Дверь и окна были по-прежнему распахнуты, но теперь за ними сгущалась темнота, откуда доносилось пение сверчков. После того как Тельма принесла из кухни еду, она объяснила, что Чарльз уже поел и ушел спать и что обычно он ложится в девять.
– Сегодня он задержался из-за тебя.
Эти слова могли послужить Стивену прекрасным поводом задать множество вопросов и завести разговор о неважном умственном состоянии Чарльза. Однако он был рад, когда Тельма передала ему нож и попросила нарезать мясо. Они поговорили о том, как лучше готовить молодую баранину. Тельма пребывала в хорошем настроении. Несколько недель, проведенных на свежем воздухе, долгие послеобеденные часы, посвященные ухаживанию за садом, и возможность работать над темой, выбранной по желанию, наполняли ее радостью. Ее босые ноги издавали приятный шаркающий звук по каменному полу, пока она носила из кухни в столовую салат, картофель и стеклянные бутылки с уксусом и оливковым маслом. На ней была мужская рубашка без воротника, заправленная в широкую юбку. Вокруг шеи висели раскрашенные деревянные бусы, купленные, возможно, в магазине игрушек. Она все еще носила тугой узел волос на затылке, приличествующий преподавателю физики. Между ней и Стивеном снова витал былой дух секретной доверительности. Хорошо было жить в глухом углу и принимать приехавшего погостить друга. Более того, они были взволнованы, поведение Чарльза придавало им чувство раскованности. Тельма могла больше не таить это в себе. Она налила в стаканы бургундского. Воздух был напоен беспредельным великодушием, и Стивен, сделав хороший глоток вина, раскаялся в своих подозрениях. Если бы он только знал, чего на самом деле хочет, кем бы он на самом деле хотел быть, он легко сумел бы добиться всего.
Пятнадцать минут спустя Стивен осуществил принятое им много недель назад решение и рассказал Тельме о том, что произошло с ним на проселочной дороге в Кенте. Заканчивая свое повествование, он представил дело так, будто очнулся в кресле у камина в доме Джулии. Тельма давно сердилась на них за разрыв, по ее словам, она была не прочь как следует стукнуть их лбами друг об друга. Стивену не хотелось беспокоить ее описанием их временной, несерьезной близости. Все остальное он пересказал в мельчайших подробностях, вплоть до ощущения сдвига во времени, до своей уверенности в том, что ему было знакомо это место, до описания того, как велосипеды стояли рядом под дверью паба, – и он во всех деталях изобразил, какие это были старомодные модели, рассказал о том, как он узнал молодую пару за столом и знакомые жесты отца, и о том, как его мать смотрела прямо на него и все же сквозь него, словно его там и не было, и о своем ощущении падения, которое он пережил, возвращаясь к дороге, о чувстве скольжения по чему-то, напоминающему желоб.
Тельма, слушая Стивена, равномерно продолжала есть и, когда он закончил, не остановилась, пока ее тарелка не опустела, и лишь потом спросила, что было до и после этого приключения, о чем именно он тогда думал. Стивен описал свою поездку на поезде, которую припомнил с трудом, и сказал, что, кажется, он думал тогда о работе подкомитета. А после? Но то, что произошло после, Тельме знать было не обязательно. Они с Джулией поговорили о разных пустяках, сказал он, дважды ставили чайник и съели испеченный Джулией пирог. А потом он отправился пешком на станцию, успел на лондонский поезд и поужинал у знакомых.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила Тельма, наливая вина.
Он пожал плечами и рассказал о том, как ему удалось узнать, что у его родителей когда-то были новые велосипеды.
– А они помнят этот паб?
– Мать не помнит. А отец не смог даже вспомнить велосипедов.
– Но ты не рассказал им о своем приключении?
– Нет. Мне не хотелось. Это выглядело бы так, словно я подслушивал важный разговор.
– Возможно, они говорили о тебе.
– Может быть.
– Но ты так и не сказал, что ты об этом думаешь, – заметила Тельма.
– Не знаю. Очевидно, здесь что-то связано со временем, с возможностью видеть сквозь время. А раз ты в курсе всех этих теорий… Она захлопала в ладоши.
– Ты едешь за город, переживаешь видение, или галлюцинацию, или что-то подобное, и что же ты делаешь? Обращаешься за советом к специалисту, разумеется! Причем не меньше чем к ученому-физику. Ты униженно явился к оракулу, которого сам же втихомолку презираешь. Почему бы тебе не обратиться к кому-нибудь из ваших модернистов?
Но Стивен привык к подобным выпадам.
– Да ладно тебе, Тельма. Признайся, что тебя распирает от желания прочесть мне лекцию. Тебе не хватает здесь студентов, пусть даже самых бездарных. Ну, давай послушаем. Так что же сегодня принято говорить о времени?
Несмотря на хорошее настроение, Тельма, казалось, без особой охоты приступила к привычному уроку. Может быть, она подозревала, что ему лень думать самому, а может, берегла идеи для своей книги. По крайней мере, поначалу она говорила быстро, словно старалась отделаться. Лишь позже она воодушевилась.
– Различных теорий сегодня хоть отбавляй. Можешь выбирать себе по вкусу. Все они описаны в книгах для непосвященной публики в духе: «Только вообразите себе… » Например, согласно одной из них, каждая мельчайшая частица каждой секунды существования мира распадается на бесчисленное количество возможных вариантов его развития, которые постоянно множатся и переплетаются, тогда как сознание искусно прокладывает дорогу сквозь это хитросплетение, создавая иллюзию устойчивой реальности.
– Ты уже говорила мне об этой теории, – сказал Стивен. – Я тогда много над ней думал.
– По-моему, она ничуть не лучше старых сказок о бородатом старике на небе. Другие физики считают, что время можно описать в виде особой субстанции, своего рода неосязаемой пыльцы. Есть еще десятки других теорий, таких же беспомощных. Все они придуманы для того, чтобы разгладить несколько морщинок по углам квантовой теории. Математикам, решающим частные проблемы, удается достичь убедительных результатов, но все прочие, великие теоретики, просто гадают на кофейной гуще. То, что у них получается, некрасиво и противоестественно. Но чем бы ни было время на самом деле, наши повседневные, школьные представления о том, что оно линейно, последовательно, абсолютно и течет слева направо, из прошлого через настоящее к будущему, либо неверны, либо отражают лишь малую часть истины. Мы хорошо знаем это по опыту. Час может пролететь, как пять минут, или тянуться, как целая неделя. Время вариативно. Это открыл еще Эйнштейн, который по-прежнему остается главным авторитетом в этой области. В теории относительности время зависит от скорости наблюдателя. То, что одному человеку покажется произошедшим одновременно, для другого распадется на ряд последовательных событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Сегодня он задержался из-за тебя.
Эти слова могли послужить Стивену прекрасным поводом задать множество вопросов и завести разговор о неважном умственном состоянии Чарльза. Однако он был рад, когда Тельма передала ему нож и попросила нарезать мясо. Они поговорили о том, как лучше готовить молодую баранину. Тельма пребывала в хорошем настроении. Несколько недель, проведенных на свежем воздухе, долгие послеобеденные часы, посвященные ухаживанию за садом, и возможность работать над темой, выбранной по желанию, наполняли ее радостью. Ее босые ноги издавали приятный шаркающий звук по каменному полу, пока она носила из кухни в столовую салат, картофель и стеклянные бутылки с уксусом и оливковым маслом. На ней была мужская рубашка без воротника, заправленная в широкую юбку. Вокруг шеи висели раскрашенные деревянные бусы, купленные, возможно, в магазине игрушек. Она все еще носила тугой узел волос на затылке, приличествующий преподавателю физики. Между ней и Стивеном снова витал былой дух секретной доверительности. Хорошо было жить в глухом углу и принимать приехавшего погостить друга. Более того, они были взволнованы, поведение Чарльза придавало им чувство раскованности. Тельма могла больше не таить это в себе. Она налила в стаканы бургундского. Воздух был напоен беспредельным великодушием, и Стивен, сделав хороший глоток вина, раскаялся в своих подозрениях. Если бы он только знал, чего на самом деле хочет, кем бы он на самом деле хотел быть, он легко сумел бы добиться всего.
Пятнадцать минут спустя Стивен осуществил принятое им много недель назад решение и рассказал Тельме о том, что произошло с ним на проселочной дороге в Кенте. Заканчивая свое повествование, он представил дело так, будто очнулся в кресле у камина в доме Джулии. Тельма давно сердилась на них за разрыв, по ее словам, она была не прочь как следует стукнуть их лбами друг об друга. Стивену не хотелось беспокоить ее описанием их временной, несерьезной близости. Все остальное он пересказал в мельчайших подробностях, вплоть до ощущения сдвига во времени, до своей уверенности в том, что ему было знакомо это место, до описания того, как велосипеды стояли рядом под дверью паба, – и он во всех деталях изобразил, какие это были старомодные модели, рассказал о том, как он узнал молодую пару за столом и знакомые жесты отца, и о том, как его мать смотрела прямо на него и все же сквозь него, словно его там и не было, и о своем ощущении падения, которое он пережил, возвращаясь к дороге, о чувстве скольжения по чему-то, напоминающему желоб.
Тельма, слушая Стивена, равномерно продолжала есть и, когда он закончил, не остановилась, пока ее тарелка не опустела, и лишь потом спросила, что было до и после этого приключения, о чем именно он тогда думал. Стивен описал свою поездку на поезде, которую припомнил с трудом, и сказал, что, кажется, он думал тогда о работе подкомитета. А после? Но то, что произошло после, Тельме знать было не обязательно. Они с Джулией поговорили о разных пустяках, сказал он, дважды ставили чайник и съели испеченный Джулией пирог. А потом он отправился пешком на станцию, успел на лондонский поезд и поужинал у знакомых.
– И что ты обо всем этом думаешь? – спросила Тельма, наливая вина.
Он пожал плечами и рассказал о том, как ему удалось узнать, что у его родителей когда-то были новые велосипеды.
– А они помнят этот паб?
– Мать не помнит. А отец не смог даже вспомнить велосипедов.
– Но ты не рассказал им о своем приключении?
– Нет. Мне не хотелось. Это выглядело бы так, словно я подслушивал важный разговор.
– Возможно, они говорили о тебе.
– Может быть.
– Но ты так и не сказал, что ты об этом думаешь, – заметила Тельма.
– Не знаю. Очевидно, здесь что-то связано со временем, с возможностью видеть сквозь время. А раз ты в курсе всех этих теорий… Она захлопала в ладоши.
– Ты едешь за город, переживаешь видение, или галлюцинацию, или что-то подобное, и что же ты делаешь? Обращаешься за советом к специалисту, разумеется! Причем не меньше чем к ученому-физику. Ты униженно явился к оракулу, которого сам же втихомолку презираешь. Почему бы тебе не обратиться к кому-нибудь из ваших модернистов?
Но Стивен привык к подобным выпадам.
– Да ладно тебе, Тельма. Признайся, что тебя распирает от желания прочесть мне лекцию. Тебе не хватает здесь студентов, пусть даже самых бездарных. Ну, давай послушаем. Так что же сегодня принято говорить о времени?
Несмотря на хорошее настроение, Тельма, казалось, без особой охоты приступила к привычному уроку. Может быть, она подозревала, что ему лень думать самому, а может, берегла идеи для своей книги. По крайней мере, поначалу она говорила быстро, словно старалась отделаться. Лишь позже она воодушевилась.
– Различных теорий сегодня хоть отбавляй. Можешь выбирать себе по вкусу. Все они описаны в книгах для непосвященной публики в духе: «Только вообразите себе… » Например, согласно одной из них, каждая мельчайшая частица каждой секунды существования мира распадается на бесчисленное количество возможных вариантов его развития, которые постоянно множатся и переплетаются, тогда как сознание искусно прокладывает дорогу сквозь это хитросплетение, создавая иллюзию устойчивой реальности.
– Ты уже говорила мне об этой теории, – сказал Стивен. – Я тогда много над ней думал.
– По-моему, она ничуть не лучше старых сказок о бородатом старике на небе. Другие физики считают, что время можно описать в виде особой субстанции, своего рода неосязаемой пыльцы. Есть еще десятки других теорий, таких же беспомощных. Все они придуманы для того, чтобы разгладить несколько морщинок по углам квантовой теории. Математикам, решающим частные проблемы, удается достичь убедительных результатов, но все прочие, великие теоретики, просто гадают на кофейной гуще. То, что у них получается, некрасиво и противоестественно. Но чем бы ни было время на самом деле, наши повседневные, школьные представления о том, что оно линейно, последовательно, абсолютно и течет слева направо, из прошлого через настоящее к будущему, либо неверны, либо отражают лишь малую часть истины. Мы хорошо знаем это по опыту. Час может пролететь, как пять минут, или тянуться, как целая неделя. Время вариативно. Это открыл еще Эйнштейн, который по-прежнему остается главным авторитетом в этой области. В теории относительности время зависит от скорости наблюдателя. То, что одному человеку покажется произошедшим одновременно, для другого распадется на ряд последовательных событий.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79