Обрывы мыса кончились. К воде сбегал пологий, заросший пушицей, покрытый травой и кочками увал. Запоздалый гагачий выводок цепочкой плыл к берегу. Гага не улетела, а выбежала на берег, и утята выбежали за ней. Они цепочкой пересекли полосу гальки и сразу неразличимо исчезли в кочках. Впереди маячили крылья ветряка и антенны полярной станции Валькаркай. Я посмотрел на часы всего-то-навсего было шесть утра. Мы пристали к берегу, чтобы сделать очередные измерения.
Поднявшись повыше по склону, мы посмотрели в бинокль и увидели точку байдарки на безбрежной воде и солнечные отблески от лопастей весел.
Я вспомнил, как мы на байдаре за номером ВН-740 с подобной работой прошли от косы Двух Пилотов через поселки Нешкан и Ванкарем и острова Серых Гусей в Колючинскую губу и дальше через известный мыс Сердце-Камень к Уэлену и вокруг мыса Дежнева приплыли в губу Лаврентия, которая находится уже в Беринговом море. Это было долгое, почти двухмесячное, путешествие, а байдара была старая, почти отслужившая свой срок, и одна дырка на ней была даже не заплатана, а заткнута кусочком моржового сала. Тот кусочек приходилось часто обновлять, потому что его выедали собаки. И вот на примере старой байдары ВН-740 нам пришлось убедиться в гениальной простоте и надежности этого судна для прибрежного плавания.
В байдаре нечему быть изломанным. А если же что будет изломано, попорчено, порвано, то все это чинится подручными средствами, с охотничьим ножом, куском плавника или обрывка кожи. При попутном ветре байдара допускает парус. И великолепно идет под любым мотором.
Это не апология старины, а справедливое воздаяние таланту народа и зверю по имени морж, который давал эскимосам и прибрежным чукчам крышу над головой, пищу и средство передвижения. В старых эскимосских легендах часто говорится о дереве. Кусок дерева, пригодный для байдары, или остова яранги, или шеста, был крупнейшей ценностью. И, видя груды плавника по берегам Восточно-Сибирского, Берингова и Чукотского морей, я недоумевал. Плавника вроде хватало. И лишь потом, гораздо позднее, сообразил: подавляющая часть плавника состояла из разделанных, обработанных стволов, доставленных сюда на бортах лесовозов, а потом упущенных в море. Но вернемся к байдарам. Каяки, подобные тем, какие есть у эскимосов Гренландии или жителей Курил, на Чукотке как-то не прижились. Может быть, они и были в давние времена. Но маленькие байдарки для двухлопастных весел по сей день делают на Чукотке, и надо видеть, когда охотник идет к берегу с винтовкой, веслом и этой байдаркой на плече, и она даже в пасмурный день просвечивает изнутри янтарным светом, а когда ее пронесут мимо, обязательно пахнет уютным, чуть горьковатым запахом звериного жира.
Почему-то в такие минуты прочность существования человеческого рода кажется мне незыблемой, что бы там ни писали, ни говорили задерганные цивилизацией нервные люди. Если человек, владея лишь каменной техникой, смог выжить и жить в заполярных пределах, - он сможет все.
На полярной станции Валькаркай нас встретила чистота военного корабля и сухопутное гостеприимство. Коридор сверкал линолеумом, кают-компания блестела надраенными с мылом полами и стеклами книжных шкафов. За теми изобильными стеклами теснились корешки классиков мировой литературы. Я обошел все эти шкафы и кроме классиков или хороших книг, написанных не классиками, заметил лишь полку военных мемуаров. Видимо, составители библиотеки на полярке подходили к делу сугубо торжественно и справедливо, на мой взгляд, рассудили, что нечего вмешивать в великую полярную тишину и сосредоточенность мимолетные отголоски литературных шумов и ненужную пустоту развлекательной литературы.
Начальник станции Боря Викторов гостеприимно объяснил, что полярок с полным штатом сотрудников не бывает и потому к нашим услугам комната, а если угодно, то и две. Но я сказал, что мы стремимся на восток. Тут Боря Викторов стал еще гостеприимнее и осведомился, не прихватим ли мы на восток человека. Почему бы и нет?
На острове Шалаурова была так называемая выносная полярка, которая работает только во время навигации. По штату на ней полагаются радист, метеоролог и повар-механик. Но повар-механик недавно сбежал. На единственной лодке переправился на берег и ушел по суше в Певек. Потом там что-то испортилось, и метеоролог приплыл на самодельном "дредноуте" из фанеры в Валькаркай. На станции остался один радист. "Дредноут" же метеоролога пришел в негодность, и не на чем ему вернуться домой. Конечно, мы согласились, и так в экипаже появился второй Женя - Женя Максимов, архангельский человек. Он тут же взял на себя заботы о моторе и вообще мореходное дело, а нам сразу стало спокойно и уверенно жить, потому что борода Максимова и архангельская неторопливость не позволяли в нем сомневаться, по крайней мере до острова.
Так мы плыли при боковом ветре до охотничьей избушки Николая Якина, а отпив в избушке чаю и поев оленинки, - до устья реки; в устье волна стала совсем сильна, но Женя уверенно ввел лодку в реку, где за обрывом грело солнышко и в воде плавали хариусы.
На море шумел, ухал, бил о берег шторм, а здесь, за обрывом, стояла тишина, только ветер посвистывал сверху да пригревало солнышко. Мы немного подремали. Потом солнце пошло вниз, стало синеть и холодать к вечеру, и всем нам стало как-то беспокойно. Не то чтобы совсем беспокойно, а просто исчез уют.
Женя Максимов два раза спросил у меня сигарету, хотя и не курил, как сам сказал утром, но сигарет у меня не было, а была трубочка, и он неловко ее сосал, потому что трубка у него все время тухла.
Наконец он сказал, что на той и другой полярке волнуются люди, потому что, конечно, они связались друг с другом, а тут этот шторм, и вообще волна не так сильна, чтобы сидеть, баллов шесть, тем более что берег скоро повернет навстречу, а навстречу можно плыть и при хорошей волне. Потом он сказал, что завтра на ледовую разведку выйдут несколько самолетов, и тут для радиста пропасть работы, потому что ледовики любят спрашивать о погоде. Одному же человеку со всем этим не успеть, а если не успеть, то будет из Певека втык, чего никак нельзя допустить. В общем, стало ясно, что сегодня надо на острове быть и мы там будем.
Он сел за руль, тезку своего посадил к мотору, а меня поставил на нос, чтобы я по цвету воды определял, где мелко, а где глубоко для нашей килевой шлюпки. И так на малом ходу мотора мы выбрались из реки. В устье на мелководье волны были совсем большими, лодку несколько раз стукнуло днищем, несколько раз взвыл мотор, когда обнажался винт. Но мы выбрались и сразу попали в качели. Широкая волна накатывалась с севера. Мы шли возле самого берега, и лодку то поднимало, так, что видны были цветочки на тундре, то опускало, так, что ни черта не разглядеть кроме воды.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13