Проделывая все это, он ненароком открыл свою левую руку, на которой не хватало двух пальцев. Это его увечье не без любопытства было замечено еще попутчиками в дилижансе.
Спрятав на время платок в карман, он направился сначала прямо по Стренду, а потом, очевидно передумав, пошел вверх по Агар-стрит и, чтобы сократить путь, свернул на Мейденлейн.
На Флорал-стрит он остановился перед ярко освещенной витриной кондитерской Мак-Клоски. Здесь он опять высморкался – то ли сажа набилась в нос, то ли он был растроган, сказать трудно, – и вошел в эту знаменитую маленькую, уже покосившуюся лавчонку, и вскоре вышел с печеным яблоком в сиропе, щедро посыпанным сахарной пудрой. Он ел его прямо на улице, продолжая свой путь, начав его с Флорал-стрит и закончив на Сент-Мартинс-лейн. Здесь, чуть южнее Севен-Дайалс, незнакомец остановился и постоял на пустынном и тихом перекрестке, единственном, где не было яркого света газовых фонарей.
Вот и Сесил-стрит, очень короткая улица, связывающая Кросс-стрит и Сент-Мартинс-лейн. Он тщательно вытер платком лицо и углубился в темноту квартала, безуспешно пытаясь разглядеть номера домов.
Почти достигнув шумной Кросс-стрит, запруженной кабриолетами, дилижансами, наемными экипажами и двуколками, он вдруг увидел только что остановившийся фаэтон. Это был самый дорогой из всех экипажей, что было заметно даже в темноте, и, когда незнакомец перешел улицу, где было больше света, он даже разглядел золотой герб на черной лакированной дверце. Из фаэтона доносился женский плач.
Мгновение – и незнакомец был уже на Кросс-стрит, устремившись к фаэтону. Дверца его открылась, и оттуда вышла крупная женщина в длинном платье.
– Доброй ночи, мэм, – сказала она на прощание тому, кто остался в фаэтоне.
Услышав этот голос, незнакомец резко остановился.
Фаэтон уехал, но он все еще стоял не шелохнувшись в тени подъезда какого-то дома, пока женщина не открыла ворота, ведущие к узкому дому в глубине. Слабый свет над дверью освещал вход.
– Простите, миссис, это дом № 4? – не удержавшись, спросил он.
– Если вы за таблетками, то приходите завтра.
– Мери Бриттен? – промолвил он.
Он слышал, как гремят ключи в большой связке.
– Приходите завтра, – повторила женщина. Незнакомец вышел, на мостовую.
– Зажги лампу, Мери.
– Кто вы?
– Тот, кого ты должна узнать, Мери Бриттен.
Она продолжала стоять спиной к незнакомому гостю, все еще перебирая ключи.
– Сейчас темно. Приходите завтра.
– Тот, кого ты должна узнать, весь в лондонской саже. Наконец она нашла нужный ключ. Дверь открылась и слабый свет – в холле едва горела одна керосиновая лампа – осветил высокую, красивую женщину в модном платье синевато-зеленого цвета из ткани, переливающейся, как шелк. Она на мгновение замерла, всматриваясь в темноту, – старая леди полных семидесяти лет, но со своей осанкой и манерой держаться выглядевшая на пятьдесят, во всяком случае при этом свете.
– Итак, Сесил-стрит? – спросил он. – А я думал, будет что-нибудь пошикарней.
Женщина заколебалась. Вглядываясь в темноту и не выпуская ручку двери, она прошептала:
– Что ты здесь делаешь? Тебе не миновать смерти, если узнают, что ты здесь.
– Нечего сказать, хорошая встреча того, кто вернулся домой.
– Не обременяй нас еще и своими неприятностями, – промолвила женщина.
– Ты стала респектабельной леди.
– А ты приехал, чтобы позлословить?
– У меня все хорошо, – сказал он. – Ты не пригласишь меня в дом?
Она не сделала такой попытки, однако стала приветливее.
– Они плохо с тобой обращались?
– Достаточно плохо.
– Как ты узнал, что я живу здесь?
– Я видел твою рекламу в газете.
– Ты вернулся домой, чтобы снова взяться за старое, хитрец?
– Нет, Ма. Я завязал. А вернулся сюда за культурой.
Она рассмеялась.
– Опера?
– Да, – ответил незнакомец, посерьезнев. – Опера, театры. У меня куча времени, чтобы многое наверстать.
– Ну ладно, мне пора спать, Джек. Поэтому прости, что не приглашаю поболтать.
– Может, мне зайти к Тому?
– О Боже, Джек!
– А что такое?
– Ублюдок! – воскликнула она, искренне возмущенная. – Ты не знаешь, что он мертв?
– Нет! Нет! Я этого не знал.
– Да простит меня Господь, Джек, но я не такая простушка, чтобы поверить. Ты заплатил за это. Я знаю, как все было устроено.
– Я ничего никому не платил, клянусь.
– Чего тебе нужно, Джек? – уже устало спросила старая женщина, и на этот раз ее голос дрогнул. – Что ты делаешь в Лондоне?
– Это мой дом, – ответил Джек, повысив голос, и в нем послышались те же свирепые нотки, которые на мгновение почуял швейцар гостиницы «Золотой бык». – Вот чего я хочу. Быть дома.
– Я все еще владею своим бильбоа и думаю, что смогу воспользоваться им.
Незнакомец покачал головой и рассмеялся.
– Ты испугалась, что я стану сводить с тобой счеты, Ма?
– Ты не боишься, что кто-нибудь повесит тебя, Джек? – После этих откровенно неприятных и горьких слов она вошла в дом и заперла за собой дверь,
– Я еще приду к тебе, Ма.
Ответа не последовало, лишь слышно было позвякивание дверных цепочек, что рассмешило визитера.
– Я приду завтра утром. Мы славно побеседуем, когда я вернусь.
Без сомнения, Джек Мэггс исполнил бы свое обещание, но завтра принесло много таких событий, которые он никак не мог предвидеть. Пройдет три недели, прежде чем он снова появится на Сесил-стрит.
Глава 2
Грэйт-Куин-стрит когда-то была домом забияки лорда Герберта из Чербери, здесь жили лорд Бристол и лорд-канцлер Финч, а также семьи Конвей и Поллет. Но к тому дождливому воскресному утру, когда Джек Мэггс появился на ней, размашисто шагая, сунув трость с серебряным набалдашником под мышку, от золотого века Грэйт-Куин-стрит сохранились всего лишь остатки пилястр и других архитектурных изысков на отдельных фасадах домов в западной части улицы.
Теперь на Грэйт-Куин-стрит появились табачная лавка, прачечная и маленькая узкая хибарка, где изготовлялись стеклянные глаза для кукол и пострадавших джентльменов. В доме № 30 снимали комнаты актеры, а дом № 29 арендовал ушедший на покой бакалейщик с площади Клеркенуэлл.
Однако все внимание Джека Мэггса было поглощено домом № 27; остановившись на тротуаре, он не сводил с него глаз.
Это был красивый четырехэтажный особняк с высокой железной оградой и маленькой изысканной калиткой, от которой шла дорожка к входу для прислуги. Парадный вход с фрамугой и медным дверным молотком вызвал у Джека Мэггса столь радостное волнение от вида недвижимости, которую он приобрел, что левая сторона его неподвижного лица заметно задергалась.
По улице в направлении к Лонг-Экру лихо промчалась двуколка, которой стоя правил молодой парень лет двадцати. Но гость настолько был поглощен созерцанием особняка, что лишь резкий щелчок хлыста вернул его к действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95
Спрятав на время платок в карман, он направился сначала прямо по Стренду, а потом, очевидно передумав, пошел вверх по Агар-стрит и, чтобы сократить путь, свернул на Мейденлейн.
На Флорал-стрит он остановился перед ярко освещенной витриной кондитерской Мак-Клоски. Здесь он опять высморкался – то ли сажа набилась в нос, то ли он был растроган, сказать трудно, – и вошел в эту знаменитую маленькую, уже покосившуюся лавчонку, и вскоре вышел с печеным яблоком в сиропе, щедро посыпанным сахарной пудрой. Он ел его прямо на улице, продолжая свой путь, начав его с Флорал-стрит и закончив на Сент-Мартинс-лейн. Здесь, чуть южнее Севен-Дайалс, незнакомец остановился и постоял на пустынном и тихом перекрестке, единственном, где не было яркого света газовых фонарей.
Вот и Сесил-стрит, очень короткая улица, связывающая Кросс-стрит и Сент-Мартинс-лейн. Он тщательно вытер платком лицо и углубился в темноту квартала, безуспешно пытаясь разглядеть номера домов.
Почти достигнув шумной Кросс-стрит, запруженной кабриолетами, дилижансами, наемными экипажами и двуколками, он вдруг увидел только что остановившийся фаэтон. Это был самый дорогой из всех экипажей, что было заметно даже в темноте, и, когда незнакомец перешел улицу, где было больше света, он даже разглядел золотой герб на черной лакированной дверце. Из фаэтона доносился женский плач.
Мгновение – и незнакомец был уже на Кросс-стрит, устремившись к фаэтону. Дверца его открылась, и оттуда вышла крупная женщина в длинном платье.
– Доброй ночи, мэм, – сказала она на прощание тому, кто остался в фаэтоне.
Услышав этот голос, незнакомец резко остановился.
Фаэтон уехал, но он все еще стоял не шелохнувшись в тени подъезда какого-то дома, пока женщина не открыла ворота, ведущие к узкому дому в глубине. Слабый свет над дверью освещал вход.
– Простите, миссис, это дом № 4? – не удержавшись, спросил он.
– Если вы за таблетками, то приходите завтра.
– Мери Бриттен? – промолвил он.
Он слышал, как гремят ключи в большой связке.
– Приходите завтра, – повторила женщина. Незнакомец вышел, на мостовую.
– Зажги лампу, Мери.
– Кто вы?
– Тот, кого ты должна узнать, Мери Бриттен.
Она продолжала стоять спиной к незнакомому гостю, все еще перебирая ключи.
– Сейчас темно. Приходите завтра.
– Тот, кого ты должна узнать, весь в лондонской саже. Наконец она нашла нужный ключ. Дверь открылась и слабый свет – в холле едва горела одна керосиновая лампа – осветил высокую, красивую женщину в модном платье синевато-зеленого цвета из ткани, переливающейся, как шелк. Она на мгновение замерла, всматриваясь в темноту, – старая леди полных семидесяти лет, но со своей осанкой и манерой держаться выглядевшая на пятьдесят, во всяком случае при этом свете.
– Итак, Сесил-стрит? – спросил он. – А я думал, будет что-нибудь пошикарней.
Женщина заколебалась. Вглядываясь в темноту и не выпуская ручку двери, она прошептала:
– Что ты здесь делаешь? Тебе не миновать смерти, если узнают, что ты здесь.
– Нечего сказать, хорошая встреча того, кто вернулся домой.
– Не обременяй нас еще и своими неприятностями, – промолвила женщина.
– Ты стала респектабельной леди.
– А ты приехал, чтобы позлословить?
– У меня все хорошо, – сказал он. – Ты не пригласишь меня в дом?
Она не сделала такой попытки, однако стала приветливее.
– Они плохо с тобой обращались?
– Достаточно плохо.
– Как ты узнал, что я живу здесь?
– Я видел твою рекламу в газете.
– Ты вернулся домой, чтобы снова взяться за старое, хитрец?
– Нет, Ма. Я завязал. А вернулся сюда за культурой.
Она рассмеялась.
– Опера?
– Да, – ответил незнакомец, посерьезнев. – Опера, театры. У меня куча времени, чтобы многое наверстать.
– Ну ладно, мне пора спать, Джек. Поэтому прости, что не приглашаю поболтать.
– Может, мне зайти к Тому?
– О Боже, Джек!
– А что такое?
– Ублюдок! – воскликнула она, искренне возмущенная. – Ты не знаешь, что он мертв?
– Нет! Нет! Я этого не знал.
– Да простит меня Господь, Джек, но я не такая простушка, чтобы поверить. Ты заплатил за это. Я знаю, как все было устроено.
– Я ничего никому не платил, клянусь.
– Чего тебе нужно, Джек? – уже устало спросила старая женщина, и на этот раз ее голос дрогнул. – Что ты делаешь в Лондоне?
– Это мой дом, – ответил Джек, повысив голос, и в нем послышались те же свирепые нотки, которые на мгновение почуял швейцар гостиницы «Золотой бык». – Вот чего я хочу. Быть дома.
– Я все еще владею своим бильбоа и думаю, что смогу воспользоваться им.
Незнакомец покачал головой и рассмеялся.
– Ты испугалась, что я стану сводить с тобой счеты, Ма?
– Ты не боишься, что кто-нибудь повесит тебя, Джек? – После этих откровенно неприятных и горьких слов она вошла в дом и заперла за собой дверь,
– Я еще приду к тебе, Ма.
Ответа не последовало, лишь слышно было позвякивание дверных цепочек, что рассмешило визитера.
– Я приду завтра утром. Мы славно побеседуем, когда я вернусь.
Без сомнения, Джек Мэггс исполнил бы свое обещание, но завтра принесло много таких событий, которые он никак не мог предвидеть. Пройдет три недели, прежде чем он снова появится на Сесил-стрит.
Глава 2
Грэйт-Куин-стрит когда-то была домом забияки лорда Герберта из Чербери, здесь жили лорд Бристол и лорд-канцлер Финч, а также семьи Конвей и Поллет. Но к тому дождливому воскресному утру, когда Джек Мэггс появился на ней, размашисто шагая, сунув трость с серебряным набалдашником под мышку, от золотого века Грэйт-Куин-стрит сохранились всего лишь остатки пилястр и других архитектурных изысков на отдельных фасадах домов в западной части улицы.
Теперь на Грэйт-Куин-стрит появились табачная лавка, прачечная и маленькая узкая хибарка, где изготовлялись стеклянные глаза для кукол и пострадавших джентльменов. В доме № 30 снимали комнаты актеры, а дом № 29 арендовал ушедший на покой бакалейщик с площади Клеркенуэлл.
Однако все внимание Джека Мэггса было поглощено домом № 27; остановившись на тротуаре, он не сводил с него глаз.
Это был красивый четырехэтажный особняк с высокой железной оградой и маленькой изысканной калиткой, от которой шла дорожка к входу для прислуги. Парадный вход с фрамугой и медным дверным молотком вызвал у Джека Мэггса столь радостное волнение от вида недвижимости, которую он приобрел, что левая сторона его неподвижного лица заметно задергалась.
По улице в направлении к Лонг-Экру лихо промчалась двуколка, которой стоя правил молодой парень лет двадцати. Но гость настолько был поглощен созерцанием особняка, что лишь резкий щелчок хлыста вернул его к действительности.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95