с Доном и Белое море с чем-то там еще. Это было необходимо сделать. Но где бы он взял столько рабочей силы? Понимаешь?
— Те рыли не ради идеи, а под дулами автоматов, — негромко и как-то неуверенно заметил Лемех.
— Прелестно! У него были люди с автоматами. У меня — нет. То есть есть, но не столько. И я не могу их использовать в этих целях. Но есть идеи, а вернее плебс, одурманенный ими, — почему бы не направить его безумную энергию в моих целях? То есть — в наших.
— Действительно, в наших.
— Слушай, не цепляйся к словам…
Они заговорили о чем-то своем, а я пошла к себе, удивляясь и не понимая, как это Мишка, еврей Мишка — с такой легкостью говорит о привлечении антисемитов, и исламистов, и еще черт знает кого. А главное — привлечении к чему? К добыче нефти? Тогда мы уже вовсю погрузились в нефтянку.
— И ты не спросила Лемеха.
— Нет. И знаешь почему: я поняла, что в этом споре — он побежден. А Леня не любит говорить о своих поражениях. Он скорее соврет. Соврет виртуозно. Может даже так, что я поверю. И останусь в неведении. А зачем? Я решила подождать и понаблюдать.
А потом мы взялись за проект «Будущее России». Ну, про него рассказывать не буду — все прочтешь. Я привезла программу, устав, брошюры, отчеты. В отчетах кое-что подчеркнуто красным — обрати внимание. Вкратце — довольно скоро я поняла, что мы воспитываем как бы две будущие России. Здесь уже без кавычек. Одну меньшую числом — но большую разумом, если можно так сказать. Либерально мыслящую, воспитанную на общепринятых европейских ценностях — словом, будущих европейцев, образованных не хуже, а порой и лучше самих европейцев, причем не ниже среднего класса, людей, уже сегодня в столь раннем возрасте интегрированных в мировую цивилизацию, ну и тому подобное. Эти дети, кстати, общались со многими нашими иностранными визитерами, им преподавали приглашенные из лучших университетов профессора, они надолго уезжали на практику и просто пожить в том, ином мире. Короче, полагаю, нет смысла продолжать. Все ясно.
— А вторая Россия?
— Не могу сказать, что она была обделена, по крайней мере, материально. Практически те же средства шли на диаметрально противоположную программу. Прежде всего идеологическую. Знаешь, если вкратце и слега притянув за волосы, то «православие, самодержавие, народность». И поездки — но совсем другого характера. И летние лагеря на Севере. И приглашенные преподаватели — тоже люди довольно известные, но — как ты понимаешь — отнюдь не либерализмом.
— Я поняла. Западники и славянофилы, как нам объяснили еще в школьные годы. Всегда было. И, видимо, всегда будет. Такая уж страна — на стыке двух культур. Не понимаю, что тебя пугает. Ну, кроме того, о чем ты говорила выше — о культе Лемеха, о примате корпоративного духа. Ну, так это ведь тоже история повсеместная, нравится она нам или нет. Японцы вон по утрам поют корпоративные гимны.
— Поначалу и я думала так же. Но потом… Знаешь, когда что-то открывается тебе не сразу, а урывками, кусочками, фрагментами, намеками, догадками — очень трудно рассказать это одним массивом.
— А ты и не рассказывай массивом — мы ведь никуда не спешим. Ну, что там за кусочек открылся тебе первым?
— Им исподволь прививают ненависть друг к другу.
— Кому, либералам и славянофилам?
— Да.
— Но, может, это просто дух здорового соперничества.
— Основанный на избиении, нанесении унизительных татуировок, насилии девочек.
— Но это уже криминал?
— Да. Ни одного потерпевшего и заявления в милицию — как ты понимаешь — ни одного. Зато несколько трупов за год — самоубийство, несчастные случаи.
И инструкторы из бывших «альфистов», и боевое оружие, и искусство вести себя в толпе. Я узнавала потом, специально преподавала целая группа бывших сотрудников КГБ. И наконец, мой милый мальчик-карьерист. Знаешь, о чем он меня попросил?
— О должности, как я понимаю, но вот о какой?
— Ты ведь, наверное, уж слышала о такой организации — ДЗНР.
— Движение за настоящую Россию?
— Да. Они еще называют себя Дозорами, присвоив чужое фэнтези. Он хочет возглавить.
— Но погоди — это же едва ли не скинхеды. Махровые националисты — уж точно. Они же громят рынки и убивают кавказцев.
— И кстати, яростно выступают против однополой любви. Жгут гейские клубы, да и лесбиянок не жалеют. Двоих недавно — целовались, видишь ли, в подъезде — облили бензином и заставили бежать по улице — спасли случайные прохожие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99