— Не понимаю, к чему этот вопрос о бокале, — сказал полковник.
— Просто было интересно. Может, это изделие ваших народных промыслов. Извините, полковник, но я почти ничего не знаю о вашей стране. Впрочем, и о своей собственной тоже.
— Как я понял, вас силой завербовали в шпионы. Вами руководили отнюдь не патриотические убеждения.
— Шпионаж — грязная работа, — ответил Гроуфилд. — Она сродни поприщу судебного исполнителя. Не понимаю, как можно шпионить из благородных побуждений.
— Но если это помогает вашей стране?
— Ну, когда человек не способен предложить своей стране ничего лучшего, чем умение подслушивать и подглядывать в замочные скважины, вряд ли его вообще можно назвать полноценным человеком.
— А что вы можете предложить своей стране, мистер Гроуфилд?
— Бездеятельное сочувствие.
— Не понимаю этого выражения, извините.
— Ну, я не из тех, кто посвящает всю жизнь служению родине.
Вивьен вернулась с бокалами. Гроуфилд взял свой и продолжал:
— Я принадлежу к большинству. Канадец, который сделал этот бокал, не думал о том, что делает его для Канады. Он делал его за доллар в час. Разве из — за этого его можно обвинять в отсутствии патриотизма? И неужели люди, производившие ваше виски, заботились при этом о славе Ундурвы?
— Почему же нет? — возразил полковник. — Почему человек, чем бы он ни занимался, не должен делать во славу отечества все, что в его силах?
— Вы хотите сказать, что государство первично, а человек — вторичен. Я не очень разбираюсь в политике, но полагаю, что моя страна придерживается противоположной точки зрения.
— В теории, — ответил Марба. — Скажите, вы хоть раз видели Гарлем?
— Так и знал, что вы об этом спросите. Полковник, я никогда не видел Палм — Бич. Думаю, нам обоим ясно, что я не Святой Франциск Ассизский. Но покажите мне этого святого. Будь я бескорыстен и заботься о приумножении славы отчизны, сидел бы сейчас в отделении Армии Спасения и раздавал бесплатную похлебку. И никогда не впутался бы в такую передрягу. Я знаю свои грехи, и, уверяю вас, политические пристрастия не входят в их число.
Глаза полковника весело блеснули.
— Политика — грех?
— Не я, а вы заговорили о Гарлеме. Веселый блеск померк.
— Разумеется, возможна и такая точка зрения. Однако, по — моему, пора перейти к текущим делам. Со льдом виски вкуснее? — Я еще не пробовал, — ответил Гроуфилд и сделал глоток.
Виски по — прежнему жгло, как молния, но лить было можно. Теперь оно взорвалось, лишь достигнув желудка. — Гораздо лучше, благодарю.
— Похоже, вопрос заключается в том, убить вас или оставить в живых, — проговорил полковник. — Вы никак не хотите сидеть под замком и отвергаете этот самый гуманный компромисс. Значит, придется выбирать между двумя крайностями. Я верно оцениваю положение?
— К сожалению, да, — ответил Гроуфилд.
Полковник кивнул, отвернулся и в задумчивости побродил по комнате. Потом остановился и выглянул в окно. Был день, но на улице уже стемнело. Полковник отпил виски. Наконец он повернулся к Гроуфилду и сказал:
— Вы, конечно, понимаете, что это вполне объяснимая человеческая реакция. Когда вас задевают, вы даете сдачи. — Я не собираюсь никого задевать, — ответил Гроуфилд. — Ваш отказ сидеть взаперти — это своего рода нападение на нас. — По лицу полковника скользнула улыбка. — Любопытно, правда? Вы можете отказаться сесть под замок, но не можете отказаться умереть. Весьма странный расклад, вы не думаете? Гроуфилд кисло усмехнулся в ответ.
— Очень странный.
— Вы настоящий американец, — сказал полковник. — Свобода или смерть, верно?
— Похоже на то.
— Однако, когда Муссолини сказал то же самое, хоть и в несколько иных выражениях, американский народ выразил ему свое презрение.
— Опять вы о политике, — буркнул Гроуфилд.
Полковник пытливо оглядел его.
— Вы и впрямь аполитичны или у вас просто такая тактика?
— Всего понемногу.
Полковник медленно кивнул, поразмыслив, и наконец сказал: — Даже если я сохраню вам жизнь, вы сами себя угробите.
Рано или поздно вы поссоритесь с кем — нибудь из наших, и вам придет конец. А тогда возникнет вопрос, кто позволил вам свободно слоняться по усадьбе, и я попаду в неловкое положение.
— Я буду тише воды, ниже травы, — пообещал Гроуфилд, — и не стану никому докучать. Полковник покачал головой.
— Нет. Вы прирожденный смутьян. Прежде чем вы вошли сюда, я получил две ваши характеристики, столь разные, что мне трудно было поверить, что речь идет об одном и том же человеке. Это одна из причин, по которой я решил лично встретиться с вами. Теперь я вижу, что обе характеристики были верными, и вы представляете куда большую потенциальную опасность, чем можно было бы заключить на основе любой из этих характеристик. Вы не привели ни одного довода, способного убедить меня сохранить вам жизнь…
— Но и в пользу моего убийства тоже нет ни одного убедительного довода, — сказал Гроуфилд. — Я никому не угрожаю.
— Но можете угрожать. А такое лучше пресекать в зародыше, пока ничего не случилось.
— Это слишком ничтожная причина, чтобы лишать человека жизни.
— Человеческая жизнь сама по себе ничтожна.
— И ваша тоже? — спросил Гроуфилд. Полковник холодно улыбнулся.
— О моей речи нет. Мы обсуждаем вашу. Не вижу никаких оснований заступаться за вас.
Гроуфилд посмотрел на Марбу. Тот стоял с бесстрастной, ничего не выражающей физиономией и явно не собирался защищать его перед президентом. Гроуфилд его не винил. Он взглянул на Вивьен, и она отвела глаза. Неужели на ее лице отразилось сомнение? Возможно. Но вряд ли это имеет значение. Ему не удастся повлиять на нее и заставить передумать. Но, с другой стороны, отстреливаться надо до последнего патрона.
— Вивьен, — сказал Гроуфилд.
Она встала и повернулась к нему спиной, глядя в огонь.
— Это не ее решение, мистер Гроуфилд, — проговорил полковник, — а мое. Ни она, ни господин Марба не в силах изменить его.
— И какое же оно? — спросил Гроуфилд. — Отрицательное?
— Я дам вам знать, — пообещал полковник. — А сейчас Марба отведет вас обратно.
Решение было отрицательным. О положительном ему сообщили бы здесь же и сейчас же, причин откладывать не было. Но об отрицательном и приличнее, и безопаснее сказать через посредника.
Гроуфилд снова взглянул на Марбу и заметил, что тот жалеет о таком обороте дела. Жалеет, но ничего не предпринимает.
— Мне было любопытно встретиться с вами, мистер Гроуфилд, — сказал полковник. — Мое личное общение с американцами прежде не выходило за рамки дипломатических контак-тов, а дипломаты разительно не похожи на…
Гроуфилд выплеснул виски в физиономию полковника, съездил Марбе по челюсти, запустил пустым бокалом в голову Вивьен Камдела, дал Рагосу под дых, схватил со стула свое пальто и выпрыгнул в окно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41