Случалось, что наглецов ловили на месте преступления и давали порядочную взбучку. Но собаколовы вошли во вкус, они умудрялись проникать в чужие дворы не только ночью, но и днём. Во время одного из таких нашествий был пойман Бомбонел. К счастью, его не умертвили, а бросили живого в фургон. Душа моя стонала от боли. Я бегал по улицам и захлёбывался от рыданий. Меня запомнил весь город. Папа на этот раз оказался молодцом. Он нашёл собаколова, поймавшего Бомбонела, и всучил ему пять рублей. Через некоторое время Бомбонел заявился домой – ободранный, голодный и ласково-весёлый. Впервые его кормёжкой занялась бабушка.
Теперь я день и ночь дрожал за своего пса. Боялся выпускать его на улицу. Боялся держать во дворе. Но весь день держать собаку в доме было невозможно. В школе на уроках я плохо слушал учителей, всё время думал о Бомбонеле. Один раз на большой перемене не выдержал: побежал домой, чтобы удостовериться, что он жив и не пойман. Дорога туда и назад – три километра. За двадцать минут я успел проделать этот путь и когда вернулся в школу, то имел, вероятно, весьма жалкий вид, потому что ученики осадили меня криком: «Что случилось?»
На службе у горсовета находились социально опасные элементы, отбросы человеческого общества. Жаловаться было некому. И Бомбонела я не уберёг. Невольным виновником оказался старый пёс-циркач. Однажды один из собаколовов забрёл к нам во двор. Около деревянного туалета на солнышке грелся «циркач». Когда собаколов стал подкрадываться к псу, я бросил в него (пса) маленький камешек. Умная собака поняла, что ей грозит опасность, и мелкой рысцой побежала к амбару. Собаколов остановился и долгим взглядом посмотрел на меня. Затем бросился догонять пса, который далеко убежать не мог, и через минуту-две уже волочил его, захлёстнутого петлёй, по земле. Видеть унижение умной старой собаки было невыносимо. Я побежал в дом.
Мне потребовалось самоочищенье, хотя проанализировать свои чувства был не в состоянии. И я дал себе клятву мстить собаколовам. Придя домой из школы и наспех сделав уроки, я потом кружил по всем улицам и окраинам, ища собачий фургон. Его теперь обслуживали четыре человека: возница, который управлял парой лошадей, два собаколова с длинными палками и мрачный усатый тип в надвинутой на глаза помятой шляпе (вероятно, «бригадир») – он всегда шёл позади фургона или сбоку, никогда не вынимая рук из карманов брюк, и именно его фигура придавала зловещий характер всему, что творилось… Найдя фургон, я неотступно следовал за ним, и как только показывалась какая-нибудь уцелевшая собака, тут же швырял в неё камнем. Сколько раз собаколовы гнались за мной, чтобы поколотить. Но бегал я хорошо, и ни разу никто меня не догнал.
– Береги своего Бомбонела, еврейская морда! – крикнул мне однажды усач в шляпе.
«Ну конечно же фашист, – почти удовлетворённо подумал я, убегая. – Я не ошибся, вот они какие».
Настал день, когда, придя из школы домой, я не нашёл во дворе Бомбонела. Со щемящим чувством ходил по чужим дворам, ища своего друга. Его не было нигде. Ночью, когда все спали, я тихонько выкрался из спальни через окно, вышел за ворота и долго кричал в темноту:
– Бомбонел! Бомбонел!
На третий или четвёртый день я понял, что навсегда потерял свою собаку.
О тех, кого бьют по голове
В прошлом году газета «Комсомольская правда» взволновала читателей информациями о собаке, которая в течение двух лет ждала своего хозяина на Внуковском аэродроме. Помните, какими словами заканчивалась заметка? «Пусть этот человек срочно возьмёт отпуск, достанет денег и летит в Москву. Потому что во Внуковском аэропорту его ждут. Уже почти два года».
Взять отпуск? Достать денег? Лететь с далёкого Севера в Москву? Из-за собаки? С газетных страниц такие нравственные критерии поведения у нас, кажется, ни разу ещё не провозглашались. Может быть, автор заметки Ю.Рост оказался чрезмерно оригинален в своих требованиях? Но вот через две недели он выступил уже почти с «подвальной» статьёй. Из неё мы узнали, что тысячи людей со всех концов страны объединились в стремлении помочь покинутой овчарке, а из Донецка прилетела одна сердобольная старушка… Откликнулись тысячи людей, но только не хозяин. Впрочем, из третьей статьи мы узнали, что хозяин всё-таки нашёлся. В анонимной записке, написанной печатными буквами, он пытался объяснить причину своего предательства. Но так ли уж важны эти причины? Предательство есть предательство…
Внуковскую овчарку приютила хорошая женщина из Киева. Утешимся этим. И поведём речь дальше.
Мне кажется, что если в печати начали систематически вестись разговоры «о верности и любви», то нельзя ограничиваться укорами по адресу тех людей, которые бросают «у трапа, у дачной калитки, у подъезда верящих им мучающихся живых существ». Назрела необходимость укорить и других людей – тех, которые, занимая официальные посты в горздравах и горисполкомах, сочиняют «решения» и «постановления» о планомерном уничтожении так называемых «бродячих» собак. Почему так называемых? Да потому что эти «решения» и «постановления» противоречат сами себе: бродячими считаются любые собаки, случайно оказавшиеся без хозяина на улице, любые собаки – вне зависимости от породы и наличия ошейника. Это что – борьба с антисанитарией? Ничего подобного. Это рекомендации по выполнению и перевыполнению плана отлова собак, это – поощрение произвола и бессмысленной жестокости. Вот почему к внуковской собаке, о которой узнала вся страна, не постеснялись приехать и собаколовы: за спиной они чувствовали крепкую защиту, и свой наглый цинизм они лишь для вида прикрывали «синим крестом».
Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Не только собаки, но и их владельцы совершенно беззащитны перед любым собаколовом, перед управдомом, задумавшим очистить двор от собачьих будок, где долгое время проживали добродушные дворняги, перед каждым капризным пенсионером, имеющим досуг строчить длинные жалобы на собак, лай которых ему мешает больше, чем полуночное пьяное пение и гитарное бренчание. Беззащитны, потому что на стороне управдома – очередное «решение» или «постановление», а на стороне владельца собаки – лишь добрые чувства и благие намерения. Правда, у нас теперь уже существует Закон, по которому лица, виновные в мучительстве животных, привлекаются к уголовной ответственности. Но как мягок этот закон! Он предусматривает лишь исправительные работы сроком до шести месяцев или штраф до пятидесяти рублей. Да и то лишь в том случае, если к данному лицу уже были применены прежде меры административного воздействия за истязания и гибель животных. Значит, первый раз можно истязать и убивать безнаказанно. Но даже и этот закон приняли только шесть союзных республик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
Теперь я день и ночь дрожал за своего пса. Боялся выпускать его на улицу. Боялся держать во дворе. Но весь день держать собаку в доме было невозможно. В школе на уроках я плохо слушал учителей, всё время думал о Бомбонеле. Один раз на большой перемене не выдержал: побежал домой, чтобы удостовериться, что он жив и не пойман. Дорога туда и назад – три километра. За двадцать минут я успел проделать этот путь и когда вернулся в школу, то имел, вероятно, весьма жалкий вид, потому что ученики осадили меня криком: «Что случилось?»
На службе у горсовета находились социально опасные элементы, отбросы человеческого общества. Жаловаться было некому. И Бомбонела я не уберёг. Невольным виновником оказался старый пёс-циркач. Однажды один из собаколовов забрёл к нам во двор. Около деревянного туалета на солнышке грелся «циркач». Когда собаколов стал подкрадываться к псу, я бросил в него (пса) маленький камешек. Умная собака поняла, что ей грозит опасность, и мелкой рысцой побежала к амбару. Собаколов остановился и долгим взглядом посмотрел на меня. Затем бросился догонять пса, который далеко убежать не мог, и через минуту-две уже волочил его, захлёстнутого петлёй, по земле. Видеть унижение умной старой собаки было невыносимо. Я побежал в дом.
Мне потребовалось самоочищенье, хотя проанализировать свои чувства был не в состоянии. И я дал себе клятву мстить собаколовам. Придя домой из школы и наспех сделав уроки, я потом кружил по всем улицам и окраинам, ища собачий фургон. Его теперь обслуживали четыре человека: возница, который управлял парой лошадей, два собаколова с длинными палками и мрачный усатый тип в надвинутой на глаза помятой шляпе (вероятно, «бригадир») – он всегда шёл позади фургона или сбоку, никогда не вынимая рук из карманов брюк, и именно его фигура придавала зловещий характер всему, что творилось… Найдя фургон, я неотступно следовал за ним, и как только показывалась какая-нибудь уцелевшая собака, тут же швырял в неё камнем. Сколько раз собаколовы гнались за мной, чтобы поколотить. Но бегал я хорошо, и ни разу никто меня не догнал.
– Береги своего Бомбонела, еврейская морда! – крикнул мне однажды усач в шляпе.
«Ну конечно же фашист, – почти удовлетворённо подумал я, убегая. – Я не ошибся, вот они какие».
Настал день, когда, придя из школы домой, я не нашёл во дворе Бомбонела. Со щемящим чувством ходил по чужим дворам, ища своего друга. Его не было нигде. Ночью, когда все спали, я тихонько выкрался из спальни через окно, вышел за ворота и долго кричал в темноту:
– Бомбонел! Бомбонел!
На третий или четвёртый день я понял, что навсегда потерял свою собаку.
О тех, кого бьют по голове
В прошлом году газета «Комсомольская правда» взволновала читателей информациями о собаке, которая в течение двух лет ждала своего хозяина на Внуковском аэродроме. Помните, какими словами заканчивалась заметка? «Пусть этот человек срочно возьмёт отпуск, достанет денег и летит в Москву. Потому что во Внуковском аэропорту его ждут. Уже почти два года».
Взять отпуск? Достать денег? Лететь с далёкого Севера в Москву? Из-за собаки? С газетных страниц такие нравственные критерии поведения у нас, кажется, ни разу ещё не провозглашались. Может быть, автор заметки Ю.Рост оказался чрезмерно оригинален в своих требованиях? Но вот через две недели он выступил уже почти с «подвальной» статьёй. Из неё мы узнали, что тысячи людей со всех концов страны объединились в стремлении помочь покинутой овчарке, а из Донецка прилетела одна сердобольная старушка… Откликнулись тысячи людей, но только не хозяин. Впрочем, из третьей статьи мы узнали, что хозяин всё-таки нашёлся. В анонимной записке, написанной печатными буквами, он пытался объяснить причину своего предательства. Но так ли уж важны эти причины? Предательство есть предательство…
Внуковскую овчарку приютила хорошая женщина из Киева. Утешимся этим. И поведём речь дальше.
Мне кажется, что если в печати начали систематически вестись разговоры «о верности и любви», то нельзя ограничиваться укорами по адресу тех людей, которые бросают «у трапа, у дачной калитки, у подъезда верящих им мучающихся живых существ». Назрела необходимость укорить и других людей – тех, которые, занимая официальные посты в горздравах и горисполкомах, сочиняют «решения» и «постановления» о планомерном уничтожении так называемых «бродячих» собак. Почему так называемых? Да потому что эти «решения» и «постановления» противоречат сами себе: бродячими считаются любые собаки, случайно оказавшиеся без хозяина на улице, любые собаки – вне зависимости от породы и наличия ошейника. Это что – борьба с антисанитарией? Ничего подобного. Это рекомендации по выполнению и перевыполнению плана отлова собак, это – поощрение произвола и бессмысленной жестокости. Вот почему к внуковской собаке, о которой узнала вся страна, не постеснялись приехать и собаколовы: за спиной они чувствовали крепкую защиту, и свой наглый цинизм они лишь для вида прикрывали «синим крестом».
Впрочем, здесь нет ничего удивительного. Не только собаки, но и их владельцы совершенно беззащитны перед любым собаколовом, перед управдомом, задумавшим очистить двор от собачьих будок, где долгое время проживали добродушные дворняги, перед каждым капризным пенсионером, имеющим досуг строчить длинные жалобы на собак, лай которых ему мешает больше, чем полуночное пьяное пение и гитарное бренчание. Беззащитны, потому что на стороне управдома – очередное «решение» или «постановление», а на стороне владельца собаки – лишь добрые чувства и благие намерения. Правда, у нас теперь уже существует Закон, по которому лица, виновные в мучительстве животных, привлекаются к уголовной ответственности. Но как мягок этот закон! Он предусматривает лишь исправительные работы сроком до шести месяцев или штраф до пятидесяти рублей. Да и то лишь в том случае, если к данному лицу уже были применены прежде меры административного воздействия за истязания и гибель животных. Значит, первый раз можно истязать и убивать безнаказанно. Но даже и этот закон приняли только шесть союзных республик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22