По дороге в госпиталь вспомнились ему разведчики, Вера, и сердце больно заныло.
"Через педелю убегу", -- решил он твердо.
И, несколько успокоенный принятым решением, вошел в свою палату.
За окном сгущались тени. Сентябрь дышал в открытую форточку прохладой, манил куда-то, в горы, наверное, в царство ветров, туч и орлов -- туда, где скрылись, как в океане, друзья-товарищи, боевые его побратимы.
Эх, путь-дороженька! Далеко увела ты русского солдата!
Ванин разделся, лег на койку и, убаюканный ожиданием чего-то светлого в будущем и усталым колебанием дремотной тишины, быстро заснул крепким сном выздоравливающего человека, наливающегося новыми и всесильными соками жизни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Георге Бокулей с трудом вставил обойму в свою винтовку. Сердце солдата стучало часто и громко. Перед его глазами неотступно стояло лицо Василики -то прекрасное, каким оно было всегда, то обезображенное, каким оно было у нее мертвой. "Василика, солнце мое!.. Колокольчик ты мой звонкий!.." Георге делал много ненужных движений: надевал каску, вновь сбрасывал ее, перематывал зачем-то обмотки, застегивал и расстегивал ворот грубошерстного мундира. Брат его, Димитру, был все время рядом с ним и беспокойно следил за Георге.
-- Что с тобой? -- спросил он.
Но Георге Бокулей молчал. Он боялся, что ответ выдаст его окончательно. Веки его отяжелели. Он стал плохо видеть. Перед ним все плыло, волнообразно качаясь: и горы, и сосны, и бродившие в долине черные яки, и редкие деревянные домики горных трансильванских поселенцев. В древних камнях свистел ветер; небольшое облако, выбравшись наконец из ущелий, закрыло солнце, и вокруг стало сумеречно. Сумеречно и тревожно. Солдаты готовили оружие, гранаты, патроны. Приближались минуты атаки. Георге Бокулей, с холодным и злым выражением на лице, напряженно ждал ракеты и, наверное, потому не заметил ее. Он вздрогнул от грянувшего вдруг где-то впереди русского "ура" и быстро выскочил из окопа. "Ура-а-а-а!" -- катилось с гор, все нарастая, как грозный обвал. Впереди румынских солдат бежал Лодяну. Бокулей искал глазами боярина. Увидел его тонкую фигуру левее роты. Штенберг понемногу отставал...
Бокулей не слышал своего выстрела. Только на миг увидел, как качнулась стройная фигура офицера. Штенберг упал наземь, покатился под гору.
С горы цепь за цепью, волнами, двигались, бежали советские и румынские роты.
Немцы отстреливались, но уже ничто не могло остановить прорвавшегося с гор живого потока. "Ура" докатилось до ближайших домов города и, будто ударившись о них, разлилось по узким улицам, переулкам, дворам и огородам.
Через полчаса город был освобожден. Со всех дворов вели пленных.
На городской площади, против маленькой ратуши, толпы румынских солдат смешались с толпами наших бойцов.
Румыны обнимали советских солдат, просили красноармейские звездочки и, получив, торжественно прикрепляли их на свои выгоревшие пилотки.
Группа румын окружила, взяла в полон старшину Владимира Фетисова. Дивизионный изобретатель прямо-таки растерялся.
-- Что они хотят от меня? -- спрашивал он Георге Бокулея, который был среди этих солдат.
-- Они просят, чтобы вы, товарищ старшина, распорядились назначить командиром роты нашего Лодяну. Больше они никого не хотят.
-- Как же я могу? Ведь это дело румынского командования.
-- Солдаты боятся, что к ним пришлют опять такого же, как Штенберг.
-- Не пришлют такого... -- на всякий случай успокоил Фетисов, хотя вовсе не знал, что за командир был Штенберг, -- хорошего пришлют.
Слова Владимира подействовали. Румыны мало-помалу успокоились. Но на площади еще долго стоял гул: румынские солдаты никак не хотели уходить от советских бойцов. Они впервые так близко видели красноармейцев.
2
На южной окраине городка разместился штаб румынского корпуса.
Генерал Рупеску испытывал некоторую неловкость перед начальником политотдела Деминым, навестившим его, очевидно, не случайно. Однако Рупеску старался не выказывать своей неловкости. С подчеркнутой веселостью он крикнул своему денщику:
-- Коньяк и две рюмки!
Демин улыбнулся:
-- Решили поклониться Бахусу, господин генерал?
Генерал засмеялся и кокетливо погрозил полковнику своим коротким пальцем.
-- Не скрою. Люблю выпить. Особенно когда есть к тому причина.
-- Какая же причина, господин генерал?
-- А наша победа? Наша дружба? Разве за это не стоит выпить?
-- За дружбу -- стоит, -- сказал Демин и, усмехнувшись, добавил: -Надеюсь, вы делаете все для нее, для дружбы румын с русскими?
-- Разумеется, все, что в моих силах, -- охотно подтвердил генерал и натужно закашлялся, закрывая рот, а вместе с ним и все лицо платком.
-- Разрешите с вами не согласиться, господин генерал!
- Что?
-- Зачем вы запрещаете своим солдатам общение с нами? Зачем ваши офицеры сейчас разогнали своих солдат с площади? Не кажется ли вам, что так друзья не поступают?
-- Порядок, господин полковник, порядок требует. Армейская дисциплина, сами знаете...
-- Не правится мне такой порядок.
-- Вы что же, господин полковник, хотели, чтобы я не подчинялся приказам моего правительства?
-- Нет. Но мы хотели бы иметь искреннего союзника. Солдаты ваши -тоже.
-- Солдаты должны воевать, с кем им прикажут. И дружить с теми, с кем им повелят, -- генерал приподнялся и комом покатился по комнате, обтирая багровую шею платком. -- Солдат есть солдат!
-- Солдата, о котором вы говорите, такого солдата уже нет, господин генерал. Нет таких и в вашем корпусе. Есть солдаты, которые хотят думать.
-- Не полагаете ли вы, господин полковник, что знаете моих солдат лучше, чем я?
-- Полагаю, господин генерал. И в этом нет ничего удивительного. Мне, совeтскому офицеру, легче понять душу простого солдата. Поэтому я утверждаю, что ваши солдаты желают настоящей дружбы с нами, иначе их не заставил бы никто проливать кровь сейчас за наши общие интересы. Разумеется, вы не хотели бы этого, как не желаете того, чтобы румыны и венгры жили в вечном мире и дружбе. Вы сознательно закрываете глаза на тот факт, что ваши офицеры жестоко избивают венгерское население здесь, в Трансильвании.
-- Мадьяры -- наши исконные враги. Они и для вас враги такие же, как и для ваших румынских союзников...
-- Такие же враги, какими еще вчера являлись для нас наши сегодняшние румынские союзники. Именно поэтому мы решительно против вашей междоусобицы. -- Демин видел, как от его слов морщится и сжимается этот генерал, против своей воли ставший нашим союзником.
-- Я -- румын, господин полковник, и превыше всего ставлю национальную честь своего народа, -- патетически проговорил Рупеску. -- Мадьяры оскорбили эту честь, и моя совесть не позволяет мне быть к ним снисходительным. И я... И я никому не позволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
"Через педелю убегу", -- решил он твердо.
И, несколько успокоенный принятым решением, вошел в свою палату.
За окном сгущались тени. Сентябрь дышал в открытую форточку прохладой, манил куда-то, в горы, наверное, в царство ветров, туч и орлов -- туда, где скрылись, как в океане, друзья-товарищи, боевые его побратимы.
Эх, путь-дороженька! Далеко увела ты русского солдата!
Ванин разделся, лег на койку и, убаюканный ожиданием чего-то светлого в будущем и усталым колебанием дремотной тишины, быстро заснул крепким сном выздоравливающего человека, наливающегося новыми и всесильными соками жизни.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
1
Георге Бокулей с трудом вставил обойму в свою винтовку. Сердце солдата стучало часто и громко. Перед его глазами неотступно стояло лицо Василики -то прекрасное, каким оно было всегда, то обезображенное, каким оно было у нее мертвой. "Василика, солнце мое!.. Колокольчик ты мой звонкий!.." Георге делал много ненужных движений: надевал каску, вновь сбрасывал ее, перематывал зачем-то обмотки, застегивал и расстегивал ворот грубошерстного мундира. Брат его, Димитру, был все время рядом с ним и беспокойно следил за Георге.
-- Что с тобой? -- спросил он.
Но Георге Бокулей молчал. Он боялся, что ответ выдаст его окончательно. Веки его отяжелели. Он стал плохо видеть. Перед ним все плыло, волнообразно качаясь: и горы, и сосны, и бродившие в долине черные яки, и редкие деревянные домики горных трансильванских поселенцев. В древних камнях свистел ветер; небольшое облако, выбравшись наконец из ущелий, закрыло солнце, и вокруг стало сумеречно. Сумеречно и тревожно. Солдаты готовили оружие, гранаты, патроны. Приближались минуты атаки. Георге Бокулей, с холодным и злым выражением на лице, напряженно ждал ракеты и, наверное, потому не заметил ее. Он вздрогнул от грянувшего вдруг где-то впереди русского "ура" и быстро выскочил из окопа. "Ура-а-а-а!" -- катилось с гор, все нарастая, как грозный обвал. Впереди румынских солдат бежал Лодяну. Бокулей искал глазами боярина. Увидел его тонкую фигуру левее роты. Штенберг понемногу отставал...
Бокулей не слышал своего выстрела. Только на миг увидел, как качнулась стройная фигура офицера. Штенберг упал наземь, покатился под гору.
С горы цепь за цепью, волнами, двигались, бежали советские и румынские роты.
Немцы отстреливались, но уже ничто не могло остановить прорвавшегося с гор живого потока. "Ура" докатилось до ближайших домов города и, будто ударившись о них, разлилось по узким улицам, переулкам, дворам и огородам.
Через полчаса город был освобожден. Со всех дворов вели пленных.
На городской площади, против маленькой ратуши, толпы румынских солдат смешались с толпами наших бойцов.
Румыны обнимали советских солдат, просили красноармейские звездочки и, получив, торжественно прикрепляли их на свои выгоревшие пилотки.
Группа румын окружила, взяла в полон старшину Владимира Фетисова. Дивизионный изобретатель прямо-таки растерялся.
-- Что они хотят от меня? -- спрашивал он Георге Бокулея, который был среди этих солдат.
-- Они просят, чтобы вы, товарищ старшина, распорядились назначить командиром роты нашего Лодяну. Больше они никого не хотят.
-- Как же я могу? Ведь это дело румынского командования.
-- Солдаты боятся, что к ним пришлют опять такого же, как Штенберг.
-- Не пришлют такого... -- на всякий случай успокоил Фетисов, хотя вовсе не знал, что за командир был Штенберг, -- хорошего пришлют.
Слова Владимира подействовали. Румыны мало-помалу успокоились. Но на площади еще долго стоял гул: румынские солдаты никак не хотели уходить от советских бойцов. Они впервые так близко видели красноармейцев.
2
На южной окраине городка разместился штаб румынского корпуса.
Генерал Рупеску испытывал некоторую неловкость перед начальником политотдела Деминым, навестившим его, очевидно, не случайно. Однако Рупеску старался не выказывать своей неловкости. С подчеркнутой веселостью он крикнул своему денщику:
-- Коньяк и две рюмки!
Демин улыбнулся:
-- Решили поклониться Бахусу, господин генерал?
Генерал засмеялся и кокетливо погрозил полковнику своим коротким пальцем.
-- Не скрою. Люблю выпить. Особенно когда есть к тому причина.
-- Какая же причина, господин генерал?
-- А наша победа? Наша дружба? Разве за это не стоит выпить?
-- За дружбу -- стоит, -- сказал Демин и, усмехнувшись, добавил: -Надеюсь, вы делаете все для нее, для дружбы румын с русскими?
-- Разумеется, все, что в моих силах, -- охотно подтвердил генерал и натужно закашлялся, закрывая рот, а вместе с ним и все лицо платком.
-- Разрешите с вами не согласиться, господин генерал!
- Что?
-- Зачем вы запрещаете своим солдатам общение с нами? Зачем ваши офицеры сейчас разогнали своих солдат с площади? Не кажется ли вам, что так друзья не поступают?
-- Порядок, господин полковник, порядок требует. Армейская дисциплина, сами знаете...
-- Не правится мне такой порядок.
-- Вы что же, господин полковник, хотели, чтобы я не подчинялся приказам моего правительства?
-- Нет. Но мы хотели бы иметь искреннего союзника. Солдаты ваши -тоже.
-- Солдаты должны воевать, с кем им прикажут. И дружить с теми, с кем им повелят, -- генерал приподнялся и комом покатился по комнате, обтирая багровую шею платком. -- Солдат есть солдат!
-- Солдата, о котором вы говорите, такого солдата уже нет, господин генерал. Нет таких и в вашем корпусе. Есть солдаты, которые хотят думать.
-- Не полагаете ли вы, господин полковник, что знаете моих солдат лучше, чем я?
-- Полагаю, господин генерал. И в этом нет ничего удивительного. Мне, совeтскому офицеру, легче понять душу простого солдата. Поэтому я утверждаю, что ваши солдаты желают настоящей дружбы с нами, иначе их не заставил бы никто проливать кровь сейчас за наши общие интересы. Разумеется, вы не хотели бы этого, как не желаете того, чтобы румыны и венгры жили в вечном мире и дружбе. Вы сознательно закрываете глаза на тот факт, что ваши офицеры жестоко избивают венгерское население здесь, в Трансильвании.
-- Мадьяры -- наши исконные враги. Они и для вас враги такие же, как и для ваших румынских союзников...
-- Такие же враги, какими еще вчера являлись для нас наши сегодняшние румынские союзники. Именно поэтому мы решительно против вашей междоусобицы. -- Демин видел, как от его слов морщится и сжимается этот генерал, против своей воли ставший нашим союзником.
-- Я -- румын, господин полковник, и превыше всего ставлю национальную честь своего народа, -- патетически проговорил Рупеску. -- Мадьяры оскорбили эту честь, и моя совесть не позволяет мне быть к ним снисходительным. И я... И я никому не позволю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82