Большинство людей способно преодолеть этот страх. По крайней мере, он не мешает им жить. Но есть и такие, которые, как бы это ни усложняло им жизнь, ни за что не отправятся туда, куда нельзя добраться на автобусе, поезде или машине.
Я рассказал обо всем этом Фрэду и предположил, что он относится именно к этой последней группе.
Тогда Фрэд спросил меня, что же ему делать.
Я предложил ему выбрать другое поле деятельности.
- И прот сказал мне точно то же самое! - воскликнул Фрэд и впервые за последние двадцать лет обнял меня. - Но он посоветовал мне сначала поговорить с тобой.
Я в жизни не видел своего сына таким счастливым.
Я с облегчением вздохнул, но, похоже, преждевременно. Не успел Фрэд уйти, как, вся розовая после душа, явилась Дженнифер. Схватила кий Фрэда, ударила по шару и промахнулась. Мы играли в бильярд и беседовали о медицинской школе, пока я вдруг не заметил, что Дженнифер не отправила в лузу ни единого шара, чего с ней прежде никогда не случалось.
- Ты хочешь со мной о чем-то поговорить? - спросил я.
- Да, папочка.
Я сразу понял, что разговор будет малоприятным. Папочкой она меня уже лет сто не называла. И к тому же я заметил, что она тоже успела поговорить с протом.
Но Дженни не всегда удается перейти прямо к делу.
- Я видела, как ты обнял Фрэда, - начала она. - Это очень мило. Никогда раньше не видела, чтобы ты его обнимал.
- А столько раз хотелось это сделать.
- Почему же ты этого не делал?
- Не знаю.
- Эбби считает, что ты никогда особенно не интересовался нашими проблемами. Она думает, что это из-за того, что ты целые дни имеешь дело с несчастьями других людей и дома уже не хочешь больше обо всем этом слушать.
- Знаю. Она мне это сказала перед уходом. Но это не так. Я все время думаю о вас. Просто не хотел, чтобы вы считали, будто я вмешиваюсь в вашу жизнь.
- Но почему? Почти все знакомые мне родители вмешиваются.
- Длинная история.
Дженни снова промахнулась.
- Ничего, давай рискнем.
- Ну, это в основном из-за моего отца. Твоего дедушки.
- Что же он тебе такого сделал?
- Он хотел, чтобы я стал врачом.
- Ну и что в этом плохого?
- А я не хотел быть врачом!
- Пап, как он мог заставить тебя стать врачом? Он умер, когда тебе было не то одиннадцать, не то двенадцать, верно? - Ее голос чарующе дрогнул на «одиннадцать» и «двенадцать».
- Верно, но он посеял семена, и они росли и росли. Я не мог с ними справиться. Я чувствовал себя виноватым. Я, наверное, хотел прожить за него непрожитую им жизнь. И еще я это сделал для матери - вашей бабушки.
- Я не думаю, что можно за кого-то прожить жизнь. Но если это тебя утешит, должна тебе сказать, что ты очень хороший врач.
- Спасибо. - На этот раз промахнулся я. - Между прочим, ты ведь пошла в Высшую медицинскую школу не из-за меня, верно?
- В какой-то мере из-за тебя. Во всяком случае, не потому, что ты этого хотел. Я всегда считала, что ты этого не хотел. Ты никогда не брал меня к себе в кабинет, никогда не водил по больнице. Может быть, именно поэтому мне и стала интересна медицина - она казалась загадочной.
- Мне не хотелось повторить ошибку моего отца. И если я тебе этого еще не успел сказать, то скажу сейчас: я очень рад, что ты решила стать врачом.
- Спасибо, папочка. - Она снова промахнулась, послав по ошибке в лузу белый шар. - А что бы ты стал делать? Я имею в виду, если б не пошел в медицину?
- Я всю жизнь хотел стать оперным певцом.
И тут она улыбнулась нежной улыбкой своей матери, той самой, которой та улыбалась, когда хотела сказать: «Как это мило».
Я даже рассердился:
- А что такое? Ты считаешь, я не смог бы стать певцом?
- Я считаю, что каждый человек должен быть тем, кем он или она хочет быть, - ответила Дженнифер, уже без улыбки. - Об этом я и хотела поговорить с тобой.
И, ударив по двенадцатому номеру, промахнулась дальше некуда.
- Ну, давай! - подбодрил ее я.
- Нет, теперь твоя очередь.
- Я имел в виду, скажи мне, в чем твоя проблема.
И тут Дженни кинулась ко мне на грудь и горько заплакала:
- Папочка, я лесбиянка!
Была уже почти полночь. Я помню время потому, что вслед за этим явился Фишка. Он тоже вел себя как-то странно, и я приготовился к очередному признанию. Правда, Фишка с протом не разговаривал.
После того знаменательного Четвертого июля даже мои внуки стали вести себя как-то иначе. Они перестали ссориться и бросаться друг в друга вещами, беспрекословно причесывались и шли в ванную мыться без всяких пререканий - превращение почти невероятное.
Но вернемся к нашему пикнику. Прот даже не прикоснулся к курице, но съел огромную порцию салата «Уолдорф» и выпил пару галлонов разных фруктовых соков, выкрикнув что-то наподобие «Да здравствует gusto!». Прот казался совершенно спокойным: почти весь день он играл в фрисби и бадминтон с Дождем, Звездочкой и Ромашкой.
И тут случилось нечто неожиданное. Карен включила на газоне поливалки, чтобы дети могли немного охладиться, и прот, который еще минуту назад, казалось, радовался жизни, вдруг стал сам не свой. Он, слава Богу, ни на кого не набросился - только уставился в диком ужасе на Дженнифер и двух моих внуков, которые то вбегали в струи поливалки, то выбегали из-под них. И вдруг начал орать и метаться по двору. Я стоял и думал: «Что я такое сделал, черт побери?» И тут он остановился, упал на колени и уткнулся лицом в ладони. В тот же миг к нему подскочила Ромашка. А Бетти, ее муж и наш практикант уставились на меня в ожидании указаний, но единственное указание, что пришло мне в голову, было: «Немедленно выключите эти чертовы поливалки!»
Я очень осторожно приблизился к проту. Но не успел я положить ему руку на плечо, как он поднял голову, мгновенно повеселел и снова принялся резвиться с Ромашкой.
Больше до конца дня никаких происшествий не было.
Нам с Карен было о чем поговорить в ту ночь, и спать мы отправились лишь на рассвете. Карен хотелось знать, что Фрэдди будет делать, когда кончит летать, и она всплакнула о Дженни, но не из-за ее выбора, а потому, что знала: Дженни будет нелегко. Однако последнее, что она сказала, перед тем как заснуть, было: «Я терпеть не могу оперу».
На следующее утро Жизель ждала меня, чуть не прыгая от радости.
- Он с северо-запада! - воскликнула она. - Скорее всего, из западной Монтаны, северного Айдахо или восточной части штата Вашингтон!
- Так сказал ваш парень?
- Это не парень, но именно так она и сказала!
- Неужели полиции не известно, что кто-то, в особенности ученый, пропал в той части страны пять лет назад?
- Должно быть, известно. Я знакома кое с кем в Шестом участке. Хотите, чтобы я их расспросила?
Впервые за последние несколько дней я рассмеялся. Похоже, на свете не было такого места, где бы она кого-нибудь не знала. Я поднял руки вверх:
- Конечно. Почему бы нет? Давайте действуйте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Я рассказал обо всем этом Фрэду и предположил, что он относится именно к этой последней группе.
Тогда Фрэд спросил меня, что же ему делать.
Я предложил ему выбрать другое поле деятельности.
- И прот сказал мне точно то же самое! - воскликнул Фрэд и впервые за последние двадцать лет обнял меня. - Но он посоветовал мне сначала поговорить с тобой.
Я в жизни не видел своего сына таким счастливым.
Я с облегчением вздохнул, но, похоже, преждевременно. Не успел Фрэд уйти, как, вся розовая после душа, явилась Дженнифер. Схватила кий Фрэда, ударила по шару и промахнулась. Мы играли в бильярд и беседовали о медицинской школе, пока я вдруг не заметил, что Дженнифер не отправила в лузу ни единого шара, чего с ней прежде никогда не случалось.
- Ты хочешь со мной о чем-то поговорить? - спросил я.
- Да, папочка.
Я сразу понял, что разговор будет малоприятным. Папочкой она меня уже лет сто не называла. И к тому же я заметил, что она тоже успела поговорить с протом.
Но Дженни не всегда удается перейти прямо к делу.
- Я видела, как ты обнял Фрэда, - начала она. - Это очень мило. Никогда раньше не видела, чтобы ты его обнимал.
- А столько раз хотелось это сделать.
- Почему же ты этого не делал?
- Не знаю.
- Эбби считает, что ты никогда особенно не интересовался нашими проблемами. Она думает, что это из-за того, что ты целые дни имеешь дело с несчастьями других людей и дома уже не хочешь больше обо всем этом слушать.
- Знаю. Она мне это сказала перед уходом. Но это не так. Я все время думаю о вас. Просто не хотел, чтобы вы считали, будто я вмешиваюсь в вашу жизнь.
- Но почему? Почти все знакомые мне родители вмешиваются.
- Длинная история.
Дженни снова промахнулась.
- Ничего, давай рискнем.
- Ну, это в основном из-за моего отца. Твоего дедушки.
- Что же он тебе такого сделал?
- Он хотел, чтобы я стал врачом.
- Ну и что в этом плохого?
- А я не хотел быть врачом!
- Пап, как он мог заставить тебя стать врачом? Он умер, когда тебе было не то одиннадцать, не то двенадцать, верно? - Ее голос чарующе дрогнул на «одиннадцать» и «двенадцать».
- Верно, но он посеял семена, и они росли и росли. Я не мог с ними справиться. Я чувствовал себя виноватым. Я, наверное, хотел прожить за него непрожитую им жизнь. И еще я это сделал для матери - вашей бабушки.
- Я не думаю, что можно за кого-то прожить жизнь. Но если это тебя утешит, должна тебе сказать, что ты очень хороший врач.
- Спасибо. - На этот раз промахнулся я. - Между прочим, ты ведь пошла в Высшую медицинскую школу не из-за меня, верно?
- В какой-то мере из-за тебя. Во всяком случае, не потому, что ты этого хотел. Я всегда считала, что ты этого не хотел. Ты никогда не брал меня к себе в кабинет, никогда не водил по больнице. Может быть, именно поэтому мне и стала интересна медицина - она казалась загадочной.
- Мне не хотелось повторить ошибку моего отца. И если я тебе этого еще не успел сказать, то скажу сейчас: я очень рад, что ты решила стать врачом.
- Спасибо, папочка. - Она снова промахнулась, послав по ошибке в лузу белый шар. - А что бы ты стал делать? Я имею в виду, если б не пошел в медицину?
- Я всю жизнь хотел стать оперным певцом.
И тут она улыбнулась нежной улыбкой своей матери, той самой, которой та улыбалась, когда хотела сказать: «Как это мило».
Я даже рассердился:
- А что такое? Ты считаешь, я не смог бы стать певцом?
- Я считаю, что каждый человек должен быть тем, кем он или она хочет быть, - ответила Дженнифер, уже без улыбки. - Об этом я и хотела поговорить с тобой.
И, ударив по двенадцатому номеру, промахнулась дальше некуда.
- Ну, давай! - подбодрил ее я.
- Нет, теперь твоя очередь.
- Я имел в виду, скажи мне, в чем твоя проблема.
И тут Дженни кинулась ко мне на грудь и горько заплакала:
- Папочка, я лесбиянка!
Была уже почти полночь. Я помню время потому, что вслед за этим явился Фишка. Он тоже вел себя как-то странно, и я приготовился к очередному признанию. Правда, Фишка с протом не разговаривал.
После того знаменательного Четвертого июля даже мои внуки стали вести себя как-то иначе. Они перестали ссориться и бросаться друг в друга вещами, беспрекословно причесывались и шли в ванную мыться без всяких пререканий - превращение почти невероятное.
Но вернемся к нашему пикнику. Прот даже не прикоснулся к курице, но съел огромную порцию салата «Уолдорф» и выпил пару галлонов разных фруктовых соков, выкрикнув что-то наподобие «Да здравствует gusto!». Прот казался совершенно спокойным: почти весь день он играл в фрисби и бадминтон с Дождем, Звездочкой и Ромашкой.
И тут случилось нечто неожиданное. Карен включила на газоне поливалки, чтобы дети могли немного охладиться, и прот, который еще минуту назад, казалось, радовался жизни, вдруг стал сам не свой. Он, слава Богу, ни на кого не набросился - только уставился в диком ужасе на Дженнифер и двух моих внуков, которые то вбегали в струи поливалки, то выбегали из-под них. И вдруг начал орать и метаться по двору. Я стоял и думал: «Что я такое сделал, черт побери?» И тут он остановился, упал на колени и уткнулся лицом в ладони. В тот же миг к нему подскочила Ромашка. А Бетти, ее муж и наш практикант уставились на меня в ожидании указаний, но единственное указание, что пришло мне в голову, было: «Немедленно выключите эти чертовы поливалки!»
Я очень осторожно приблизился к проту. Но не успел я положить ему руку на плечо, как он поднял голову, мгновенно повеселел и снова принялся резвиться с Ромашкой.
Больше до конца дня никаких происшествий не было.
Нам с Карен было о чем поговорить в ту ночь, и спать мы отправились лишь на рассвете. Карен хотелось знать, что Фрэдди будет делать, когда кончит летать, и она всплакнула о Дженни, но не из-за ее выбора, а потому, что знала: Дженни будет нелегко. Однако последнее, что она сказала, перед тем как заснуть, было: «Я терпеть не могу оперу».
На следующее утро Жизель ждала меня, чуть не прыгая от радости.
- Он с северо-запада! - воскликнула она. - Скорее всего, из западной Монтаны, северного Айдахо или восточной части штата Вашингтон!
- Так сказал ваш парень?
- Это не парень, но именно так она и сказала!
- Неужели полиции не известно, что кто-то, в особенности ученый, пропал в той части страны пять лет назад?
- Должно быть, известно. Я знакома кое с кем в Шестом участке. Хотите, чтобы я их расспросила?
Впервые за последние несколько дней я рассмеялся. Похоже, на свете не было такого места, где бы она кого-нибудь не знала. Я поднял руки вверх:
- Конечно. Почему бы нет? Давайте действуйте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52