Я темнил, как дельфийский оракул, чем их несколько уел, но по сути ответил «да». Да, от этих прав он отказался. Или, точнее говоря, мы можем внушить ему, что да, он от них отказался, пусть по закону это и не совсем так.
Джонни, не помню, упоминал ли я, закончил юридический факультет Гарварда, а потому Лэнгли, против обыкновения, не пришлось присылать к нам еще и хор юрисконсультов.
Днем мы с Барли поехали в Мейденхед (он не находил себе места, а погода стояла отличная) и прошлись по берегу Темзы. К тому времени, когда мы повернули назад, опрос Барли, пожалуй, можно было считать законченным: наши аналитики никаких вопросов не прислали, а его контакты в ходе операций были полностью зафиксированы с помощью технических средств. То есть опрашивать его, собственно, было не о чем.
Подействовала ли на Барли наша тревога? Мы подпускали беззаботной веселости, сколько могли, но, мне казалось, он улавливает угрожающе душную атмосферу. А впрочем, им владели такое смятение, такая усталость после долгого напряжения, что он, вполне возможно, и нас записал на тот же счет.
Вечером в воскресенье мы поужинали в Найтсбридже, и Барли был таким умиротворенным и мягким, что Нед принял решение, как и я бы на его месте: нашего джо можно без опасений отпустить домой в Хэмпстед.
Он жил в викторианском квартале за Ист-Хит-роуд, и постоянный пост наблюдения был помещен в квартире этажом ниже, где поселилась молодая парочка многообещающих сотрудников. Законных жильцов временно устроили где-то еще. Около одиннадцати парочка доложила, что Барли в квартире один, но бродит по комнатам. (Они могли его слышать, но не видеть. На видеоаппаратуре Нед все-таки поставил точку.) Они сообщили, что Барли разговаривает сам с собой, а когда он начал разбирать накопившуюся почту, микрофоны передали ругань и стоны.
Нед остался спокоен. С почтой Барли он ознакомился заранее и знал, что никаких ужасов сверх обычных она не содержит.
Около часа ночи Барли позвонил своей дочери Антее в Грантем.
– Что такое «про»?
– Подонок, потерявший хвост. Как было в Москве?
– Что получится, если скрестить змею с ежом?
– Колючая проволока. Как было в Москве?
– Что получится, если скрестить кенгуру с велосипедом?
– Я тебя спросила: как было в Москве?
– Сумка на колесиках. Что поделывает твой занудный муж?
– Спит. То есть пытается. А куда делась пышечка, которую ты увез в Лиссабон?
– Растаяла.
– А я уж решила, что она у тебя постоянная.
– Она-то постоянная, только я нет.
Затем Барли позвонил двум женщинам: бывшей жене, с которой развелся, сохранив право свиданий, и другой, ранее не установленной. Ни та, ни эта пойти ему навстречу при столь коротком предупреждении не могли – главным образом потому, что обе уже легли спать со своими мужьями.
В час сорок парочка снизу доложила, что свет в спальне Барли погас. Нед с облегчением лег спать, но я уже вернулся в свою квартирку, и мне было не до сна. У меня из головы не шла Ханна, а потому и Барли в Найтсбридже. Я вспомнил притворную небрежность, с какой он говорил о Кате и ее детях, и принялся сравнивать это с тем, как сам постоянно отрекался от любви к Ханне в дни, когда эта любовь ставила меня в опасное положение. «Что-то у Ханны унылый вид, – повторяли разные невинные души по десять раз на дню. – Муженек устраивает ей веселую жизнь или еще что-нибудь». А я ухмылялся. «Насколько мне известно, с ним это бывает», – отвечал я с той же небрежной отстраненностью, какую уловил в Барли, а тайный свирепый огонь внутри меня испепелял мое сердце.
На следующее утро Барли отправился к себе в издательство, и мы договорились, что вечером по пути домой он заглянет в Найтсбридж на случай, если возникнут какие-нибудь вопросы. Но уговор этот только казался таким неопределенным. Ибо Нед уже схватился с двенадцатым этажом и к вечеру, вероятнее всего, должен был либо уступить, либо ввязаться в серьезный бой с бонзами.
Только к тому времени Барли испарился.
* * *
Броковские наблюдатели сообщили, что Барли ушел из издательства на Норфолк-стрит немного раньше, чем предполагалось, а именно в шестнадцать сорок три, держа в руке футляр с саксофоном. Уиклоу, печатавший в задней комнате издательства «Аберкромби и Блейр» отчет о поездке в Москву, не знал, что он ушел. Однако двое броковских молодцов в джинсах пошли следом за Барли по Стрэнду и, когда он передумал, вместе с ним свернули в Сохо. Там он скрылся в норе, где имели обыкновение днем утолять жажду издатели и агенты книжных фирм. Через двадцать минут он вынырнул, по-прежнему держа в руке саксофон и совершенно трезвый на вид. Остановил такси, и один из молодцов оказался так близко, что расслышал, как он назвал адрес конспиративного дома. Он тут же радировал Броку, который позвонил Неду в Найтсбридж, чтобы сообщить: «Будьте готовы: ваш гость едет». Я находился в другом месте, ведя другие войны.
Таким образом, виноватых не было, хотя молодцы ни вместе, ни порознь не сообразили заметить номер такси – оплошность, которая позже им дорого обошлась. Наступил час пик, и от Стрэнда до Найтсбриджа можно было добираться целую вечность. Поэтому Нед только в девятнадцать тридцать решил дольше не ждать и вернулся в Русский Дом, обеспокоенный, но пока не очень.
В девять, когда никто ничего разумного предложить не сумел, Нед с большой неохотой объявил в отделе тревогу, которая по своему определению исключала участие американцев. Как обычно, Нед, действуя, сохранял полное хладнокровие. Возможно, он подсознательно вышколил себя для подобного критического случая – так или иначе, как позднее сказал Брок, он двинулся по заранее проложенным рельсам. Клайву он ничего не сообщил: оповестить Клайва в нынешней ядовитой ситуации, объяснил мне Нед потом, или прямо отправить покаянную телеграмму в Лэнгли – разницы никакой.
Нед сел за руль и поехал в Блумсбери, где в цепи подвалов под Рассел-сквер размещались подслушиватели нашей Службы. Он взял одну из служебных машин и, видимо, гнал ее, как черт. Старшей дежурной была Мэри, сорокалетняя любительница поесть, розовощекая, с замашками старой девы. Единственной обнаруженной ее любовью были недостижимые голоса. Нед вручил ей список всех известных контактов Барли, составленный исчезнувшим Уолтером по рапортам подслушивавших и наблюдавших. Не могла бы Мэри немедленно перекрыть их все? Сию же минуту?
Естественно, Мэри ни под каким видом этого не могла:
– Одно дело, Нед, слегка выйти за пределы инструкций. И совсем другое – дюжина несанкционированных подключений. Ну почему вы не желаете понять?
Нед не захотел доказывать, что дополнительные подключения санкционированы уже имеющимся разрешением министерства внутренних дел, чтобы не тратить времени и сил, но позвонил мне в Пимлико как раз в тот момент, когда я откупоривал бутылку бургундского, чтобы как-то утешиться после грязного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110
Джонни, не помню, упоминал ли я, закончил юридический факультет Гарварда, а потому Лэнгли, против обыкновения, не пришлось присылать к нам еще и хор юрисконсультов.
Днем мы с Барли поехали в Мейденхед (он не находил себе места, а погода стояла отличная) и прошлись по берегу Темзы. К тому времени, когда мы повернули назад, опрос Барли, пожалуй, можно было считать законченным: наши аналитики никаких вопросов не прислали, а его контакты в ходе операций были полностью зафиксированы с помощью технических средств. То есть опрашивать его, собственно, было не о чем.
Подействовала ли на Барли наша тревога? Мы подпускали беззаботной веселости, сколько могли, но, мне казалось, он улавливает угрожающе душную атмосферу. А впрочем, им владели такое смятение, такая усталость после долгого напряжения, что он, вполне возможно, и нас записал на тот же счет.
Вечером в воскресенье мы поужинали в Найтсбридже, и Барли был таким умиротворенным и мягким, что Нед принял решение, как и я бы на его месте: нашего джо можно без опасений отпустить домой в Хэмпстед.
Он жил в викторианском квартале за Ист-Хит-роуд, и постоянный пост наблюдения был помещен в квартире этажом ниже, где поселилась молодая парочка многообещающих сотрудников. Законных жильцов временно устроили где-то еще. Около одиннадцати парочка доложила, что Барли в квартире один, но бродит по комнатам. (Они могли его слышать, но не видеть. На видеоаппаратуре Нед все-таки поставил точку.) Они сообщили, что Барли разговаривает сам с собой, а когда он начал разбирать накопившуюся почту, микрофоны передали ругань и стоны.
Нед остался спокоен. С почтой Барли он ознакомился заранее и знал, что никаких ужасов сверх обычных она не содержит.
Около часа ночи Барли позвонил своей дочери Антее в Грантем.
– Что такое «про»?
– Подонок, потерявший хвост. Как было в Москве?
– Что получится, если скрестить змею с ежом?
– Колючая проволока. Как было в Москве?
– Что получится, если скрестить кенгуру с велосипедом?
– Я тебя спросила: как было в Москве?
– Сумка на колесиках. Что поделывает твой занудный муж?
– Спит. То есть пытается. А куда делась пышечка, которую ты увез в Лиссабон?
– Растаяла.
– А я уж решила, что она у тебя постоянная.
– Она-то постоянная, только я нет.
Затем Барли позвонил двум женщинам: бывшей жене, с которой развелся, сохранив право свиданий, и другой, ранее не установленной. Ни та, ни эта пойти ему навстречу при столь коротком предупреждении не могли – главным образом потому, что обе уже легли спать со своими мужьями.
В час сорок парочка снизу доложила, что свет в спальне Барли погас. Нед с облегчением лег спать, но я уже вернулся в свою квартирку, и мне было не до сна. У меня из головы не шла Ханна, а потому и Барли в Найтсбридже. Я вспомнил притворную небрежность, с какой он говорил о Кате и ее детях, и принялся сравнивать это с тем, как сам постоянно отрекался от любви к Ханне в дни, когда эта любовь ставила меня в опасное положение. «Что-то у Ханны унылый вид, – повторяли разные невинные души по десять раз на дню. – Муженек устраивает ей веселую жизнь или еще что-нибудь». А я ухмылялся. «Насколько мне известно, с ним это бывает», – отвечал я с той же небрежной отстраненностью, какую уловил в Барли, а тайный свирепый огонь внутри меня испепелял мое сердце.
На следующее утро Барли отправился к себе в издательство, и мы договорились, что вечером по пути домой он заглянет в Найтсбридж на случай, если возникнут какие-нибудь вопросы. Но уговор этот только казался таким неопределенным. Ибо Нед уже схватился с двенадцатым этажом и к вечеру, вероятнее всего, должен был либо уступить, либо ввязаться в серьезный бой с бонзами.
Только к тому времени Барли испарился.
* * *
Броковские наблюдатели сообщили, что Барли ушел из издательства на Норфолк-стрит немного раньше, чем предполагалось, а именно в шестнадцать сорок три, держа в руке футляр с саксофоном. Уиклоу, печатавший в задней комнате издательства «Аберкромби и Блейр» отчет о поездке в Москву, не знал, что он ушел. Однако двое броковских молодцов в джинсах пошли следом за Барли по Стрэнду и, когда он передумал, вместе с ним свернули в Сохо. Там он скрылся в норе, где имели обыкновение днем утолять жажду издатели и агенты книжных фирм. Через двадцать минут он вынырнул, по-прежнему держа в руке саксофон и совершенно трезвый на вид. Остановил такси, и один из молодцов оказался так близко, что расслышал, как он назвал адрес конспиративного дома. Он тут же радировал Броку, который позвонил Неду в Найтсбридж, чтобы сообщить: «Будьте готовы: ваш гость едет». Я находился в другом месте, ведя другие войны.
Таким образом, виноватых не было, хотя молодцы ни вместе, ни порознь не сообразили заметить номер такси – оплошность, которая позже им дорого обошлась. Наступил час пик, и от Стрэнда до Найтсбриджа можно было добираться целую вечность. Поэтому Нед только в девятнадцать тридцать решил дольше не ждать и вернулся в Русский Дом, обеспокоенный, но пока не очень.
В девять, когда никто ничего разумного предложить не сумел, Нед с большой неохотой объявил в отделе тревогу, которая по своему определению исключала участие американцев. Как обычно, Нед, действуя, сохранял полное хладнокровие. Возможно, он подсознательно вышколил себя для подобного критического случая – так или иначе, как позднее сказал Брок, он двинулся по заранее проложенным рельсам. Клайву он ничего не сообщил: оповестить Клайва в нынешней ядовитой ситуации, объяснил мне Нед потом, или прямо отправить покаянную телеграмму в Лэнгли – разницы никакой.
Нед сел за руль и поехал в Блумсбери, где в цепи подвалов под Рассел-сквер размещались подслушиватели нашей Службы. Он взял одну из служебных машин и, видимо, гнал ее, как черт. Старшей дежурной была Мэри, сорокалетняя любительница поесть, розовощекая, с замашками старой девы. Единственной обнаруженной ее любовью были недостижимые голоса. Нед вручил ей список всех известных контактов Барли, составленный исчезнувшим Уолтером по рапортам подслушивавших и наблюдавших. Не могла бы Мэри немедленно перекрыть их все? Сию же минуту?
Естественно, Мэри ни под каким видом этого не могла:
– Одно дело, Нед, слегка выйти за пределы инструкций. И совсем другое – дюжина несанкционированных подключений. Ну почему вы не желаете понять?
Нед не захотел доказывать, что дополнительные подключения санкционированы уже имеющимся разрешением министерства внутренних дел, чтобы не тратить времени и сил, но позвонил мне в Пимлико как раз в тот момент, когда я откупоривал бутылку бургундского, чтобы как-то утешиться после грязного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110