жена умерла, дочка с мужем дом перестроили, все изменили, теперь зять там хозяин. Так что в лагере Дмитрий Иванович чувствует себя вольготнее.
В электричке я еще некоторое время помню о Дмитрии Ивановиче, потом переключаюсь на работу. И неожиданно прозреваю: я не смогу оставить сыновей. Правда, с Ильей проблем не будет. А старшие? Денис вообще не воспринимает маму. Олег пока слушается. Но это пока… Хотя и меня они слушаются не очень. Иногда даже мама добивается большего. В конце концов, я решаю воспитывать детей личным примером: работать и зарабатывать. Вряд ли вид несчастной, потерянной матери повлияет на них лучше.
К тому же существует еще материальная проблема. Сейчас мы живем очень хорошо: Ленкины деньги плюс мама в няньках. А дальше что? Работа в школе? Беготня по частным урокам?
- Девушка, я к вам обращаюсь! - Я подняла голову и увидела над собой контролера. - Билет ваш где?
- Билет? - Я торопливо открыла сумку. - Вот билет, - показала ему.
Вместе с билетом в сумке обнаружился маленький сборник Марины Цветаевой. Я купила его сегодня на Казанском вокзале. Какой-то пожилой, интеллигентного вида человек разложил книги прямо на земле у входа в здание вокзала. Электротехника, Жюль Верн, Атлас автомобильных дорог… Замирая от жалости, я купила книгу, быстро спрятала в сумку и поспешила за билетом… Сейчас сборник оказался очень кстати…
Книжку выпустили в восемьдесят восьмом. Да, помню, тогда стали печатать неизданное, запрещенное, народ кинулся утолять голод. А теперь рады продать хоть за сколько. Господи, как поменялась жизнь! Жизнь поменялась, но такие вещи имеют непреходящую ценность. Я медленно перелистывала страницы, просматривала знакомые стихи, старалась вчитаться в незнакомые.
В конце книги - поэма. Так и называется - «Поэма конца». Я поколебалась, читать или нет. Попробовала…
«Поэма конца» - это история расставания «любовников без надежды». И когда он предлагает ей: уедем, - она отвечает:
«А я - умрем, надеялась».
Это проще.
Проще потому, что они встретились в середине жизни. Уехать с ним - значит резать по живому. Лучше умереть… Но он возражает: любовь - это значит жизнь. - «Тогда простимся».
Дальше эти двое несчастных кружат по городу, и все у них не хватает сил разжать руки расстаться, «даже смысла такого нет» - храбрятся они и таким образом выходят за город И тут прозревают, как бы ощущают неизбежность конца:
…Ибо- без лишних слов
Пышных - любовь есть шов.
Шов, а не перевязь, шов- не щит.
- О, не проси защиты! -
Шов, коим мертвый к земле пришит,
Коим к тебе пришита.
Время покажет еще каким:
Легким или тройным.
Дальше я не читала. Захлопнула книжку и стала смотреть в окно. Ждала, когда стихи перебродят во мне. Да, любовь есть шов. И сколько бы я ни старалась переубедить, утешить, занять себя - нет! Пришита. Правильно, говорят, намертво.
Что теперь моя жизнь? Я балансирую между тоской по прошлому, грезами и воспоминаниями, и глупыми попытками победить себя. Вот предприняла еще одну. Сходила в театр, в гости, устроилась на работу. В какой-то момент победила. Да, но зачем это нужно? Побежденная, сломленная - зачем я сама себе такая?!
До чего нескладно все получается. Сегодня же позвоню Давиду, скажу, что поспешила, ошиблась, сделала глупость! Он поймет. Он и сам не может без меня. Бедный, тоже, наверное, борется с собой… Я ждала, что он позвонит сам. Ну что ж, он оказался сильнее… в борьбе с самим собой.
Неужели сегодня я услышу его голос? А может, и увижу его. У меня возникало чувство, что я еду домой после долгих странствий.
Я не спеша вошла в квартиру, разделась, вымыла руки, спокойно, без суеты уселась в кресло и стала набирать номер. Надо звонить сразу на мобильный - найти его в любой точке.
- Абонент временно не доступен. Перезвоните позднее.
Значит, позвоню в офис. Скорее всего, он на работе, где ж ему быть?
- Давид Михайлович в Стокгольме, - невозмутимо ответила секретарша.
В Стокгольме! Но он был там только в феврале. Сейчас середина марта! Почему он так зачастил туда? Раньше ездил раз в полгода, ну пусть раз в три месяца. Чаще не требовалось. Нет, дела тут ни при чем! Он просто выбрал Еву. Окончательно и бесповоротно. Решил-таки послушаться совета мамы: перебраться в Стокгольм, зажить своим домом…
Да… Кому Стокгольм, а кому второй Воркутинский проезд, дом четырнадцать,, корпус пять, четвертый этаж без лифта…
Я машинально посмотрела в окно. Пейзаж показался особенно омерзительным, каким-то осклизлым. Ветер кружил над лужами грязные бумаги, фонарь освещал красно-черное граффити на облезлой стене дома напротив. Я чувствовала, что припечатана к этому месту, как будто проклята. На веки вечные.
…А где-то далеко, в Стокгольме, в холле ресторана, Давид помогает юной красавице Еве снять пальто, бережно поддерживая под локоть, ведет по залу, усаживает за столик.
Двое мужчин были в моей жизни, и оба расстались со мной без всякого сожаления. Легко предпочли мне других. А я легко смирилась. И не по гордости. А потому, что я пораженка. Сколько ни обманывай себя, а это - порода. И ничего тут не поделаешь.
В замке повернули ключ. Кто это может быть? Денис? Олег с тренировки? В квартиру, неся огромные сумки, медленно- входила мама.
- Ты уже дома? - с робкой улыбкой спросила она. - Ну, как? Как съездила? - И, присмотревшись ко мне, добавила: - Плохо?
- Совсем неплохо. - Я спешно стирала с лица скорбное выражение.
Мама и так в последнее время относится ко мне как к тяжелобольной.
- А я, видишь, пораньше сегодня. Аня меня отпустила. И знаешь, хоть с опозданием, подарок мне к празднику сделала: сто долларов.
- А ты их истратила на сладости?
- Да уж, купила кое-чего. Чайник ставь.
- А я завтра уезжаю, - сообщила я за чаем. - Буду теперь в Хабарово жить.
- Ты хорошо подумала?
- Мам, я больше не могу. Это не жизнь, а какая-то мука: без дела, без денег. Дети во мне особенно не нуждаются…
- Ну при чем тут деньги. - Мама улыбнулась извиняющейся улыбкой. - Я же работаю.
- Но я тоже не ребенок, сама зарабатывать должна.
- Ах, Маруська, это такой труд! Такая ответственность! Сколько во все это вложат денег, а вдруг ничего не выйдет. Начнут искать виноватого…
- Ладно, мам, я уж контракт подписала.
- Ты бы хоть его прочла как следует, - сокрушалась мама. - Посоветовалась бы с кем…
А дальше дело приняло неожиданный оборот. Видя мою решимость, мама заявила, что мне нечего взять с собой и надо срочно купить: халат, теплую пижаму (а вдруг там холодно), спортивный костюм (сейчас он у всех есть), ботинки ходить за городом, тапочки (твои просто неприличные), чайник, банку кофе, шампунь, зубную пасту, кремы… Я догадываюсь, что маме просто хочется пройтись по магазинам и таким образом развеять свою тоску. В действительности ей мучительно жалко меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
В электричке я еще некоторое время помню о Дмитрии Ивановиче, потом переключаюсь на работу. И неожиданно прозреваю: я не смогу оставить сыновей. Правда, с Ильей проблем не будет. А старшие? Денис вообще не воспринимает маму. Олег пока слушается. Но это пока… Хотя и меня они слушаются не очень. Иногда даже мама добивается большего. В конце концов, я решаю воспитывать детей личным примером: работать и зарабатывать. Вряд ли вид несчастной, потерянной матери повлияет на них лучше.
К тому же существует еще материальная проблема. Сейчас мы живем очень хорошо: Ленкины деньги плюс мама в няньках. А дальше что? Работа в школе? Беготня по частным урокам?
- Девушка, я к вам обращаюсь! - Я подняла голову и увидела над собой контролера. - Билет ваш где?
- Билет? - Я торопливо открыла сумку. - Вот билет, - показала ему.
Вместе с билетом в сумке обнаружился маленький сборник Марины Цветаевой. Я купила его сегодня на Казанском вокзале. Какой-то пожилой, интеллигентного вида человек разложил книги прямо на земле у входа в здание вокзала. Электротехника, Жюль Верн, Атлас автомобильных дорог… Замирая от жалости, я купила книгу, быстро спрятала в сумку и поспешила за билетом… Сейчас сборник оказался очень кстати…
Книжку выпустили в восемьдесят восьмом. Да, помню, тогда стали печатать неизданное, запрещенное, народ кинулся утолять голод. А теперь рады продать хоть за сколько. Господи, как поменялась жизнь! Жизнь поменялась, но такие вещи имеют непреходящую ценность. Я медленно перелистывала страницы, просматривала знакомые стихи, старалась вчитаться в незнакомые.
В конце книги - поэма. Так и называется - «Поэма конца». Я поколебалась, читать или нет. Попробовала…
«Поэма конца» - это история расставания «любовников без надежды». И когда он предлагает ей: уедем, - она отвечает:
«А я - умрем, надеялась».
Это проще.
Проще потому, что они встретились в середине жизни. Уехать с ним - значит резать по живому. Лучше умереть… Но он возражает: любовь - это значит жизнь. - «Тогда простимся».
Дальше эти двое несчастных кружат по городу, и все у них не хватает сил разжать руки расстаться, «даже смысла такого нет» - храбрятся они и таким образом выходят за город И тут прозревают, как бы ощущают неизбежность конца:
…Ибо- без лишних слов
Пышных - любовь есть шов.
Шов, а не перевязь, шов- не щит.
- О, не проси защиты! -
Шов, коим мертвый к земле пришит,
Коим к тебе пришита.
Время покажет еще каким:
Легким или тройным.
Дальше я не читала. Захлопнула книжку и стала смотреть в окно. Ждала, когда стихи перебродят во мне. Да, любовь есть шов. И сколько бы я ни старалась переубедить, утешить, занять себя - нет! Пришита. Правильно, говорят, намертво.
Что теперь моя жизнь? Я балансирую между тоской по прошлому, грезами и воспоминаниями, и глупыми попытками победить себя. Вот предприняла еще одну. Сходила в театр, в гости, устроилась на работу. В какой-то момент победила. Да, но зачем это нужно? Побежденная, сломленная - зачем я сама себе такая?!
До чего нескладно все получается. Сегодня же позвоню Давиду, скажу, что поспешила, ошиблась, сделала глупость! Он поймет. Он и сам не может без меня. Бедный, тоже, наверное, борется с собой… Я ждала, что он позвонит сам. Ну что ж, он оказался сильнее… в борьбе с самим собой.
Неужели сегодня я услышу его голос? А может, и увижу его. У меня возникало чувство, что я еду домой после долгих странствий.
Я не спеша вошла в квартиру, разделась, вымыла руки, спокойно, без суеты уселась в кресло и стала набирать номер. Надо звонить сразу на мобильный - найти его в любой точке.
- Абонент временно не доступен. Перезвоните позднее.
Значит, позвоню в офис. Скорее всего, он на работе, где ж ему быть?
- Давид Михайлович в Стокгольме, - невозмутимо ответила секретарша.
В Стокгольме! Но он был там только в феврале. Сейчас середина марта! Почему он так зачастил туда? Раньше ездил раз в полгода, ну пусть раз в три месяца. Чаще не требовалось. Нет, дела тут ни при чем! Он просто выбрал Еву. Окончательно и бесповоротно. Решил-таки послушаться совета мамы: перебраться в Стокгольм, зажить своим домом…
Да… Кому Стокгольм, а кому второй Воркутинский проезд, дом четырнадцать,, корпус пять, четвертый этаж без лифта…
Я машинально посмотрела в окно. Пейзаж показался особенно омерзительным, каким-то осклизлым. Ветер кружил над лужами грязные бумаги, фонарь освещал красно-черное граффити на облезлой стене дома напротив. Я чувствовала, что припечатана к этому месту, как будто проклята. На веки вечные.
…А где-то далеко, в Стокгольме, в холле ресторана, Давид помогает юной красавице Еве снять пальто, бережно поддерживая под локоть, ведет по залу, усаживает за столик.
Двое мужчин были в моей жизни, и оба расстались со мной без всякого сожаления. Легко предпочли мне других. А я легко смирилась. И не по гордости. А потому, что я пораженка. Сколько ни обманывай себя, а это - порода. И ничего тут не поделаешь.
В замке повернули ключ. Кто это может быть? Денис? Олег с тренировки? В квартиру, неся огромные сумки, медленно- входила мама.
- Ты уже дома? - с робкой улыбкой спросила она. - Ну, как? Как съездила? - И, присмотревшись ко мне, добавила: - Плохо?
- Совсем неплохо. - Я спешно стирала с лица скорбное выражение.
Мама и так в последнее время относится ко мне как к тяжелобольной.
- А я, видишь, пораньше сегодня. Аня меня отпустила. И знаешь, хоть с опозданием, подарок мне к празднику сделала: сто долларов.
- А ты их истратила на сладости?
- Да уж, купила кое-чего. Чайник ставь.
- А я завтра уезжаю, - сообщила я за чаем. - Буду теперь в Хабарово жить.
- Ты хорошо подумала?
- Мам, я больше не могу. Это не жизнь, а какая-то мука: без дела, без денег. Дети во мне особенно не нуждаются…
- Ну при чем тут деньги. - Мама улыбнулась извиняющейся улыбкой. - Я же работаю.
- Но я тоже не ребенок, сама зарабатывать должна.
- Ах, Маруська, это такой труд! Такая ответственность! Сколько во все это вложат денег, а вдруг ничего не выйдет. Начнут искать виноватого…
- Ладно, мам, я уж контракт подписала.
- Ты бы хоть его прочла как следует, - сокрушалась мама. - Посоветовалась бы с кем…
А дальше дело приняло неожиданный оборот. Видя мою решимость, мама заявила, что мне нечего взять с собой и надо срочно купить: халат, теплую пижаму (а вдруг там холодно), спортивный костюм (сейчас он у всех есть), ботинки ходить за городом, тапочки (твои просто неприличные), чайник, банку кофе, шампунь, зубную пасту, кремы… Я догадываюсь, что маме просто хочется пройтись по магазинам и таким образом развеять свою тоску. В действительности ей мучительно жалко меня:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55