Бочкообразная грудь, голова с низким лбом и плоским затылком, сидящая на мощной короткой шее, колонны-ноги, могучие плети тяжело висящих рук. Вместо глаз узкие чёрные прорези, нос едва намечен, рот — прямая и грубая, точно топором прорубленная рана, убегающий назад подбородок. Воплощение слепой и грубой человекоподобной мощи. И вовсе не Геракл — Голем!
— Эй, ты кто? — уже не так уверенно и сбавив голос, повторил свой оклик Гирин.
— Руха! — трубно откликнулся Голем, и в узких прорезях его глаз сверкнула зелёная молния. — Руха!
Гигант тяжело возложил громадные кисти рук на серебристые прутья клетки и встряхнул их с такой силой, что клетка шатнулась, точно при землетрясении.
— Руха, — уже тише повторил Голем, словно убедившись в тщетности попытки освободиться, уронил руки вниз, повернулся к Гирину спиной и шагнул в полумрак, в глубину клетки.
Александр покачал головой и ладонью вытер со лба выступивший пот. Нет, с этим чудищем лучше не связываться! Он подошёл к топчану и устало опустился на него, почему-то предварительно потрогав его рукой, наверное, подсознательно опасался, что это и не топчан вовсе, а какая-нибудь чертовщина, способная вдруг запищать на разные голоса или укусить.
— О-хо-хо! Не-хо-ро-хо! — пожаловался Гирину водяной из клетки напротив.
Секунду Гирин вглядывался в его чёрные, истекавшие печалью глаза, а потом отвернулся и с неожиданным равнодушием подумал: «Гори ты голубым огнём! И пусть вместе с тобой сгорят все остальные страхиладзе, которых на свете нет и быть не может! Снятся они мне, что ли?» Только теперь и как-то вдруг он заметил, что на нем надет его старенький, выцветший почти добела комбинезон — куртка и брюки. И сразу же вспомнил заход на посадку вразрез между двумя башнями облаков, ослепительную вспышку и серое безмолвие небытия! Итак, заход на посадку. Гирин несколько раз мысленно повторил эту фразу, поворачивая её в сознании и так и эдак, стараясь восстановить ход последующих событий. Но хоть убей, не мог припомнить, что произошло после удара молнии! «Не торопись, не нервничай, — сказал он самому себе, — и рассуждай логически». Раз он жив и здоров, то совершенно очевидно, что самолёт так или иначе, но благополучно приземлился. Видимо майор Ивасик взял управление и посадил самолёт, пусть не на аэродроме, пусть где-нибудь в поле или в лесу, но посадил. Но где самолёт, где Ивасик? И что значит весь этот бредовый зверинец? Этот цирк? Это дурацкое кино?
Вдруг простая, простая, как колун, мысль словно обухом ударила Гирина бред! Все эти клетки и фантастические звери — горячечный бред больного, воспалённого мозга. Сидит сейчас Александр Гирин под плоскостью разбитого самолёта или на больничной койке, а тяжкий морок туманит ему голову и рождает изломанные видения — причудливую смесь реальности и сказки. Он болен, он сошёл с ума — только и всего! Гирин вздрагивающей рукой провёл по лбу и затравленно огляделся. Безумие? Нет-нет, только не это! И потом, если все это бред и наваждение, откуда же такая звонкая ясность каждой мысли, каждого ощущения? Может быть, это не бред, не безумие, а самый обыкновенный сои, ведь только во сне могут привидеться такие чудеса! И полет с Ивасиком но маршруту — сон, и удар молнии в самолёт — сон, и пожар в зоне топливного бака тоже сон. Мысль Гирина вдруг оборвалась — пожар? Пожар, шлейф жирного чёрного дыма за хвостом самолёта, языки пламени было все это или не было? Гирин крепко потёр себе ладонью лоб… Нет, он не мог уверенно ответить даже на свои собственные вопросы. Может быть, было, но может быть, и не было, может быть, приснилось, как снится теперь, сейчас этот дурацкий зверинец!.. В памяти Гирина вдруг всплыла фраза Андрияна Николаева, прозвучавшая на государственном экзамене по космической технике: «Прежде всего сохраняю спокойствие».
Николаев попал под перекрёстный огонь специалистов, творцов, а стало быть, и изощрённых знатоков той самой техники, по которой будущий лётчик-космонавт сдавал экзамен. Специалисты, как это иногда случается даже на экзаменах, увлеклись и буквально замучили Николаева всякими каверзными вопросами, связанными с действиями в особых случаях полёта при неполадках и отказах различной бортовой аппаратуры. Николаев подустал, да, видимо, и попросту несколько растерялся перед дружным натиском учёных мужей. Но не так-то просто было сбить с толку Андрияна Николаева! Перед ответом на очередной хитроумный вопрос, сопровождаемый стандартным рефреном: «Ваши действия?» — Николаев помолчал, преодолевая минутную растерянность, и рассудительно сказал: «Прежде всего сохраняю спокойствие». После секундной паузы напряжение разрядилось общим смехом, государственная комиссия настроилась на более благожелательный к космонавтам, реалистичный лад, и дальше экзамены пошли куда более гладко.
Невольно улыбнулся и Гирин, вспомнив по-своему бессмертную фразу Андрияна Николаева. Да-да, прежде всего надо сохранять спокойствие! Спокойствие и капельку юмора, что бы там ни творилось вокруг. Только в этом случае он сохраняет какие-то шансы разобраться в том, что с ним происходит на самом деле. Пусть все идёт своим чередом! Чем не гениальная мысль? В иных ситуациях главное не действие, а ожидание, точнее, выжидание. Надо дать событиям определиться, а потом уже действовать, действовать незамедлительно, ибо порой промедление смерти подобно.
С несколько более лёгким сердцем, с оттенком насмешки по отношению к самому себе и ко всему происходящему Гирин огляделся «окрест». Вцепившись мощными когтями в толстую жердь и спрятав голову под золотисто-пурпурное крыло, мирно дремал недавно такой неистовый «некиричи» — этакий капризный придворный щёголь, которого сморили изысканный ужин, доброе вино и любовные утехи. Водяной в очередной раз вынырнул из воды, поохал, вытянул из-под воды неуклюжую руку-ласт, очень человеческим движением почесал свою седую голову, с тоской покосился на Гирина и пропал — только круги пошли по тёмной воде. А Голем? Присмотревшись, Гирин обнаружил, что гигант сидит неподалёку от решётки в какой-то странной, не человеческой, а скорее кошачьей позе — скрестив ноги и опираясь ладонями выпрямленных рук о пол. Впрочем, разве Голем — человек? Разве другой сосед Гирина, водяной, тюлень? Разве расфуфыренный некиричи со своим подвижным хоботком-носом и складными ручками — петух? А колышущаяся груда теста с вырастающими из неё глазастыми грибами — ведь это вообще черт его знает что! Гирин отвёл взгляд от серебристых клеток своих соседей и задумался, подперев рукой подбородок. Какое слово недавно пришло ему на ум? Зверинец! Только не обыкновенный, а космический зверинец, в котором собраны животные из множества разных звёздных систем галактики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
— Эй, ты кто? — уже не так уверенно и сбавив голос, повторил свой оклик Гирин.
— Руха! — трубно откликнулся Голем, и в узких прорезях его глаз сверкнула зелёная молния. — Руха!
Гигант тяжело возложил громадные кисти рук на серебристые прутья клетки и встряхнул их с такой силой, что клетка шатнулась, точно при землетрясении.
— Руха, — уже тише повторил Голем, словно убедившись в тщетности попытки освободиться, уронил руки вниз, повернулся к Гирину спиной и шагнул в полумрак, в глубину клетки.
Александр покачал головой и ладонью вытер со лба выступивший пот. Нет, с этим чудищем лучше не связываться! Он подошёл к топчану и устало опустился на него, почему-то предварительно потрогав его рукой, наверное, подсознательно опасался, что это и не топчан вовсе, а какая-нибудь чертовщина, способная вдруг запищать на разные голоса или укусить.
— О-хо-хо! Не-хо-ро-хо! — пожаловался Гирину водяной из клетки напротив.
Секунду Гирин вглядывался в его чёрные, истекавшие печалью глаза, а потом отвернулся и с неожиданным равнодушием подумал: «Гори ты голубым огнём! И пусть вместе с тобой сгорят все остальные страхиладзе, которых на свете нет и быть не может! Снятся они мне, что ли?» Только теперь и как-то вдруг он заметил, что на нем надет его старенький, выцветший почти добела комбинезон — куртка и брюки. И сразу же вспомнил заход на посадку вразрез между двумя башнями облаков, ослепительную вспышку и серое безмолвие небытия! Итак, заход на посадку. Гирин несколько раз мысленно повторил эту фразу, поворачивая её в сознании и так и эдак, стараясь восстановить ход последующих событий. Но хоть убей, не мог припомнить, что произошло после удара молнии! «Не торопись, не нервничай, — сказал он самому себе, — и рассуждай логически». Раз он жив и здоров, то совершенно очевидно, что самолёт так или иначе, но благополучно приземлился. Видимо майор Ивасик взял управление и посадил самолёт, пусть не на аэродроме, пусть где-нибудь в поле или в лесу, но посадил. Но где самолёт, где Ивасик? И что значит весь этот бредовый зверинец? Этот цирк? Это дурацкое кино?
Вдруг простая, простая, как колун, мысль словно обухом ударила Гирина бред! Все эти клетки и фантастические звери — горячечный бред больного, воспалённого мозга. Сидит сейчас Александр Гирин под плоскостью разбитого самолёта или на больничной койке, а тяжкий морок туманит ему голову и рождает изломанные видения — причудливую смесь реальности и сказки. Он болен, он сошёл с ума — только и всего! Гирин вздрагивающей рукой провёл по лбу и затравленно огляделся. Безумие? Нет-нет, только не это! И потом, если все это бред и наваждение, откуда же такая звонкая ясность каждой мысли, каждого ощущения? Может быть, это не бред, не безумие, а самый обыкновенный сои, ведь только во сне могут привидеться такие чудеса! И полет с Ивасиком но маршруту — сон, и удар молнии в самолёт — сон, и пожар в зоне топливного бака тоже сон. Мысль Гирина вдруг оборвалась — пожар? Пожар, шлейф жирного чёрного дыма за хвостом самолёта, языки пламени было все это или не было? Гирин крепко потёр себе ладонью лоб… Нет, он не мог уверенно ответить даже на свои собственные вопросы. Может быть, было, но может быть, и не было, может быть, приснилось, как снится теперь, сейчас этот дурацкий зверинец!.. В памяти Гирина вдруг всплыла фраза Андрияна Николаева, прозвучавшая на государственном экзамене по космической технике: «Прежде всего сохраняю спокойствие».
Николаев попал под перекрёстный огонь специалистов, творцов, а стало быть, и изощрённых знатоков той самой техники, по которой будущий лётчик-космонавт сдавал экзамен. Специалисты, как это иногда случается даже на экзаменах, увлеклись и буквально замучили Николаева всякими каверзными вопросами, связанными с действиями в особых случаях полёта при неполадках и отказах различной бортовой аппаратуры. Николаев подустал, да, видимо, и попросту несколько растерялся перед дружным натиском учёных мужей. Но не так-то просто было сбить с толку Андрияна Николаева! Перед ответом на очередной хитроумный вопрос, сопровождаемый стандартным рефреном: «Ваши действия?» — Николаев помолчал, преодолевая минутную растерянность, и рассудительно сказал: «Прежде всего сохраняю спокойствие». После секундной паузы напряжение разрядилось общим смехом, государственная комиссия настроилась на более благожелательный к космонавтам, реалистичный лад, и дальше экзамены пошли куда более гладко.
Невольно улыбнулся и Гирин, вспомнив по-своему бессмертную фразу Андрияна Николаева. Да-да, прежде всего надо сохранять спокойствие! Спокойствие и капельку юмора, что бы там ни творилось вокруг. Только в этом случае он сохраняет какие-то шансы разобраться в том, что с ним происходит на самом деле. Пусть все идёт своим чередом! Чем не гениальная мысль? В иных ситуациях главное не действие, а ожидание, точнее, выжидание. Надо дать событиям определиться, а потом уже действовать, действовать незамедлительно, ибо порой промедление смерти подобно.
С несколько более лёгким сердцем, с оттенком насмешки по отношению к самому себе и ко всему происходящему Гирин огляделся «окрест». Вцепившись мощными когтями в толстую жердь и спрятав голову под золотисто-пурпурное крыло, мирно дремал недавно такой неистовый «некиричи» — этакий капризный придворный щёголь, которого сморили изысканный ужин, доброе вино и любовные утехи. Водяной в очередной раз вынырнул из воды, поохал, вытянул из-под воды неуклюжую руку-ласт, очень человеческим движением почесал свою седую голову, с тоской покосился на Гирина и пропал — только круги пошли по тёмной воде. А Голем? Присмотревшись, Гирин обнаружил, что гигант сидит неподалёку от решётки в какой-то странной, не человеческой, а скорее кошачьей позе — скрестив ноги и опираясь ладонями выпрямленных рук о пол. Впрочем, разве Голем — человек? Разве другой сосед Гирина, водяной, тюлень? Разве расфуфыренный некиричи со своим подвижным хоботком-носом и складными ручками — петух? А колышущаяся груда теста с вырастающими из неё глазастыми грибами — ведь это вообще черт его знает что! Гирин отвёл взгляд от серебристых клеток своих соседей и задумался, подперев рукой подбородок. Какое слово недавно пришло ему на ум? Зверинец! Только не обыкновенный, а космический зверинец, в котором собраны животные из множества разных звёздных систем галактики.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35