– Увидела огоньки и решила посмотреть. Я очень любопытная. Подошла, а огоньки погасли.
– Это ветер задул.
– Давайте я зажгу.
Клементьев протянул ей спички. Их руки встретились. У нее были сухие и теплые пальцы.
Она аккуратно и хозяйственно зажгла свечи. Огоньки осветили ее лицо. Оно было приятным.
– Что вы читаете?
– Так… Про пиратов.
Она негромко рассмеялась.
– Вы, наверно, самый счастливый человек на свете. Лежите на берегу моря и при свете свечей читаете про пиратов. Разрешите?
Ему понравился ее смех. Смеялась она странно: глухо и коротко, не меняя выражения лица, и казалось, что смеялся кто-то другой.
Он протянул ей книгу. Соседка близко поднесла ее к лицу, очевидно, она была близорука.
– И в самом деле про пиратов. Прочтите мне что-нибудь наугад.
– Я сам читаю наугад…
Клементьев пододвинулся к огню, оперся на локти, раскрыл книгу.
– «Некий юноша из вполне порядочной семьи убежал из дому – уж больно донимал его опекун, родной дядюшка, – и попал в руки одного плантатора. Плантатор зверски издевался над ним, требовал явно непосильной работы и морил голодом. Бедный парень в отчаянии бежал в лес и умер там от голода. Я сам видел его труп, обглоданный собаками».
Пламя свечей колыхнулось, и на книгу набежала тень.
– Бедный юноша, – сказала соседка – Вот к чему приводит непослушание…
– Вам его жалко?
– Нет, почему же… Просто он получил то, чего стоил. Он искал лучшей доли, не имея к тому данных.
– А все, кто имеет данные, находят лучшую долю?
– Почти.
– А как же быть с неудачниками? Я имею в виду талантливых неудачников.
– Талантливых неудачников нет. Это они сами придумали себе в утешение, что они талантливые. Каждый человек получает в конце концов то, чего…
– Хочет.
– Нет. Чего стоит. Иногда, правда, после смерти. Но это чаще всего касается великих.
– Вы работаете на кафедре философии?
– Нет, я медицинская сестра.
– Вас зовут донья Мария-Елизавета фон Клаузен?
– Вот еще! Почему вы так решили? Просто Инна. Читайте дальше.
Клементьев подождал, пока на книге перестанут плясать тени.
– «А вот еще случай: один слуга убежал от своего господина в лес. Но в конце концов его поймали. Плантатор привязал слугу к дереву и бил до тех пор, пока вся спина несчастного не обагрилась кровью. Тогда плантатор намазал спину смесью из лимонного сока, сала и испанского перца и оставил привязанного слугу на целые сутки. Затем он возвратился и принялся его бить снова, пока бедняга не умер у него на глазах».
– И этого вам не жалко?
– Это было так давно… С тех пор, наверно, на этом месте умерли тысячи. Но дело даже не в этом. Этот человек тоже пал жертвой собственного ума. Ум его был устроен так, что свое желание свободы он не мог осуществить иначе, чем через побег.
– Вы здесь давно?
– Вторую неделю. Уже поздно… Я пойду…
– Хотите выпить вина?
– Пожалуй.
Клементьев приподнялся, взял в руки бутыль и наклонил в сторону соседки.
– Только у меня нет стакана.
От его движения свечи погасли. Соседку не стало видно, но Клементьев чувствовал рядом тепло ее рук, дыхание. Ее волосы коснулись его пальцев.
– Хорошее вино.
– Мы купили его в одном городке по пути. Не помню названия. Что-то греческое. Пыль, жара, машины и вдруг тихий переулок, весь в тополях; прохладный, в паутине и плесени подвал. Совсем случайно наткнулся. Жена с сыном пошли на базар, а я поехал искать, куда поставить машину, и увидел этот погребок. Никого нет, только толстая бабка бочки и железные кружки с длинными ручками протирает. «Хорошее вино?» – спрашиваю. А она знаете что сделала? Сплюнула в угол презрительно. Мне нельзя за рулем даже попробовать. Поверил этому плевку и набрал полную бутыль.
– У него запах молодого солнца.
– Молодого? Это хорошо сказано.
– Утром вы его поставьте в родник. Тут недалеко, с краю лимана.
– Вы покажете?
– Найдете сами. У меня муж страшно ревнивый.
– Поэтому и место такое уединенное выбрали?
– Может быть. Вы долго здесь пробудете?
– Заехали переночевать, но уж больно здесь хорошо.
– Да… Почти как при сотворении мира. Ну, я пошла. Спокойной ночи.
– Спокойной ночи.
Она встала.
– Вы будете читать? Зажечь вам свечи?
– Нет, спасибо. Пора спать.
Соседка ушла, чуть поскрипывая ракушечником. Приподнявшись на локте, Клементьев некоторое время следил за ее силуэтом на фоне звезд, потом перевернулся на спину и, закрыл глаза, стал думать о сегодняшнем необыкновенном дне.
«Не забыть утром найти родник»… – думал Клементьев, засыпая.
VI
Клементьев проснулся от холодного ветерка с моря, который прикасался к лицу. Волосы были влажными от росы, одеяло тоже. Солнце еще не встало. Небо над морем выглядело серым, только над одним местом, где должно появиться солнце, виднелась слабая бледно-розовая полоска, как нерешительный мазок, проба не очень хорошо (вымытой кисти после красной краски по серому полотну.
Клементьев встал, надел сложенный в изголовье, еще со студенческих времен спортивный костюм, выпустил воздух из матраса, сложил все возле запотевшей бутыли и пошел в палатку, чтобы взять зубную пасту, щетку, мыло и плавки.
Верхний слой ракушечника был плотным от влаги и ломким. Клементьев шел в летних туфлях с дырочками, на босу ногу, и холодные камушки заскакивали через дырочки внутрь туфель…
Машина стояла вся в мелких капельках. Окна были завешены изнутри. Клементьев обошел машину вокруг, оглядывая колеса. Все было в порядке.
Крыша палатки, темная, влажная, чуть провисла. Полог был расшнурован и слегка распахнут. Очевидно, Лапушка вставал ночью.
Сын спал, подтянув ноги, вжавшись в матрас, почти не заметный под одеялом. Если бы не рыжие волосы, разметавшиеся по подушке, можно было бы подумать, что это так неловко сложено одеяло. В изголовье слабо светился и потрескивал приемник. Клементьев нагнулся, чтобы выключить приемник, и почувствовал запах пыльных волос. Где, когда он уже чувствовал запах рыжих пыльных волос? Именно рыжих…
И вдруг картина, настолько далекая, настолько прочно забытая, встала так ясно перед его глазами, что Клементьев очень удивился, как она могла так долго храниться в ею памяти, ни разу не возникнув из темноты в течение жизни.
Это было как будто вчера. Солнечное летнее утро. Запах чабреца и полыни. Клементьев с товарищем ползут по каменистому откосу. Клементьев впереди, товарищ сзади. Локти и коленки скользят по мелким камушкам, покрытым густой мучнистой, словно цементной, пылью. Длинные тени от табуна лошадей пересекают луг, откос, сбегают к воде пруда и мешаются с тенями ветел. Клементьев думает о том, что должно произойти, и сердце его так сильно колотится, что Клементьев боится, как бы его стук не услышали лошади. Услышат и убегут.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34