Люди эти отличались грубостью нравов, сочетающейся с редкой заносчивостью и подозрительностью, – смесь довольно гремучая и опасная, особенно если не знать, как с ней обращаться.
К счастью, в этот самый день народу на постоялом дворе было совсем немного, и забавная, по мнению местных, фигура Дамиана привлекла не столь обширное внимание, на какое она могла рассчитывать. Двое ловцов черепах из Эль-Котуи, поджарые, загорелые как смоль парни, попытались было вызвать Дамиана на перебранку, но он ответил им такой кроткой улыбкой, что забияки тут же отстали, а один даже покрутил возле собственного виска пальцем.
Дамиан между тем нашел хозяина постоялого двора – жирного, мрачного и недоверчивого мужика лет сорока, с пудовыми кулаками, каждым из которых можно было гнуть подковы, – и перекинулся с ним несколькими словечками. Разумеется, хорошо зная человеческую природу, Дамиан вначале сунул в один из кулаков несколько мелких серебряных монет, надеясь, что это нехитрое средство расположит собеседника в его пользу.
Хозяин, которого звали Толстый Педро, хладнокровно ссыпал деньги в карман кожаного фартука, который был надет на нем по той причине, что с утра он возился с лошадьми, и промолвил:
– Сеньор, должно быть, впервые в наших краях? Только что прибыли из Старого Света, а? И как там поживает старушка Испания?
– Она процветает, – кратко, но с улыбкой ответил Дамиан, который не видел этой старушки года три.
– Пятнадцать годков, как я не ступал на землю моей Андалусии, – мечтательно сказал толстяк. – Осел здесь. Здесь теперь мой дом. А господин, должно быть, заблудился? Я сужу по вашему платью. У нас тут все больше простой люд останавливается. А если благородные господа и заходят…
– Не надо лишних слов, друг мой, – с кроткой улыбкой прервал его Дамиан. – Все мы Божьи дети, и платье тут совершенно ни при чем. Вспомни, Христос заходил в простые хижины и говорил с рыбаками и блудницами… Мне тем более незазорно. К тому же мне есть о чем с тобой поговорить. Специально для этого прошел через весь город.
– Ага, – сказал Толстый Педро. – Поговорить. А у меня как раз ни минуты времени на разговоры. Хлопот полон рот… – Для убедительности он указал рукой на свой фартук.
– Так у тебя и карман тоже не пустой, – хладнокровно напомнил Дамиан. – А если торопишься, то скажи мне побыстрее вот что… Мулат, молодой, проныра, по выговору – француз, одет, должно быть, вполне прилично, хотя, возможно, и стеснен в средствах.
– Молодой мулат? – Толстый Педро поскреб в затылке. – Не люблю я этих ублюдков… И какой белый позарится на черномазую…
Он испытующе уставился на Дамиана, и тот понял, что хозяин что-то знает.
– Я не прошу тебя его любить, – спокойно заметил Дамиан. – Я спросил, бывал ли он тут.
Хозяин почему-то быстро обернулся через плечо, а потом с непонятным выражением на толстом красном лице вновь уставился на Дамиана, от напряжения пошевелив усами, похожими на платяную щетку.
– Ей богу, память стала… – пробормотал он. – Народу бывает пропасть… А тут мулат. Тут вообще мулатов не любят…
Дамиан полез в кошелек и достал оттуда серебряный реал.
– Возьми, друг, вот это и хорошенько подумай, что ты еще знаешь про этого француза, кроме того, что его не любят, – назидательно сказал он.
И это серебро исчезло в кожаном кармане так же быстро, как до того исчезло прежнее. Но оказалось, что хозяин только вошел во вкус.
– Господин впервые в наших краях, – с расстановкой сказал он. – Оттого и удивляется, что мулатов здесь так не любят…
– Я ничему не удивляюсь, дорогой друг, – подняв руку, заявил Дамиан. – Разве что твоей непонятливости. Или, наоборот, исключительной сообразительности. Но в этих краях я действительно раньше не бывал и ваших обычаев не знаю. А потому скажи сам, чего ты хочешь, возможно, тогда мы поймем друг друга.
Толстый Педро опять оглянулся через плечо и почему-то шепотом произнес:
– Один дублон, благородный господин! Всего-то один золотой дублон и…
– Ты просишь дублон за то, чтобы немного почесать языком? – удивился Дамиан. – Ты великий грешник, мой друг! Если бы библейская блудница обладала твоими аппетитами, ее бы никто не решился побить камнями…
– Уважаемый господин! – многозначительно сказал Толстый Педро, приближая свое залитое потом лицо к самому уху Дамиана. На того пахнуло крепким запахом пота, чеснока и перегара. – Поверьте человеку, который хорошо знает местные обычаи. Вам, может быть, кажется, что вы зря истратите золотой, но любой бродяга на Эспаньоле скажет вам…
– Хорошо, я улавливаю в твоих словах обращенный ко мне призыв, – сказал Дамиан. – И откликаясь на этот призыв, я даю тебе требуемое… – Он полез в кошелек и достал оттуда золотой дублон. – Но если ты собираешься меня обмануть, то предупреждаю – мне придется вразумить тебя чем-нибудь покрепче, чем братское наставление. – И Дамиан положил руку на эфес.
Хозяин взял золото, и глаза его вспыхнули.
– Я человек богобоязненный, – сказал он, пробуя монету на зуб. – Каждое воскресенье стараюсь ходить в церковь и надеюсь, что Господь не отвернется от меня и дальше. А сейчас, добрый господин, пойдемте со мной и постарайтесь не шуметь. Вы приехали и уехали, а Толстому Педро здесь жить.
– Не бойся, я тебя не выдам, – пообещал Дамиан, который начинал смутно о чем-то догадываться.
Они вошли внутрь добротного каменного строения и по крепко сбитой лестнице поднялись на второй этаж. Коридор со множеством дверей был погружен в полумрак. Свет сюда проникал через единственное окошко, прорубленное в дальней стене и забранное решеткой. Толстый Педро с удивительной для его комплекции стремительностью прошел на цыпочках несколько ярдов и молча ткнул пальцем в одну из дверей. Затем он приложил палец к своим толстым губам и, стараясь не греметь деревянными подошвами своих сандалий, проскочил мимо Дамиана, едва не задев его толстым животом. Так с прижатым к губам пальцем он и выскочил обратно на лестницу.
Оставшись в одиночестве, Дамиан пожал плечами и бесшумно подошел к указанной двери. Все на этом постоялом дворе было сделано на совесть, из толстых прочных досок, поэтому из комнаты не доносилось никаких определенных звуков. К тому же в одном из соседних номеров кто-то храпел с такой силой, что его вздохи вполне можно было принять за рев небольшой медной трубы. Одним словом, подслушать под дверью не представлялось возможным. Дамиан заглянул в замочную скважину и убедился, что ничего не видит, так как дверь заперта изнутри ключом, который забыли в скважине. Чуть-чуть подумав и перекрестившись, он решительно постучал в дверь кулаком.
За разъяренным храпом он, разумеется, не услышал, как подошли к двери, и пожалел об этом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
К счастью, в этот самый день народу на постоялом дворе было совсем немного, и забавная, по мнению местных, фигура Дамиана привлекла не столь обширное внимание, на какое она могла рассчитывать. Двое ловцов черепах из Эль-Котуи, поджарые, загорелые как смоль парни, попытались было вызвать Дамиана на перебранку, но он ответил им такой кроткой улыбкой, что забияки тут же отстали, а один даже покрутил возле собственного виска пальцем.
Дамиан между тем нашел хозяина постоялого двора – жирного, мрачного и недоверчивого мужика лет сорока, с пудовыми кулаками, каждым из которых можно было гнуть подковы, – и перекинулся с ним несколькими словечками. Разумеется, хорошо зная человеческую природу, Дамиан вначале сунул в один из кулаков несколько мелких серебряных монет, надеясь, что это нехитрое средство расположит собеседника в его пользу.
Хозяин, которого звали Толстый Педро, хладнокровно ссыпал деньги в карман кожаного фартука, который был надет на нем по той причине, что с утра он возился с лошадьми, и промолвил:
– Сеньор, должно быть, впервые в наших краях? Только что прибыли из Старого Света, а? И как там поживает старушка Испания?
– Она процветает, – кратко, но с улыбкой ответил Дамиан, который не видел этой старушки года три.
– Пятнадцать годков, как я не ступал на землю моей Андалусии, – мечтательно сказал толстяк. – Осел здесь. Здесь теперь мой дом. А господин, должно быть, заблудился? Я сужу по вашему платью. У нас тут все больше простой люд останавливается. А если благородные господа и заходят…
– Не надо лишних слов, друг мой, – с кроткой улыбкой прервал его Дамиан. – Все мы Божьи дети, и платье тут совершенно ни при чем. Вспомни, Христос заходил в простые хижины и говорил с рыбаками и блудницами… Мне тем более незазорно. К тому же мне есть о чем с тобой поговорить. Специально для этого прошел через весь город.
– Ага, – сказал Толстый Педро. – Поговорить. А у меня как раз ни минуты времени на разговоры. Хлопот полон рот… – Для убедительности он указал рукой на свой фартук.
– Так у тебя и карман тоже не пустой, – хладнокровно напомнил Дамиан. – А если торопишься, то скажи мне побыстрее вот что… Мулат, молодой, проныра, по выговору – француз, одет, должно быть, вполне прилично, хотя, возможно, и стеснен в средствах.
– Молодой мулат? – Толстый Педро поскреб в затылке. – Не люблю я этих ублюдков… И какой белый позарится на черномазую…
Он испытующе уставился на Дамиана, и тот понял, что хозяин что-то знает.
– Я не прошу тебя его любить, – спокойно заметил Дамиан. – Я спросил, бывал ли он тут.
Хозяин почему-то быстро обернулся через плечо, а потом с непонятным выражением на толстом красном лице вновь уставился на Дамиана, от напряжения пошевелив усами, похожими на платяную щетку.
– Ей богу, память стала… – пробормотал он. – Народу бывает пропасть… А тут мулат. Тут вообще мулатов не любят…
Дамиан полез в кошелек и достал оттуда серебряный реал.
– Возьми, друг, вот это и хорошенько подумай, что ты еще знаешь про этого француза, кроме того, что его не любят, – назидательно сказал он.
И это серебро исчезло в кожаном кармане так же быстро, как до того исчезло прежнее. Но оказалось, что хозяин только вошел во вкус.
– Господин впервые в наших краях, – с расстановкой сказал он. – Оттого и удивляется, что мулатов здесь так не любят…
– Я ничему не удивляюсь, дорогой друг, – подняв руку, заявил Дамиан. – Разве что твоей непонятливости. Или, наоборот, исключительной сообразительности. Но в этих краях я действительно раньше не бывал и ваших обычаев не знаю. А потому скажи сам, чего ты хочешь, возможно, тогда мы поймем друг друга.
Толстый Педро опять оглянулся через плечо и почему-то шепотом произнес:
– Один дублон, благородный господин! Всего-то один золотой дублон и…
– Ты просишь дублон за то, чтобы немного почесать языком? – удивился Дамиан. – Ты великий грешник, мой друг! Если бы библейская блудница обладала твоими аппетитами, ее бы никто не решился побить камнями…
– Уважаемый господин! – многозначительно сказал Толстый Педро, приближая свое залитое потом лицо к самому уху Дамиана. На того пахнуло крепким запахом пота, чеснока и перегара. – Поверьте человеку, который хорошо знает местные обычаи. Вам, может быть, кажется, что вы зря истратите золотой, но любой бродяга на Эспаньоле скажет вам…
– Хорошо, я улавливаю в твоих словах обращенный ко мне призыв, – сказал Дамиан. – И откликаясь на этот призыв, я даю тебе требуемое… – Он полез в кошелек и достал оттуда золотой дублон. – Но если ты собираешься меня обмануть, то предупреждаю – мне придется вразумить тебя чем-нибудь покрепче, чем братское наставление. – И Дамиан положил руку на эфес.
Хозяин взял золото, и глаза его вспыхнули.
– Я человек богобоязненный, – сказал он, пробуя монету на зуб. – Каждое воскресенье стараюсь ходить в церковь и надеюсь, что Господь не отвернется от меня и дальше. А сейчас, добрый господин, пойдемте со мной и постарайтесь не шуметь. Вы приехали и уехали, а Толстому Педро здесь жить.
– Не бойся, я тебя не выдам, – пообещал Дамиан, который начинал смутно о чем-то догадываться.
Они вошли внутрь добротного каменного строения и по крепко сбитой лестнице поднялись на второй этаж. Коридор со множеством дверей был погружен в полумрак. Свет сюда проникал через единственное окошко, прорубленное в дальней стене и забранное решеткой. Толстый Педро с удивительной для его комплекции стремительностью прошел на цыпочках несколько ярдов и молча ткнул пальцем в одну из дверей. Затем он приложил палец к своим толстым губам и, стараясь не греметь деревянными подошвами своих сандалий, проскочил мимо Дамиана, едва не задев его толстым животом. Так с прижатым к губам пальцем он и выскочил обратно на лестницу.
Оставшись в одиночестве, Дамиан пожал плечами и бесшумно подошел к указанной двери. Все на этом постоялом дворе было сделано на совесть, из толстых прочных досок, поэтому из комнаты не доносилось никаких определенных звуков. К тому же в одном из соседних номеров кто-то храпел с такой силой, что его вздохи вполне можно было принять за рев небольшой медной трубы. Одним словом, подслушать под дверью не представлялось возможным. Дамиан заглянул в замочную скважину и убедился, что ничего не видит, так как дверь заперта изнутри ключом, который забыли в скважине. Чуть-чуть подумав и перекрестившись, он решительно постучал в дверь кулаком.
За разъяренным храпом он, разумеется, не услышал, как подошли к двери, и пожалел об этом:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73