Докажите, что именно ваши противники ввергли страну в беду, а то, что предлагаете вы (что бы вы ни предлагали), — это единственный путь к спасению.
— Понимаю. — На этот раз Алексиду не удалось полностью скрыть свои чувства, и в его голосе зазвучала ирония, которой он научился у Сократа. Вот, значит, как можно стать хорошим государственным деятелем, чтобы верно служить отечеству!
— Так можно стать прекрасным оратором, — ядовито возразил Милон. — И мне платят, чтобы я учил вас именно этому делу. Дело оружейника — ковать хорошие мечи, не заботясь о том, ради чего их пустят в ход.
«Но он был неправ, — подумал Алексид, беспокойно ворочаясь на постели и с нетерпением ожидая, когда пение петухов возвестит наступление утра. — Конечно, он был неправ, только я не нашелся что ему ответить. А вот Сократ сумел бы это сделать».
Лукиан тем временем следил за Гиппием, но не заметил ничего подозрительного. Политические взгляды Гиппия были известны всем. Как многие богатые юноши, Гиппий принадлежал к аристократическому кружку, который требовал, чтобы управление страной было передано в руки «лучших граждан». В этом не было ничего противозаконного, пока человек не устраивал заговор или не вступал в тайные переговоры с правителями других государств, как делал Магнет, которого за это и изгнали.
— Дядя осторожно поговорил кое с кем в Совете Пятисот, — сообщил Лукиан Алексиду. — Они полагают, что ты ошибся и это был не Магнет. Известно, что он сейчас в Спарте. Я, правда, не думаю, чтобы это могло помешать ему тайком пробраться в Афины, особенно в дни праздника.
— Нет, это был он.
— Во всяком случае, они предупреждены и теперь будут настороже, беспечно ответил Лукиан. — Им виднее, что делать.
— Наверно, так.
Но в голосе Алексида слышалось сомнение. За последнее время от утратил слепую веру в мудрость славных мужей, которые управляли его родиной. Трудно сказать, кто был в этом больше повинен — Сократ или Милон. Если бы отец знал, что вся наука Милона строится на ловкой лжи, он никогда не допустил бы, чтобы его сын занимался у этого софиста. Любимый герой отца Перикл был великим оратором, но он не следовал правилам Милона. Не старался любой ценой угождать своим слушателям и, если того требовала необходимость, не боялся говорить народу неприятную правду. Если бы отец мог присутствовать на занятиях и услышал подленькие поучения Милона, у него бы глаза на лоб полезли. Но если он, Алексид, просто расскажет обо всем отцу и тот в гневе бросится к Милону требовать от него объяснений, хитрый софист без труда обведет его вокруг пальца и еще будет жаловаться, что его оклеветали. Милон знал назубок все приемы, какими только можно одурачить присяжных, и для него будет детский забавой убедить в своей правоте негодующего родителя.
И все-таки он больше не может заниматься у Милрона. Он там задыхается. Сократ сказал вчера замечательные слова: «Ложь дурна не только сама по себе, она заражает гнилью душу». Алексид чувствовал, что, если Милон будет целый год наставлять его в лицемерии, он невольно начнет следовать его урокам. Не ныряй в грязную реку — это хорошее правило; нырнув, ты непременно запачкаешься.
Но, если он не в силах доказать отцу, что Милон плох, может быть, удастся убедить его, что есть наставники гораздо лучше? Но кто же? Задумавшись над этим, Алексид понял, что хочет учиться только у одного человека — у Сократа. Однако согласится ли Сократ взять его в ученики? Трудно сказать. Сократ не похож на софистов, он вообще ни на кого не похож.
Но ведь ничего страшного не случиться, если его прямо спросить об этом. Алексид чувствовал, что может спросить Сократа о чем угодно.
Улучив минуту, когда старик, против обыкновения, был на улице один он направлялся в общественные бани, — Алексид окликнул его:
— Мне надо поговорить с тобой, Сократ…
— Ну? — Большой лысый лоб наклонился к нему, ласковые глаза внимательно его разглядывали. — Чем могу я служить Алексиду, сыну Леонта? «Так он помнит, как меня зовут! — подумал Алексид. — Это уже немало».
Два дня назад Сократ заметил его в толпе своих слушателей и спросил его имя.
— Я хочу, Сократ… — сказал он, запинаясь от волнения. — Если мой отец согласится, ты не возьмешь меня в ученики? И… э… какую плату ты берешь?
Старик рассмеялся.
— Милый юноша, неужели ты думаешь, что я беру плату с моих молодых друзей, с которыми ты меня видел?
— Ты… ты хочешь сказать, что… Неужели ты учишь их даром?
Лицо Алексида вытянулось. Отцу не внушит уважения наставник, который учит даром. Он ведь любит повторять, что даром в жизни ничто не дается. Вот почему все считают Милона замечательным учителем — он требует за свои уроки очень высокой платы.
Сократ заметил его разочарование и улыбнулся.
— Я ведь никого ничему не учу, — сказал он. — Так с какой стати я буду брать с моих друзей деньги? Я еще ни разу не позволил, чтобы мне платили.
— Но ведь ты же учишь нас! — горячо возразил Алексид. — Только слушая тебя, я уже узнал очень много.
— Да неужели? — Сократ как будто был в нерешительности. Будь Алексид старше и самоувереннее, ему, пожалуй не миновать бы града вопросов, после которых он почувствовал бы себя ощипанным цыпленком, но Сократ благоволил к юности и избавил его от этого испытания.
— Рад слышать это, — продолжал он лишь с чуть заметной усмешкой, — но только я здесь ни при чем. Все, что ты понял, с самого начала было вот тут, — постучал он толстым пальцем по загорелому лбу юноши. — А я лишь немного помогаю скрытым тут мыслям добраться до языка, чтобы человек мог облечь их в слова и как следует проверить.
— Я… прости меня, Сократ… я ведь думал…
— Не смущайся, милый юноша. Если тебе нравится слушать наши разговоры, слушай их сколько хочешь.
— Спасибо! Ты ведь не думаешь, что я слишком молод или…
— Поиски мудрости долги и трудны, — снова улыбнулся Сократ. — Если ты готов к ним, то, чем скорее ты их начнешь, тем лучше. — И, повернувшись, он побрел дальше.
— Расскажи мне про него, — попросила через несколько дней Коринна, когда они с Алексидом удобно расположились на уступе у входа в пещеру. Сирень уже отцвела, но старая каменоломня пестрела звездами распустившихся олеандров. Только что кончился урок игры на флейте, и теперь, прежде чем приступить к чтению трагедии Софокла, которую Алексид принес на этот раз, они ели смоквы и болтали.
— Ну, он довольно смешон с виду, — начал Алексид, — и смахивает на сатира…
— И не страшно тебе говорить такие вещи здесь, в горах? — перебила она его шутливо, но в ее голосе чувствовалась робость.
Коринна не была такой суеверной, как Лукиан, но ей не хватало широты взглядов, которой учился Алексид у своих новых друзей. А вдруг сатиры и в самом деле есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
— Понимаю. — На этот раз Алексиду не удалось полностью скрыть свои чувства, и в его голосе зазвучала ирония, которой он научился у Сократа. Вот, значит, как можно стать хорошим государственным деятелем, чтобы верно служить отечеству!
— Так можно стать прекрасным оратором, — ядовито возразил Милон. — И мне платят, чтобы я учил вас именно этому делу. Дело оружейника — ковать хорошие мечи, не заботясь о том, ради чего их пустят в ход.
«Но он был неправ, — подумал Алексид, беспокойно ворочаясь на постели и с нетерпением ожидая, когда пение петухов возвестит наступление утра. — Конечно, он был неправ, только я не нашелся что ему ответить. А вот Сократ сумел бы это сделать».
Лукиан тем временем следил за Гиппием, но не заметил ничего подозрительного. Политические взгляды Гиппия были известны всем. Как многие богатые юноши, Гиппий принадлежал к аристократическому кружку, который требовал, чтобы управление страной было передано в руки «лучших граждан». В этом не было ничего противозаконного, пока человек не устраивал заговор или не вступал в тайные переговоры с правителями других государств, как делал Магнет, которого за это и изгнали.
— Дядя осторожно поговорил кое с кем в Совете Пятисот, — сообщил Лукиан Алексиду. — Они полагают, что ты ошибся и это был не Магнет. Известно, что он сейчас в Спарте. Я, правда, не думаю, чтобы это могло помешать ему тайком пробраться в Афины, особенно в дни праздника.
— Нет, это был он.
— Во всяком случае, они предупреждены и теперь будут настороже, беспечно ответил Лукиан. — Им виднее, что делать.
— Наверно, так.
Но в голосе Алексида слышалось сомнение. За последнее время от утратил слепую веру в мудрость славных мужей, которые управляли его родиной. Трудно сказать, кто был в этом больше повинен — Сократ или Милон. Если бы отец знал, что вся наука Милона строится на ловкой лжи, он никогда не допустил бы, чтобы его сын занимался у этого софиста. Любимый герой отца Перикл был великим оратором, но он не следовал правилам Милона. Не старался любой ценой угождать своим слушателям и, если того требовала необходимость, не боялся говорить народу неприятную правду. Если бы отец мог присутствовать на занятиях и услышал подленькие поучения Милона, у него бы глаза на лоб полезли. Но если он, Алексид, просто расскажет обо всем отцу и тот в гневе бросится к Милону требовать от него объяснений, хитрый софист без труда обведет его вокруг пальца и еще будет жаловаться, что его оклеветали. Милон знал назубок все приемы, какими только можно одурачить присяжных, и для него будет детский забавой убедить в своей правоте негодующего родителя.
И все-таки он больше не может заниматься у Милрона. Он там задыхается. Сократ сказал вчера замечательные слова: «Ложь дурна не только сама по себе, она заражает гнилью душу». Алексид чувствовал, что, если Милон будет целый год наставлять его в лицемерии, он невольно начнет следовать его урокам. Не ныряй в грязную реку — это хорошее правило; нырнув, ты непременно запачкаешься.
Но, если он не в силах доказать отцу, что Милон плох, может быть, удастся убедить его, что есть наставники гораздо лучше? Но кто же? Задумавшись над этим, Алексид понял, что хочет учиться только у одного человека — у Сократа. Однако согласится ли Сократ взять его в ученики? Трудно сказать. Сократ не похож на софистов, он вообще ни на кого не похож.
Но ведь ничего страшного не случиться, если его прямо спросить об этом. Алексид чувствовал, что может спросить Сократа о чем угодно.
Улучив минуту, когда старик, против обыкновения, был на улице один он направлялся в общественные бани, — Алексид окликнул его:
— Мне надо поговорить с тобой, Сократ…
— Ну? — Большой лысый лоб наклонился к нему, ласковые глаза внимательно его разглядывали. — Чем могу я служить Алексиду, сыну Леонта? «Так он помнит, как меня зовут! — подумал Алексид. — Это уже немало».
Два дня назад Сократ заметил его в толпе своих слушателей и спросил его имя.
— Я хочу, Сократ… — сказал он, запинаясь от волнения. — Если мой отец согласится, ты не возьмешь меня в ученики? И… э… какую плату ты берешь?
Старик рассмеялся.
— Милый юноша, неужели ты думаешь, что я беру плату с моих молодых друзей, с которыми ты меня видел?
— Ты… ты хочешь сказать, что… Неужели ты учишь их даром?
Лицо Алексида вытянулось. Отцу не внушит уважения наставник, который учит даром. Он ведь любит повторять, что даром в жизни ничто не дается. Вот почему все считают Милона замечательным учителем — он требует за свои уроки очень высокой платы.
Сократ заметил его разочарование и улыбнулся.
— Я ведь никого ничему не учу, — сказал он. — Так с какой стати я буду брать с моих друзей деньги? Я еще ни разу не позволил, чтобы мне платили.
— Но ведь ты же учишь нас! — горячо возразил Алексид. — Только слушая тебя, я уже узнал очень много.
— Да неужели? — Сократ как будто был в нерешительности. Будь Алексид старше и самоувереннее, ему, пожалуй не миновать бы града вопросов, после которых он почувствовал бы себя ощипанным цыпленком, но Сократ благоволил к юности и избавил его от этого испытания.
— Рад слышать это, — продолжал он лишь с чуть заметной усмешкой, — но только я здесь ни при чем. Все, что ты понял, с самого начала было вот тут, — постучал он толстым пальцем по загорелому лбу юноши. — А я лишь немного помогаю скрытым тут мыслям добраться до языка, чтобы человек мог облечь их в слова и как следует проверить.
— Я… прости меня, Сократ… я ведь думал…
— Не смущайся, милый юноша. Если тебе нравится слушать наши разговоры, слушай их сколько хочешь.
— Спасибо! Ты ведь не думаешь, что я слишком молод или…
— Поиски мудрости долги и трудны, — снова улыбнулся Сократ. — Если ты готов к ним, то, чем скорее ты их начнешь, тем лучше. — И, повернувшись, он побрел дальше.
— Расскажи мне про него, — попросила через несколько дней Коринна, когда они с Алексидом удобно расположились на уступе у входа в пещеру. Сирень уже отцвела, но старая каменоломня пестрела звездами распустившихся олеандров. Только что кончился урок игры на флейте, и теперь, прежде чем приступить к чтению трагедии Софокла, которую Алексид принес на этот раз, они ели смоквы и болтали.
— Ну, он довольно смешон с виду, — начал Алексид, — и смахивает на сатира…
— И не страшно тебе говорить такие вещи здесь, в горах? — перебила она его шутливо, но в ее голосе чувствовалась робость.
Коринна не была такой суеверной, как Лукиан, но ей не хватало широты взглядов, которой учился Алексид у своих новых друзей. А вдруг сатиры и в самом деле есть?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50