– не отставала Эрин.
– Я не могу говорить об этом, – повторил Киллиан. – Это мужское дело.
Эрин, вздохнув, отпустила его руку.
– Вот в этом и заключается моя проблема, Джерри. Могу ли я верить тому, что вы говорите? Не напрасно ли я буду надеяться на вас? Ведь все, что связано с Анджи и Дэрреллом, – это сплошной кошмар для меня. И я живу в этом кошмаре.
– Понимаю, – ответил Киллиан. – Я просмотрел ваше дело в суде. Оттуда, кстати, мне и стало известно имя судьи.
– Если бы я знала больше, – осторожно сказала Эрин, – я смогла бы тоже что-то сделать.
– Не стоит, Эрин. Я справлюсь сам.
Он не собирался уступать. С кем угодно другим ее уловка прошла бы, но только не с ним. Эрин встала.
– Ну хорошо, Джерри. Сколько времени все это займет?
– Я ожидаю звонка сегодня, во второй половине дня.
– А что, конгрессмены работают по воскресеньям?
– Да, если их карьера под угрозой.
Эрин задержалась в дверях, подыскивая наименее жестокий способ сказать то, что должна была сказать ему.
– Если все получится, если Анджела снова будет со мной... видите ли... я ничего не смогу дать вам, Джерри. Вы должны знать это. Заранее.
– Правильно ли я... Вы хотите сказать, что...
– Вы знаете, что я хочу сказать. Я буду вечно благодарна вам за вашу доброту. Это самое большее, что я могу обещать вам.
– Как я выгляжу? – помолчав, спросил Киллиан. – Раздавленным?
– Самую чуточку.
– В такой ситуации вряд ли кто-нибудь выглядел бы лучше. – Он тихонько, словно про себя, усмехнулся. – Пари держу, что и ваше заведение вы бросите.
– Само собой разумеется. Я уйду оттуда, как только Анджи вернется ко мне.
– Ну, тогда... тогда остается только одно, что вы могли бы сделать для меня. – Он подошел к стереоустановке и порылся в стопке компакт-дисков. – Можно вас задержать еще на секундочку, Эрин? Пожалуйста!
Через несколько мгновений в квартире зазвучал тяжелый рок – «У нее длинные ноги» в исполнении «Зи-Зи Топ». Эрин с шутливой укоризной взглянула на Киллиана.
– Кажется, я знаю, что вы задумали.
– Вы очень против?
– Ладно. Но только один танец, – сказала Эрин. «Урбана свернет мне шею», – подумала она про себя.
* * *
В вечер ее первого выступления Эрин дважды вырвало – до и после выхода на сцену. Урбана Спрол отвела ее в сторонку.
– Это все равно что ходить по канату, понимаешь? Главное – не смотреть вниз, тогда все будет в порядке.
Моника-младшая обняла ее и шепнула:
– Это почти то же самое, что выйти в ночной рубашке – разницы не Бог весть сколько.
А Моника-старшая сказала:
– Перестань хлюпать, ради Бога. Там за девятым столиком сидит Бобби Найт!
Примерно через неделю Эрин придумала для себя кое-что. Всякий раз, когда ей становилось холодно – физически или морально – и в голове всплывал вопрос: «Какого черта я выделываю все это?», она принималась думать об Анджи. А выходя на сцену, позволяла музыке подхватывать себя и унести далеко-далеко... Потому-то она и придавала такое значение подбору музыки: песни должны были что-то значить для нее. Танцуя под «свои» мелодии, Эрин ощущала, как отступает куда-то постоянная мучительная тревога, как чудесным образом исчезает все, что ее окружало. Она забывала, что отплясывает в чем мать родила перед толпой пьяных мужчин, и представляла себе, что зрители оценивают высоту ее прыжков и плавность движений, а не форму ее зада.
Хуже всего поначалу дело обстояло с улыбкой. Эрин была далеко не в восторге от своей новой работы, а потому и улыбка у нее не получалась. К тому же вскоре она заметила, что многие посетители тоже не улыбаются, а просто смотрят – бесстрастно и внимательно, как оценщики на аукционе скота. И снова Урбана дала ей ценный совет:
– С помощью улыбки можно добиться чего угодно!
Эрин послушалась совета и заставила себя улыбаться. Ее заработок не замедлил увеличиться. Мужчины подходили к сцене и совали сложенные десятидолларовые бумажки ей за подвязки или за резинку трико. Многие, оказавшись так близко от нее, начинали нервничать – особенно после того как в процессе сования банкнот их руки касались ее бедер. Эрин постоянно приходилось вспоминать о той доходящей до смешного власти, которую имеет секс над мужчинами: один вид обычной женской наготы мигом превращал многих из них в заикающихся, потеющих от возбуждения идиотов. Однако присутствие Шэда удерживало их от дальнейшей активности.
Эрин понадобилось около месяца, чтобы побороть свою стыдливость. В отличие от некоторых танцовщиц, она никогда не чувствовала себя на сцене по-настоящему непринужденно. Необходимость раздеваться на людях по-прежнему не доставляла ей ни малейшего удовольствия, а выкрики и свист зрителей, вдохновлявшие других девушек, оставляли ее равнодушной. В отличие от Эрин, обе Моники любили эту шумную атмосферу, в которой ощущали себя настоящими звездами. Чем возбужденнее реагировала аудитория, тем более воодушевлялись и они сами. Эрин же не подчиняла себя настроению толпы. Ее властительницей – и ее убежищем – была музыка. Когда пел Вэн Моррисон, Эрин действительно танцевала в луче лунного света.
Но так бывало на сцене стрип-клуба. Танцевать дома у клиента – дело совсем другое.
Тем не менее Эрин не испытывала страха. Мистер Квадратные Зенки в ее присутствии явно становился совершенно беспомощным; вели она ему сунуть язык в электрическую розетку, он сделал бы это не колеблясь. На всякий случай, чтобы еще более обезопасить себя, Эрин поинтересовалась личностью кудрявой женщины, несколько высокомерно взиравшей на них с выполненного сепией портрета, стоявшего на серванте. Как она и предполагала, это оказалась драгоценная матушка Джерри Киллиана, увы, уже покинувшая этот мир. Под пристальным взглядом покойной миссис Киллиан Эрин чувствовала себя как-то спокойнее.
Киллиан снял скатерть с овального стола и помог Эрин взобраться на него. Она отдала ему свои босоножки и сумочку. Он к этому моменту уже забыл обо всем на свете: и о револьвере, и о конгрессмене, и о шантаже, и о том, какие сегодня день и число...
Эрин начала танцевать, ощущая босыми ступнями гладкую прохладную поверхность стола. Она танцевала в течение четырех минут, не сняв даже свитера. Киллиан был ослеплен.
– Потрясающе! – снова и снова повторял он, сам не отдавая себе отчета в том, что говорит.
Когда песня кончилась, он быстрым движением сунул что-то в задний карман джинсов Эрин. Но то были не деньги.
Перед уходом, уже в дверях, она по-сестрински чмокнула его в щеку. Киллиан вздрогнул, словно от удара током.
– Если у меня будут хорошие новости, – сказал он, – вы увидите меня на улице около вашего клуба.
– Будьте осторожны, – попросила она, хотя на самом деле не слишком-то беспокоилась за него. Худшее, что могло случиться, – это что конгрессмен пошлет его ко всем чертям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
– Я не могу говорить об этом, – повторил Киллиан. – Это мужское дело.
Эрин, вздохнув, отпустила его руку.
– Вот в этом и заключается моя проблема, Джерри. Могу ли я верить тому, что вы говорите? Не напрасно ли я буду надеяться на вас? Ведь все, что связано с Анджи и Дэрреллом, – это сплошной кошмар для меня. И я живу в этом кошмаре.
– Понимаю, – ответил Киллиан. – Я просмотрел ваше дело в суде. Оттуда, кстати, мне и стало известно имя судьи.
– Если бы я знала больше, – осторожно сказала Эрин, – я смогла бы тоже что-то сделать.
– Не стоит, Эрин. Я справлюсь сам.
Он не собирался уступать. С кем угодно другим ее уловка прошла бы, но только не с ним. Эрин встала.
– Ну хорошо, Джерри. Сколько времени все это займет?
– Я ожидаю звонка сегодня, во второй половине дня.
– А что, конгрессмены работают по воскресеньям?
– Да, если их карьера под угрозой.
Эрин задержалась в дверях, подыскивая наименее жестокий способ сказать то, что должна была сказать ему.
– Если все получится, если Анджела снова будет со мной... видите ли... я ничего не смогу дать вам, Джерри. Вы должны знать это. Заранее.
– Правильно ли я... Вы хотите сказать, что...
– Вы знаете, что я хочу сказать. Я буду вечно благодарна вам за вашу доброту. Это самое большее, что я могу обещать вам.
– Как я выгляжу? – помолчав, спросил Киллиан. – Раздавленным?
– Самую чуточку.
– В такой ситуации вряд ли кто-нибудь выглядел бы лучше. – Он тихонько, словно про себя, усмехнулся. – Пари держу, что и ваше заведение вы бросите.
– Само собой разумеется. Я уйду оттуда, как только Анджи вернется ко мне.
– Ну, тогда... тогда остается только одно, что вы могли бы сделать для меня. – Он подошел к стереоустановке и порылся в стопке компакт-дисков. – Можно вас задержать еще на секундочку, Эрин? Пожалуйста!
Через несколько мгновений в квартире зазвучал тяжелый рок – «У нее длинные ноги» в исполнении «Зи-Зи Топ». Эрин с шутливой укоризной взглянула на Киллиана.
– Кажется, я знаю, что вы задумали.
– Вы очень против?
– Ладно. Но только один танец, – сказала Эрин. «Урбана свернет мне шею», – подумала она про себя.
* * *
В вечер ее первого выступления Эрин дважды вырвало – до и после выхода на сцену. Урбана Спрол отвела ее в сторонку.
– Это все равно что ходить по канату, понимаешь? Главное – не смотреть вниз, тогда все будет в порядке.
Моника-младшая обняла ее и шепнула:
– Это почти то же самое, что выйти в ночной рубашке – разницы не Бог весть сколько.
А Моника-старшая сказала:
– Перестань хлюпать, ради Бога. Там за девятым столиком сидит Бобби Найт!
Примерно через неделю Эрин придумала для себя кое-что. Всякий раз, когда ей становилось холодно – физически или морально – и в голове всплывал вопрос: «Какого черта я выделываю все это?», она принималась думать об Анджи. А выходя на сцену, позволяла музыке подхватывать себя и унести далеко-далеко... Потому-то она и придавала такое значение подбору музыки: песни должны были что-то значить для нее. Танцуя под «свои» мелодии, Эрин ощущала, как отступает куда-то постоянная мучительная тревога, как чудесным образом исчезает все, что ее окружало. Она забывала, что отплясывает в чем мать родила перед толпой пьяных мужчин, и представляла себе, что зрители оценивают высоту ее прыжков и плавность движений, а не форму ее зада.
Хуже всего поначалу дело обстояло с улыбкой. Эрин была далеко не в восторге от своей новой работы, а потому и улыбка у нее не получалась. К тому же вскоре она заметила, что многие посетители тоже не улыбаются, а просто смотрят – бесстрастно и внимательно, как оценщики на аукционе скота. И снова Урбана дала ей ценный совет:
– С помощью улыбки можно добиться чего угодно!
Эрин послушалась совета и заставила себя улыбаться. Ее заработок не замедлил увеличиться. Мужчины подходили к сцене и совали сложенные десятидолларовые бумажки ей за подвязки или за резинку трико. Многие, оказавшись так близко от нее, начинали нервничать – особенно после того как в процессе сования банкнот их руки касались ее бедер. Эрин постоянно приходилось вспоминать о той доходящей до смешного власти, которую имеет секс над мужчинами: один вид обычной женской наготы мигом превращал многих из них в заикающихся, потеющих от возбуждения идиотов. Однако присутствие Шэда удерживало их от дальнейшей активности.
Эрин понадобилось около месяца, чтобы побороть свою стыдливость. В отличие от некоторых танцовщиц, она никогда не чувствовала себя на сцене по-настоящему непринужденно. Необходимость раздеваться на людях по-прежнему не доставляла ей ни малейшего удовольствия, а выкрики и свист зрителей, вдохновлявшие других девушек, оставляли ее равнодушной. В отличие от Эрин, обе Моники любили эту шумную атмосферу, в которой ощущали себя настоящими звездами. Чем возбужденнее реагировала аудитория, тем более воодушевлялись и они сами. Эрин же не подчиняла себя настроению толпы. Ее властительницей – и ее убежищем – была музыка. Когда пел Вэн Моррисон, Эрин действительно танцевала в луче лунного света.
Но так бывало на сцене стрип-клуба. Танцевать дома у клиента – дело совсем другое.
Тем не менее Эрин не испытывала страха. Мистер Квадратные Зенки в ее присутствии явно становился совершенно беспомощным; вели она ему сунуть язык в электрическую розетку, он сделал бы это не колеблясь. На всякий случай, чтобы еще более обезопасить себя, Эрин поинтересовалась личностью кудрявой женщины, несколько высокомерно взиравшей на них с выполненного сепией портрета, стоявшего на серванте. Как она и предполагала, это оказалась драгоценная матушка Джерри Киллиана, увы, уже покинувшая этот мир. Под пристальным взглядом покойной миссис Киллиан Эрин чувствовала себя как-то спокойнее.
Киллиан снял скатерть с овального стола и помог Эрин взобраться на него. Она отдала ему свои босоножки и сумочку. Он к этому моменту уже забыл обо всем на свете: и о револьвере, и о конгрессмене, и о шантаже, и о том, какие сегодня день и число...
Эрин начала танцевать, ощущая босыми ступнями гладкую прохладную поверхность стола. Она танцевала в течение четырех минут, не сняв даже свитера. Киллиан был ослеплен.
– Потрясающе! – снова и снова повторял он, сам не отдавая себе отчета в том, что говорит.
Когда песня кончилась, он быстрым движением сунул что-то в задний карман джинсов Эрин. Но то были не деньги.
Перед уходом, уже в дверях, она по-сестрински чмокнула его в щеку. Киллиан вздрогнул, словно от удара током.
– Если у меня будут хорошие новости, – сказал он, – вы увидите меня на улице около вашего клуба.
– Будьте осторожны, – попросила она, хотя на самом деле не слишком-то беспокоилась за него. Худшее, что могло случиться, – это что конгрессмен пошлет его ко всем чертям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131