– Да от нас пыль столбом».
Мисс Амелия обед подавать в тот день не собиралась. Но когда в шесть часов на веранде раздались шаги, переднюю дверь все же осторожно приоткрыла. Там стоял Генри Форд Кримп, и хотя еды не было, она впустила его, усадила за стол и дала выпить. И другие пришли. Вечер был синий, резкий, снег уже не падал, но с сосняков дул ветер и сметал с земли хрупкие буранчики. Братишка Лаймон вернулся уже после темна, а с ним и Марвин Мэйси, и в руках у него были жестяной чемодан и гитара.
– Уезжать собрался? – быстро спросила мисс Амелия.
Сначала Марвин Мэйси согрелся у печки. Потом уселся за свой столик и тщательно заточил небольшую щепочку. Поковырялся в зубах, то и дело извлекая щепочку, разглядывая ее и вытирая кончик о рубаху. Ответить он даже не побеспокоился.
Горбун посматривал на мисс Амелию за прилавком. В лице его не было больше никакой мольбы – напротив, он казался очень уверенным в себе. Руки заложил за спину, уши на голове торчали довольно самонадеянно. Щеки его разрумянились, глаза сверкали, а одежда вымокла насквозь.
– Марвин Мэйси немного погостит у нас, – сказал он.
Мисс Амелия и слова поперек не сказала. Лишь вышла из-за прилавка постоять над печкой, точно от такого известия ей стало очень холодно. Не скромно грела она себе спину, как прилюдно делает большинство женщин – подняв юбки лишь на дюйм-другой. Ни грана скромности не было в мисс Амелии, и часто казалось: она забывает, что комнате – мужчины. Вот и теперь красное платье она поддернула довольно высоко сзади, когда стояла и грелась, поэтому всем, кому хотелось, открылась часть сильной волосатой ляжки. Голову она склонила на одну сторону и заговорила сама с собой, кивая и морща лоб, и в голосе ее звучали обвинение и упрек, хотя слов было не разобрать. А горбун с Марвином Мэйси тем временем отправились наверх, в гостиную со степной травой, с двумя швейными машинками, в уединенные комнаты, где мисс Амелия прожила всю свою жизнь. В кабачке было слышно, как они грохочут, раскладывая вещи Марвина Мэйси и устраивая его поудобнее.
Так вот Марвин Мэйси и навязался в дом мисс Амелии. Сначала Братишка Лаймон, уступивший ему свою комнату, спал на диване в гостиной. Но снегопад плохо на него подействовал – он сильно простыл, простуда перешла в зимнюю ангину, поэтому мисс Амелия уложила его на свою кровать. Диван в гостиной оказался для нее слишком короток, ноги свешивались с края, и она частенько скатывалась на пол. Наверное, от такой нехватки сна в голове у нее помутилось – что бы ни замысливала она против Марвина Мэйси, все обращалось на нее же. Попадала в собственные силки и оказывалась в одном жалком положении за другим. Но Марвина Мэйси из дому не выгоняла, поскольку боялась, что останется совсем одна. Пожив хоть раз с другим человеком, мука смертная – жить одному. Безмолвие комнаты в отсветах очага, когда вдруг перестают тикать часы, нервные тени в пустом доме – уж лучше пустить на постой смертного врага, чем этот ужас одинокого житья.
Снег продержался недолго. Вышло солнце, и за два дня городок стал, как прежде. Мисс Амелия дома не открывала, пока не стаяла последняя снежинка. А потом устроила большую уборку, проветрила все на солнышке. Но до этого первым делом, выйдя снова во двор, привязала она веревку к самой толстой ветке персидской сирени, а к концу веревки привязала джутовый мешок, набитый песком. Такую вот боксерскую грушу себе сделала и с того дня каждое утро выходила во двор упражняться. Дралась-то она и так отлично – в ногах тяжеловата, но разные гадкие захваты и приемы, что знала она, это покрывали.
В мисс Амелии, как уже говорилось, росту было шесть футов два дюйма. Марвин Мэйси – на дюйм короче. По весу они были примерно равны – оба около ста шестидесяти фунтов. Преимущество Марвина Мэйси было в лукавстве всех его движений и крепости груди. На самом деле, если снаружи посмотреть, у него-то шансов, в общем, было больше. Однако почти все в городке ставили на мисс Амелию; едва ли нашелся бы человек, кто решится поспорить на Марвина Мэйси. В городке помнили большую драку между мисс Амелией и адвокатом из Форкс-Фоллз, который пытался ее надуть. Здоровенный рослый парняга был, но когда она с ним покончила, жив был лишь на четверть. И не только своим боксерским талантом она всех поражала – она лишала противника силы духа, корча ужасные рожи и издавая яростные вопли, так что даже у зрителей иногда душа в пятки уходила. Храброй была, настойчиво молотила по утрам свою грушу, да и правда сейчас была на ее стороне. Поэтому люди в нее верили и ждали. Конечно, день боя никто не назначал. Просто знаки слишком ясные, чтобы их проглядеть.
А горбун в это время расхаживал везде с личиком сморщенным и довольным. Ведь умно и тонко это он между ними кашу заварил. Постоянно Марвина Мэйси за штанину дергал, чтобы к себе внимание привлечь. А иногда и за мисс Амелией по пятам шлендал – да только чтобы посмеяться над ее неуклюжей походкой длинноногой; глаза к переносице скашивал, все движения ее копировал так, чтоб выглядела уродиной. И нечто настолько кошмарное во всем этом сквозило, что даже самым глупым посетителям кабачка, Мерли Райану, к примеру, смеяться было не с руки. Один Марвин Мэйси левым углом рта скалился да хмыкал. Мисс Амелия же, когда такое случалось, разрывалась между двумя чувствами. Глядела на горбуна с бессильным гнетущим упреком – а потом поворачивалась к Марвину Мэйси, стискивая зубы.
– Кишки порвешь! – резко говорила она.
А Марвин Мэйси на это лишь гитару свою брал с пола, где та валялась под стулом. Голос у него был влажный, склизкий, поскольку во рту всегда собиралось много слюны. И песенки, что пел он, скользили из горла медленно, гладкими угрями. Сильными пальцами он перебирал струны – изысканно и умело, а что бы ни пел – все и соблазняло, и раздражало. Такого обычно мисс Амелия вынести уже не могла.
– Кишки порвешь! – повторяла она, срываясь на крик.
Да только у Марвина Мэйси всегда был готов для нее ответ. Он накрывал ладонью струны, дрожащие отзвуки пригасить, и отвечал медленно, уверенно и нагло:
– Вопи-вопи. Все на тебя же и отскакивает. Гавкай!
И мисс Амелия лишь стояла перед ним беспомощно, поскольку никто еще пути из такой ловушки не изобрел. Не могла она криком ругаться так, чтобы на нее все отскакивало. Обставил он ее, ничего тут не поделаешь.
Так вот все и тянулось. Что по ночам между ними происходило в верхних комнатах – никому не ведомо. Но в кабачок каждый вечер все больше и больше народу набивалось. Еще один столик пришлось внести. Даже Отшельник – полоумный по имени Рэйнер Смит, ударившийся в болота много лет назад, – прознал что-то о таком положении дел и вышел как-то ночью поглядеть в окна да поразмыслить над сборищем в этом ярком кабачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Мисс Амелия обед подавать в тот день не собиралась. Но когда в шесть часов на веранде раздались шаги, переднюю дверь все же осторожно приоткрыла. Там стоял Генри Форд Кримп, и хотя еды не было, она впустила его, усадила за стол и дала выпить. И другие пришли. Вечер был синий, резкий, снег уже не падал, но с сосняков дул ветер и сметал с земли хрупкие буранчики. Братишка Лаймон вернулся уже после темна, а с ним и Марвин Мэйси, и в руках у него были жестяной чемодан и гитара.
– Уезжать собрался? – быстро спросила мисс Амелия.
Сначала Марвин Мэйси согрелся у печки. Потом уселся за свой столик и тщательно заточил небольшую щепочку. Поковырялся в зубах, то и дело извлекая щепочку, разглядывая ее и вытирая кончик о рубаху. Ответить он даже не побеспокоился.
Горбун посматривал на мисс Амелию за прилавком. В лице его не было больше никакой мольбы – напротив, он казался очень уверенным в себе. Руки заложил за спину, уши на голове торчали довольно самонадеянно. Щеки его разрумянились, глаза сверкали, а одежда вымокла насквозь.
– Марвин Мэйси немного погостит у нас, – сказал он.
Мисс Амелия и слова поперек не сказала. Лишь вышла из-за прилавка постоять над печкой, точно от такого известия ей стало очень холодно. Не скромно грела она себе спину, как прилюдно делает большинство женщин – подняв юбки лишь на дюйм-другой. Ни грана скромности не было в мисс Амелии, и часто казалось: она забывает, что комнате – мужчины. Вот и теперь красное платье она поддернула довольно высоко сзади, когда стояла и грелась, поэтому всем, кому хотелось, открылась часть сильной волосатой ляжки. Голову она склонила на одну сторону и заговорила сама с собой, кивая и морща лоб, и в голосе ее звучали обвинение и упрек, хотя слов было не разобрать. А горбун с Марвином Мэйси тем временем отправились наверх, в гостиную со степной травой, с двумя швейными машинками, в уединенные комнаты, где мисс Амелия прожила всю свою жизнь. В кабачке было слышно, как они грохочут, раскладывая вещи Марвина Мэйси и устраивая его поудобнее.
Так вот Марвин Мэйси и навязался в дом мисс Амелии. Сначала Братишка Лаймон, уступивший ему свою комнату, спал на диване в гостиной. Но снегопад плохо на него подействовал – он сильно простыл, простуда перешла в зимнюю ангину, поэтому мисс Амелия уложила его на свою кровать. Диван в гостиной оказался для нее слишком короток, ноги свешивались с края, и она частенько скатывалась на пол. Наверное, от такой нехватки сна в голове у нее помутилось – что бы ни замысливала она против Марвина Мэйси, все обращалось на нее же. Попадала в собственные силки и оказывалась в одном жалком положении за другим. Но Марвина Мэйси из дому не выгоняла, поскольку боялась, что останется совсем одна. Пожив хоть раз с другим человеком, мука смертная – жить одному. Безмолвие комнаты в отсветах очага, когда вдруг перестают тикать часы, нервные тени в пустом доме – уж лучше пустить на постой смертного врага, чем этот ужас одинокого житья.
Снег продержался недолго. Вышло солнце, и за два дня городок стал, как прежде. Мисс Амелия дома не открывала, пока не стаяла последняя снежинка. А потом устроила большую уборку, проветрила все на солнышке. Но до этого первым делом, выйдя снова во двор, привязала она веревку к самой толстой ветке персидской сирени, а к концу веревки привязала джутовый мешок, набитый песком. Такую вот боксерскую грушу себе сделала и с того дня каждое утро выходила во двор упражняться. Дралась-то она и так отлично – в ногах тяжеловата, но разные гадкие захваты и приемы, что знала она, это покрывали.
В мисс Амелии, как уже говорилось, росту было шесть футов два дюйма. Марвин Мэйси – на дюйм короче. По весу они были примерно равны – оба около ста шестидесяти фунтов. Преимущество Марвина Мэйси было в лукавстве всех его движений и крепости груди. На самом деле, если снаружи посмотреть, у него-то шансов, в общем, было больше. Однако почти все в городке ставили на мисс Амелию; едва ли нашелся бы человек, кто решится поспорить на Марвина Мэйси. В городке помнили большую драку между мисс Амелией и адвокатом из Форкс-Фоллз, который пытался ее надуть. Здоровенный рослый парняга был, но когда она с ним покончила, жив был лишь на четверть. И не только своим боксерским талантом она всех поражала – она лишала противника силы духа, корча ужасные рожи и издавая яростные вопли, так что даже у зрителей иногда душа в пятки уходила. Храброй была, настойчиво молотила по утрам свою грушу, да и правда сейчас была на ее стороне. Поэтому люди в нее верили и ждали. Конечно, день боя никто не назначал. Просто знаки слишком ясные, чтобы их проглядеть.
А горбун в это время расхаживал везде с личиком сморщенным и довольным. Ведь умно и тонко это он между ними кашу заварил. Постоянно Марвина Мэйси за штанину дергал, чтобы к себе внимание привлечь. А иногда и за мисс Амелией по пятам шлендал – да только чтобы посмеяться над ее неуклюжей походкой длинноногой; глаза к переносице скашивал, все движения ее копировал так, чтоб выглядела уродиной. И нечто настолько кошмарное во всем этом сквозило, что даже самым глупым посетителям кабачка, Мерли Райану, к примеру, смеяться было не с руки. Один Марвин Мэйси левым углом рта скалился да хмыкал. Мисс Амелия же, когда такое случалось, разрывалась между двумя чувствами. Глядела на горбуна с бессильным гнетущим упреком – а потом поворачивалась к Марвину Мэйси, стискивая зубы.
– Кишки порвешь! – резко говорила она.
А Марвин Мэйси на это лишь гитару свою брал с пола, где та валялась под стулом. Голос у него был влажный, склизкий, поскольку во рту всегда собиралось много слюны. И песенки, что пел он, скользили из горла медленно, гладкими угрями. Сильными пальцами он перебирал струны – изысканно и умело, а что бы ни пел – все и соблазняло, и раздражало. Такого обычно мисс Амелия вынести уже не могла.
– Кишки порвешь! – повторяла она, срываясь на крик.
Да только у Марвина Мэйси всегда был готов для нее ответ. Он накрывал ладонью струны, дрожащие отзвуки пригасить, и отвечал медленно, уверенно и нагло:
– Вопи-вопи. Все на тебя же и отскакивает. Гавкай!
И мисс Амелия лишь стояла перед ним беспомощно, поскольку никто еще пути из такой ловушки не изобрел. Не могла она криком ругаться так, чтобы на нее все отскакивало. Обставил он ее, ничего тут не поделаешь.
Так вот все и тянулось. Что по ночам между ними происходило в верхних комнатах – никому не ведомо. Но в кабачок каждый вечер все больше и больше народу набивалось. Еще один столик пришлось внести. Даже Отшельник – полоумный по имени Рэйнер Смит, ударившийся в болота много лет назад, – прознал что-то о таком положении дел и вышел как-то ночью поглядеть в окна да поразмыслить над сборищем в этом ярком кабачке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20