Можно, следовательно, надеяться, что он употребит с пользой свою свободу. Под руководством такого наставника, как Захар, он, без сомнения, пойдет быстрыми шагами к просвещению и не замедлит постигнуть тайну "приличного обращенья".
- Где ж ты пропадал? - начал Захар.
- Чего, братец, рази ты не слыхал?
- А что?
- Да ведь у меня... старик-ат... ведь помер!
- Как? Может ли быть? - воскликнул Захар, откидываясь назад и выказывая на мгновенно вспыхнувшем лице своем все признаки удивленья, но вместе с тем и полнейшего восторга.
- Право, - отвечал Гришка, внимание которого с самого начала беседы исключительно почти принадлежало посторонним лицам, находившимся в харчевне, - помер, третьего дня помер.
- Скажи ты на милость! А? С чего ж так? Хворал, что ли? Да нет, когда было хворать! Должно быть, сила, силища задавила его! Я и в те поры говорил, оченно был силен, беспременно, как есть, задавит его сила! - убеждал Захар, окончательно уже захмелевший от радости. - То есть вот как, поверите ли, братцы, - подхватил он, оборачиваясь к сидевшим за другими столами и с живостью размахивая руками, - то есть отродясь не видал такого старика: плечи - вот!.. Рост... то есть четверых, выходит, молодцов заткнет за пояс... страшилище был... то есть ни вообразить нельзя никаким манером! Я и тогда говорил: тем и помрет - сила его задавит.
- Нонче утром хоронили, - перебил Гришка, который, очевидно, тяготился долгим молчанием.
- Скажи на милость! А? Вот она жисть-то, подумаешь! - произнес Захар тоном меланхолии, между тем как ястребиные глаза его так и прыгали. - Вот те и Глеб Савиныч! Жил, жил, да и фю... фю...
Тут Захар приподнял брови, сжал губы и, наклонив голову, издал протяжный, дребезжащий свист, но это продолжалось всего одну секунду. Он быстро обратился к приемышу и произнес отрывисто:
- Стало, ты, Гриша, хозяин теперича?
- Как же... все мне предоставил! - отвечал приемыш. - "Тебе, говорит, предоставляю весь дом, все мое добро, говорит; сыновьям, говорит, Петру и Василию, ничего не давай; все твое, говорит..."
- Ах, Глеб Савиныч, милый ты человек! - воскликнул Захар с неподдельным, но потому-то самому комически-отвратительным умилением. То-то вот, напрасно мы тогда на него пеняли! И то и се - а он вон какую добродетель сделал... Уж подлинно наградил, можно сказать! Отец родной, все единственно! Скажи на милость! Таким манером, выходит, стал ты, Гриша, богачом теперича? Вот и знайте вы его, каков он есть! Все единственно первый наш фабрикант; а может, тот еще семь верст не доехал до его капитала! подхватил Захар. - Да, так вот каков он есть такой человек теперича, старик-ат жил в аккурате, лучше быть нельзя: может статься, двадцать лет копил, руб на руб складывал! Таким манером оставил по себе не одну сотню... Может статься, выкинем, как есть, и всю тысячку! Теперича парни наши - все это, выходит, шишь-голь перед ним - вот что! Ай да Григорий Акимыч! Знай теперь наших! Да нет, я его довольно знаю: не зазнается - парень бравый, говорил Захар, дружески хлопая по плечу приемыша, который старался принять значительный вид и бодрился. - Слушай, Гриша, - заключил Захар, переменяя вдруг интонацию, - не о себе, брат, говорю: что мне! Ничего мне от тебя не надо! А только, воля твоя, надо бы на радостях-то повеселить товарищей, ей-богу! Так уж, брат, водится. Да вот и себя не мешает маленечко того, знаешь, этак, покуражить: ведь это, как есть, братец ты мой, по правилу следует... а?
- Только бы шли; за нами дело не станет, - самодовольно вымолвил Гришка, - я и то заходил на фабрику.
- Когда?
- Да вот перед тем, как сюда идтить; видел Глазуна, велел ему всех звать, как порешат за работой... От него и проведал, что ты здесь... Сказывал, тебя хозяин расчел...
Захар толкнул его ногою и прищурил левый глаз, давая этим знать, чтобы он молчал. Ему не хотелось, видно, чтобы причина размолвки с фабрикантом сделалась известна посторонним лицам; а может быть, знаки эти имели целью показать Гришке доверие и дружбу Захара.
- Да, как же! Держи карман! Нет, брат, не он меня расчел - сам отошел, - ловко подхватил он. - Станем, как же, угождать всякой шушере, то не так, это не так... Ах ты, в стекляночной те разбей! Чуфара ты этакая купеческая, самоварная! Разжился - поди ты, какой форс взял... не угодишь никак! Ну, значит, и отваливай!
Но по мере того, однако ж, как вино в штофе исчезало, наглая наружность Захара заметно теряла свою веселость. Он не умолкал, впрочем, ни на минуту, рассказывал потешные анекдоты, играл на гармонии и даже пел песни; но во всем этом проглядывало какое-то принуждение. Видно было, что Захар о чем-то заботился; он не переставал потирать лоб, хмурил брови, чесал переносицу своего орлиного носа - словом, был, как говорится, не в своей тарелке. Наконец он встал из-за стола, вышел из избы, выслал зачем-то батрака Герасима, который спал на полу подле самовара, приложил глаза к скважине перегородки и крикнул приемыша.
- Гриша, - сказал он озабоченным голосом, - подь-ка, брат, сюды... на два слова.
Секунду спустя Гришка очутился подле товарища.
- Слушай, есть у те деньги? - торопливо шепнул Захар.
- Нет, нету.
- Эх, плохо дело! - произнес Захар. - Как же это, братец мой, а? подхватил он, досадливо тряхнув головою.
- Потому больше, думал, у тебя найдутся...
- Было точно целковых два, как расчелся с хозяином; все вышли: то да се. Слушай, Гриша, ты знаешь, каков я есть такой! - подхватил вдруг Захар решительным тоном. - Уж сослужу службу - одно говорю, слышь, заслужу! Теперь возьми ты: звал ребят, придут - угостить надо: как же без денег-то? Никаким манером нельзя. Ведь Герасим в долг не поверит - право, жид, не поверит; надо как-нибудь перевернуться, а уж насчет себя одно скажу: заслужу тебе!
- С тем и шел - думал, у тебя будут...
- То-то и есть, нету. Тогда бы и разговору не было: бери, да и все тут; что мое, то твое: это все единственно... Воля твоя, Гриша, надо добыть: придут ребята - как же? Не годится, брат, осмеют, осрамишься... Да что тебе! Не искать стать! Взял, да и баста! Свое берешь, не чужое! Сам говоришь, тебе все предоставил: таким манером это все единственно.
- Да где взять-то? Поди ж ты, в голову не пришло, как был дома! произнес Гришка, проклиная свою опрометчивость. - Кабы наперед знал... Куда за ними идти! Время позднее... ночь...
- Вот, три-то версты! - живо подхватил Захар.
- Знамо, недалече, да, я чай, дома-то спят все; придем - всех только переполошим.
- Тихо можно обделать, никто даже ни... ни... не ворохнется. И то сказать, рази воры какие пришли? Чего им полошиться-то?.. Пришел, взял, да и баста; свое добро взял, не чужое... Ты не воровать пришел... Смотри, брат, тебя бы не обворовали.
- Небось.
- А где деньги-то?
- В сундучке, в каморе; куда хоронил старик, там и лежат...
- Эх ты, Фалалей! Ах! - воскликнул Захар чуть не во все горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
- Где ж ты пропадал? - начал Захар.
- Чего, братец, рази ты не слыхал?
- А что?
- Да ведь у меня... старик-ат... ведь помер!
- Как? Может ли быть? - воскликнул Захар, откидываясь назад и выказывая на мгновенно вспыхнувшем лице своем все признаки удивленья, но вместе с тем и полнейшего восторга.
- Право, - отвечал Гришка, внимание которого с самого начала беседы исключительно почти принадлежало посторонним лицам, находившимся в харчевне, - помер, третьего дня помер.
- Скажи ты на милость! А? С чего ж так? Хворал, что ли? Да нет, когда было хворать! Должно быть, сила, силища задавила его! Я и в те поры говорил, оченно был силен, беспременно, как есть, задавит его сила! - убеждал Захар, окончательно уже захмелевший от радости. - То есть вот как, поверите ли, братцы, - подхватил он, оборачиваясь к сидевшим за другими столами и с живостью размахивая руками, - то есть отродясь не видал такого старика: плечи - вот!.. Рост... то есть четверых, выходит, молодцов заткнет за пояс... страшилище был... то есть ни вообразить нельзя никаким манером! Я и тогда говорил: тем и помрет - сила его задавит.
- Нонче утром хоронили, - перебил Гришка, который, очевидно, тяготился долгим молчанием.
- Скажи на милость! А? Вот она жисть-то, подумаешь! - произнес Захар тоном меланхолии, между тем как ястребиные глаза его так и прыгали. - Вот те и Глеб Савиныч! Жил, жил, да и фю... фю...
Тут Захар приподнял брови, сжал губы и, наклонив голову, издал протяжный, дребезжащий свист, но это продолжалось всего одну секунду. Он быстро обратился к приемышу и произнес отрывисто:
- Стало, ты, Гриша, хозяин теперича?
- Как же... все мне предоставил! - отвечал приемыш. - "Тебе, говорит, предоставляю весь дом, все мое добро, говорит; сыновьям, говорит, Петру и Василию, ничего не давай; все твое, говорит..."
- Ах, Глеб Савиныч, милый ты человек! - воскликнул Захар с неподдельным, но потому-то самому комически-отвратительным умилением. То-то вот, напрасно мы тогда на него пеняли! И то и се - а он вон какую добродетель сделал... Уж подлинно наградил, можно сказать! Отец родной, все единственно! Скажи на милость! Таким манером, выходит, стал ты, Гриша, богачом теперича? Вот и знайте вы его, каков он есть! Все единственно первый наш фабрикант; а может, тот еще семь верст не доехал до его капитала! подхватил Захар. - Да, так вот каков он есть такой человек теперича, старик-ат жил в аккурате, лучше быть нельзя: может статься, двадцать лет копил, руб на руб складывал! Таким манером оставил по себе не одну сотню... Может статься, выкинем, как есть, и всю тысячку! Теперича парни наши - все это, выходит, шишь-голь перед ним - вот что! Ай да Григорий Акимыч! Знай теперь наших! Да нет, я его довольно знаю: не зазнается - парень бравый, говорил Захар, дружески хлопая по плечу приемыша, который старался принять значительный вид и бодрился. - Слушай, Гриша, - заключил Захар, переменяя вдруг интонацию, - не о себе, брат, говорю: что мне! Ничего мне от тебя не надо! А только, воля твоя, надо бы на радостях-то повеселить товарищей, ей-богу! Так уж, брат, водится. Да вот и себя не мешает маленечко того, знаешь, этак, покуражить: ведь это, как есть, братец ты мой, по правилу следует... а?
- Только бы шли; за нами дело не станет, - самодовольно вымолвил Гришка, - я и то заходил на фабрику.
- Когда?
- Да вот перед тем, как сюда идтить; видел Глазуна, велел ему всех звать, как порешат за работой... От него и проведал, что ты здесь... Сказывал, тебя хозяин расчел...
Захар толкнул его ногою и прищурил левый глаз, давая этим знать, чтобы он молчал. Ему не хотелось, видно, чтобы причина размолвки с фабрикантом сделалась известна посторонним лицам; а может быть, знаки эти имели целью показать Гришке доверие и дружбу Захара.
- Да, как же! Держи карман! Нет, брат, не он меня расчел - сам отошел, - ловко подхватил он. - Станем, как же, угождать всякой шушере, то не так, это не так... Ах ты, в стекляночной те разбей! Чуфара ты этакая купеческая, самоварная! Разжился - поди ты, какой форс взял... не угодишь никак! Ну, значит, и отваливай!
Но по мере того, однако ж, как вино в штофе исчезало, наглая наружность Захара заметно теряла свою веселость. Он не умолкал, впрочем, ни на минуту, рассказывал потешные анекдоты, играл на гармонии и даже пел песни; но во всем этом проглядывало какое-то принуждение. Видно было, что Захар о чем-то заботился; он не переставал потирать лоб, хмурил брови, чесал переносицу своего орлиного носа - словом, был, как говорится, не в своей тарелке. Наконец он встал из-за стола, вышел из избы, выслал зачем-то батрака Герасима, который спал на полу подле самовара, приложил глаза к скважине перегородки и крикнул приемыша.
- Гриша, - сказал он озабоченным голосом, - подь-ка, брат, сюды... на два слова.
Секунду спустя Гришка очутился подле товарища.
- Слушай, есть у те деньги? - торопливо шепнул Захар.
- Нет, нету.
- Эх, плохо дело! - произнес Захар. - Как же это, братец мой, а? подхватил он, досадливо тряхнув головою.
- Потому больше, думал, у тебя найдутся...
- Было точно целковых два, как расчелся с хозяином; все вышли: то да се. Слушай, Гриша, ты знаешь, каков я есть такой! - подхватил вдруг Захар решительным тоном. - Уж сослужу службу - одно говорю, слышь, заслужу! Теперь возьми ты: звал ребят, придут - угостить надо: как же без денег-то? Никаким манером нельзя. Ведь Герасим в долг не поверит - право, жид, не поверит; надо как-нибудь перевернуться, а уж насчет себя одно скажу: заслужу тебе!
- С тем и шел - думал, у тебя будут...
- То-то и есть, нету. Тогда бы и разговору не было: бери, да и все тут; что мое, то твое: это все единственно... Воля твоя, Гриша, надо добыть: придут ребята - как же? Не годится, брат, осмеют, осрамишься... Да что тебе! Не искать стать! Взял, да и баста! Свое берешь, не чужое! Сам говоришь, тебе все предоставил: таким манером это все единственно.
- Да где взять-то? Поди ж ты, в голову не пришло, как был дома! произнес Гришка, проклиная свою опрометчивость. - Кабы наперед знал... Куда за ними идти! Время позднее... ночь...
- Вот, три-то версты! - живо подхватил Захар.
- Знамо, недалече, да, я чай, дома-то спят все; придем - всех только переполошим.
- Тихо можно обделать, никто даже ни... ни... не ворохнется. И то сказать, рази воры какие пришли? Чего им полошиться-то?.. Пришел, взял, да и баста; свое добро взял, не чужое... Ты не воровать пришел... Смотри, брат, тебя бы не обворовали.
- Небось.
- А где деньги-то?
- В сундучке, в каморе; куда хоронил старик, там и лежат...
- Эх ты, Фалалей! Ах! - воскликнул Захар чуть не во все горло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105