Особенно после того, как умер Гарри.
Глава 16
Гарри умер не быстро, и он умер не легко. На смерть он отвел себе ужас как достаточно времени, и это было первым и последним в его жизни проявлением эгоизма. Гарри умирал полтора года, небольшими периодами: то ускользал из жизни на несколько недель, то отвоевывал назад почти все свои силы, а мы сходили с ума, теряясь в догадках. Уйдет ли сейчас, в этот раз, или окончательно победит? Мы не могли предугадать, а поскольку это был именно Гарри, сдаться для нас было глупостью. Гарри все сделает как надо, не важно, насколько ему трудно, но какое это имеет значение, когда умираешь? Правильно ли бороться и цепляться и своей бесконечной смертью заставлять нас страдать, если смерть все равно приближалась, что бы Гарри ни делал? Или правильно вот так ускользнуть, элегантно и без суеты?
В девятнадцать лет я, конечно же, не знал ответа, хотя о смерти мне было известно гораздо больше остальных прыщавых придурков со второго курса университета Майами, где я учился.
И как-то чудным осенним днем, когда я шел в сторону Студенческого Союза после лекции по химии, недалеко от меня появилась Дебора.
– Дебора, – позвал я ее, как мне казалось, очень по-студенчески, – пойдем выпьем колы.
Гарри советовал мне чаще появляться в Союзе и пить там колу. Так мне легче будет сойти за человека, а также научиться вести себя как другие люди. И конечно, он был прав. Несмотря на вред для моих зубов, я очень многое узнавал о представителях этого неприятного биологического вида.
Дебора, которая в свои семнадцать уже была очень серьезной, покачала головой.
– Папа, – сказала она.
И очень скоро мы ехали через весь город в хоспис, куда поместили Гарри. Хоспис сам по себе уже не есть добрая новость. Это значит, врачи говорят, что Гарри готов умереть, и полагают, что он будет с ними сотрудничать.
Когда мы приехали, Гарри выглядел не слишком хорошо. На фоне белых простыней он был такой зеленый и тихий, что я подумал – мы опоздали. От своей долгой борьбы он стал худым и костлявым, будто что-то пожирало его изнутри. Аппарат искусственного дыхания рядом с ним издавал шипение – звук Дарта Вейдера из живой могилы. Гарри был жив, строго говоря.
– Папа, – сказала Дебора, взяв его за руку. – Я привела Декстера.
Гарри открыл глаза, и его голова перекатилась в нашу сторону, словно некая невидимая сила подтолкнула ее с дальнего края подушки. Но глаза были не его. Какие-то темные углубления, тусклые и пустые, необитаемые. Тело Гарри, может быть, еще было живым, но он уже ушел из дому.
– Нехорошо, – сказала нам медсестра. – Мы ведь хотим, чтобы ему было сейчас удобно.
И занялась большим шприцем: наполнила его, подняла вверх, нажала на поршень, чтобы выпустить пузырек воздуха.
– …подождите… – Звук был таким тихим, мне вначале показалось, что это аппарат искусственного дыхания. Я обвел глазами палату и наконец остановил их на том, что осталось от Гарри. – …подождите… – повторил он, кивая в сторону медсестры.
А она или не слышала его, или решила проигнорировать. Подошла к нему сбоку, аккуратно подняла похудевшую руку и начала протирать ее ватным тампоном.
– …нет… – выдохнул Гарри, тихо, почти неслышно.
Я посмотрел на Дебору. Она стояла, вся – внимание, идеальная поза формальной неуверенности. Снова взглянул на Гарри. Он смотрел прямо мне в глаза.
– …не надо… – произнес он, и теперь в его глазах появилось нечто, напоминающее ужас, – укол… не надо.
Я шагнул вперед и удержал руку медсестры, не дав ей воткнуть иглу в вену Гарри.
– Подождите, – сказал я.
Она посмотрела на меня, и на мгновение что-то мелькнуло в ее глазах. Я чуть не отшатнулся от неожиданности. Холодная ярость, реакция не человека, но рептилии – «Я хочу», как будто мир – ее собственная площадка для игр. Мгновенная вспышка, но я уверен, что прав. Ей хотелось вогнать иглу мне в глаз за то, что ее остановили. Ей хотелось воткнуть ее мне в грудь и вертеть ею, пока у меня не выскочат ребра, а сердце не окажется в ее руках и она не начнет выдавливать, выкручивать, вырывать из меня жизнь. Передо мной был монстр, охотник, убийца. Хищник, бездушный и бессердечный.
Как и я сам.
Однако ее деланная улыбка вернулась очень скоро.
– Что такое, голубчик? – спросила она, ласково так – самая настоящая Последняя Сестра Милосердия.
Я почувствовал, что язык вдруг стал слишком велик для рта, казалось, прошло несколько минут, пока я смог ответить:
– Он не хочет, чтобы ему делали укол.
Сестра снова улыбнулась; улыбка, чудная такая штучка, устроилась у нее на лице, прямо благословение Господне.
– Ваш папа очень болен. Ему очень больно.
Она подняла шприц иглой вверх, и луч света из окна мелодраматично отразился в ней. Игла засияла, как тот самый Святой Грааль.
– Нужно сделать ему укол, – сказала она.
– Он не хочет, – ответил я.
– Ему больно, – сказала она.
Гарри что-то промолвил, но я не расслышал. Мои глаза замкнулись на Сестре, ее – на мне, два монстра с одним и тем же куском мяса между ними. Не отводя от нее взгляда, я наклонился к нему.
– …Я… хочу… боль… – произнес Гарри.
Я бросил на него взгляд. В этом почти сформировавшемся cкелете, уютно свернувшемся под одеялом, с прической «ежиком», слишком пышной для его головы, я увидел, что Гарри вернулся и продолжает пробивать себе дорогу в тумане.
Я снова посмотрел на Последнюю Сестру.
– Ему хочется боли, – отрезал я и где-то в ее нахмурившихся бровях, раздраженном рывке головой услышал рев дикого зверя, наблюдающего, как его добыча летит в пропасть.
– Я должна рассказать доктору, – сказала она.
– Хорошо, – ответил я, – мы подождем.
Я проследил, как она выплыла в коридор, как крупная хищная птица. Я почувствовал прикосновение. Гарри следил за мной, как я наблюдал за Последней Сестрой.
– Ты… понимаешь… – сказал Гарри.
– Ты о сестре?
Он закрыл глаза и слегка кивнул – всего один раз.
– Да. Я понимаю.
– Как… ты… – сказал Гарри.
– Что? – потребовала Дебора. – О чем это вы говорите? Папа, как ты себя чувствуешь? Что это значит – «как ты»?
– Как я насчет медсестры. Он имеет в виду, не приударить ли мне за сестрой, Деб, – выкрутился я и снова повернулся к Гарри.
– О, ну да, – пробормотала Дебора, а я уже полностью сконцентрировался на Гарри.
– Что она сделала? – спросил я его.
Он попытался поднять голову, но сумел лишь слегка качнуть ею. Поморщился. Стало ясно, что боль возвращалась, как он и хотел.
– Слишком много, – произнес Гарри. – Она колет… слишком много…
Он снова тяжело задышал и закрыл глаза. В тот день я, наверное, совсем отупел, потому что сразу не понял, что он имеет в виду.
– Слишком много чего?
Гарри открыл затуманенный болью глаз.
– Морфина, – прошептал он.
В меня как будто ударила вспышка молнии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61