– А ты никак ревешь, – говорит Альберто, ладони раскрываются, спичка падает. – Опять обжегся, ч-черт.
Он зажигает другую спичку, закуривает. Затягивается, выпускает дым и через нос и через рот.
– Ты чего? – спрашивает он.
– Ничего.
Альберто затягивается снова, кончик сигареты светится, дым смешивается с туманом, который тем временем спустился к самой земле. Двор пятого курса исчез. Корпус – большое, неподвижное пятно.
– Что тебе сделали? – спросил Альберто. – Хныкать, знаешь, не годится.
– Куртку украли, – говорит Холуй. – Пропал мой выходной.
Альберто смотрит на него. Поверх зеленой рубахи натянута коричневая безрукавка.
– Мне завтра идти, – говорит Холуй. – А они стащили.
– Ты знаешь кто?
– Нет. Из шкафа взяли.
– Сто солей вычтут. А то и больше.
– Да не в том дело. Завтра поверка, Гамбоа оставит меня без увольнительной. Я и так две недели дома не был.
– Сколько сейчас времени?
– Без четверти час, – говорит Холуй. – Можем идти спать.
– Постой, – говорит Альберто, вставая. – Время есть. Пошли, упрем куртку.
Холуй вскакивает, как на пружине, но с места не двигается, словно что-то неминуемое, страшное нависло над ним.
– Давай пошевеливайся, – говорит Альберто.
– Дежурные… – лепечет Холуй.
– А, чтоб тебя! – говорит Альберто. – Сам, того и гляди, без увольнительной останусь из-за твоей куртки. Ну и трус ты, смотреть противно! Дежурные в умывалке режутся.
Холуй плетется за ним. Они идут в густеющем тумане к невидимым корпусам. Подошвы приминают мокрую траву; мерному шуму волн вторит свист ветра, гуляющего в том здании без дверей и без окон, что стоит между учебным и офицерским корпусами.
– Пойдем в десятый или в девятый, – говорит Холуй. – Мальки спят крепко.
– Тебе куртку или слюнявчик? – говорит Альберто. – Пошли в третий.
Они идут по галерее. Альберто мягко толкает дверь, она беззвучно поддается. Он заглядывает внутрь, принюхивается, как зверь, забравшийся в пещеру. Сумрак, тихий, неясный гул. Дверь закрывается за ними. «А если он сбежит – во как трясется; а если заревет – во как сопит; а если правда, что он у Ягуара на побегушках, – во какой потный; а если свет зажгут – во как влипну». «У задней стенки, – шепчет Альберто, касаясь губами Холуевой щеки. – Там один шкаф далеко от коек». – «Что?» – говорит Холуй, не двигаясь с места. «А, дерьмо! – говорит Альберто. – Давай иди». Тихо, осторожно они пересекают комнату, протянув руки вперед, чтобы ни на что не напороться. «Был бы я слепой, вынул бы свои стекляшки, вот, Золотые Ножечки, бери мои глаза, только дай; папа, хватит таскаться, хватит; не оставляй пост, пока ты жив». Они остановились у шкафа. Альберто ощупывает доски, сует руку в карман, вынимает отмычку, другой рукой нащупывает замок, закрывает глаза, сжимает зубы. «А если я скажу – честное слово, я пришел за книжкой, сеньор лейтенант, хочу химию подзубрить, а то завтра срежусь. Честное слово, папа, я тебе никогда не прощу, что ты маму обидел. Вот что, Холуй, пропаду я из-за твоей куртки». Отмычка скребет по металлу, входит в скважину, цепляется, движется взад-вперед, налево, направо, входит глубже, останавливается, сухо щелкает. Альберто с трудом вынимает отмычку. Дверца потихоньку открывается. В дальнем углу кто-то сердито бормочет. Пальцы Холуя впиваются в локоть Альберто. «Тихо, – шипит Альберто. – Убью…» – «Что?» – спрашивает Холуй. Альберто тщательно шарит в шкафу; рука его движется в миллиметре от ворсистой поверхности куртки, словно он собирается приласкать девицу, и, оттягивая наслаждение, щупает вокруг нее воздух, самый ее запах. «Вытащи два шнурка из ботинок, – говорит Альберто. – Для меня». Холуй отпускает его локоть, наклоняется, ползет куда-то. Альберто снимает куртку с вешалки, вставляет замок в скобу, нажимает всей горстью, чтоб тише. Потом крадется к дверям. Находит Холуя, тот снова хватается за него, теперь – за плечо. Они выходят.
– Метка есть?
Холуй тщательно водит по куртке фонариком.
– Нет.
– Иди в умывалку, посмотри, нет ли пятен. И пуговицы. Может, цвет не тот.
– Скоро час, – говорит Холуй.
Альберто кивает. У дверей первого взвода он оборачивается к Холую.
– А шнурки?
– Я один вытащил, – говорит Холуй. Потом прибавляет: – Прости.
Альберто смотрит на него, но не ругается и не смеется. Только пожимает плечами.
– Спасибо, – говорит Холуй. Он снова кладет руку на локоть Альберто, униженно смотрит ему в глаза и робко улыбается.
– Это я для развлечения, – говорит Альберто. И быстро добавляет: – Билеты есть? Я по химии ни бум-бум.
– Нет, – говорит Холуй. – А у Кружка, наверное, есть. Кава не так давно пошел к учебному корпусу. Наверное, они теперь задачки решают.
– Денег нет. Ягуар – большая сволочь.
– Хочешь, я тебе одолжу?
– А у тебя есть?
– Немножко есть.
– Двадцать солей дашь?
– Двадцать дам.
Альберто хлопает его по плечу.
– Красота. А то я совсем обнищал. Хочешь – рассказиками заплачу.
– Нет, – говорит Холуй, потупясь. – Лучше письмами.
– Письмами? У тебя что, девица есть?
– Еще нету, – говорит Холуй. – Может быть, будет.
– Ладно. Хоть двадцать штук. Конечно, ее письма покажешь. Стиль надо изучить.
В спальнях зашевелились. Отовсюду доносятся шорох, шум шагов, брань.
– Сменяются, – говорит Альберто. – Пошли.
Они входят в свою спальню. Альберто идет к койке Вальяно, наклоняется, выдергивает шнурок. Потом обеими руками трясет негра за плечо.
– А, мать твою! – орет негр.
– Час, – говорит Альберто. – Тебе заступать.
– Если раньше разбудил – угроблю.
В другом углу Питон орет на Холуя, который его будит.
– Вот винтовка, вот фонарь, – говорит Альберто. – Спи, если хочешь. Только – патруль у второго взвода.
– Врешь! – говорит Вальяно и садится. Альберто идет к своей койке, раздевается.
– Ну и народ у нас, – говорит Вальяно. – Ну и народ…
– А что? – спрашивает Альберто.
– Шнурок стянули.
– Заткнитесь вы там! – кричит кто-то. – Дежурный, чего они орут?
Альберто слышит, как Вальяно крадется на цыпочках. Потом что-то подозрительно шуршит.
– Шнурок тащат! – кричит он.
– Дождешься, Писатель, расквашу тебе рыло,– говорит, зевая, Вальяно.
Через минуту-две ночную тишину пронзает свисток дежурного офицера. Альберто не слышит: он спит.
Улица Диего Ферре короткая, метров триста, и случайный прохожий примет ее, чего доброго, за простой тупичок. И правда, если смотреть с угла проспекта Лар-ко, откуда она отходит, видно, что через два квартала она упирается в двухэтажный дом и садик за зеленым забором. На самом же деле так только, кажется издали – дом стоит на узенькой улочке Порта, пересекающей Диего Ферре. Дальше действительно не пройти. А между проспектом и этим домом ее пересекают еще две улицы – Колумба и Очаран.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92