Из этого состояния её вывела Лада. Она подбежала к ней и стала знакомиться. Овчарка равнодушно обнюхала её, повернулась и медленно пошла в степь. Я отозвал Ладу, и мы с Феликсом Ароновичем стали наблюдать за овчаркой. По контрасту припомнились слова одной самоуверенной учительницы биологии: у собак, дескать, чувства очень примитивны, а поведение их обусловлено лишь рефлексами. Какая чушь! Собака не просто уходила в степь: через каждые четыре-пять шагов она останавливалась и оглядывалась. Теперь голова её была низко опущена, и смотрела она на автобус как бы исподлобья, с немым укором: «Эх, ты! Опять не привёз моего хозяина…» В своём скорбном благородстве, мне кажется, она ни в чём плохом не могла заподозрить хозяина: укоряла автобус…
– Далеко не уйдёт, – сказал Феликс Аронович, заметив моё беспокойство. – Скоро вернётся. Я знаю.
И действительно, как только автобус набрал обратных пассажиров (дачников) и уехал, овчарка незаметно вернулась. Мы в это время спасались от солнца в тени – сидели на лавочке под навесом остановки, Лада прикорнула у наших ног. Овчарка остановилась напротив нас с вопросительным видом. Может быть, её повышенное внимание к нам было обусловлено тем, что Феликс Аронович зашелестел бумагой, доставая сыр. Вряд ли кто баловал здесь собаку таким лакомством – в углу навеса валялось несколько сухарей и стояли две жестяные банки с водой.
– Это тоже неплохо, – сказал Феликс Аронович. – Всё-таки есть ещё на свете добрые люди.
– Наверное, кто-то из мальчишек принёс воду, – предположил я.
– Всё равно – люди! – ответил Феликс Аронович. Он протянул собаке кусочек сыра. Собака приблизилась на несколько шагов, осторожно вытянула шею и без всякого заискивания, даже с оттенком какого-то великодушия взяла губами сыр. Феликс Аронович продолжал отламывать по маленькому кусочку, овчарка вошла во вкус и стала брать сыр более торопливо и чуть вздрагивая при этом.
– Осторожно, осторожно, – приговаривал Феликс Аронович, – не хватай зубами за пальцы.
Сыр собака брала, но погладить себя не давала. Как только Феликс Аронович делал попытку погладить её, она ловко увёртывала голову и отступала.
– Да-а-а, – тяжело вздохнул Феликс Аронович. – Придётся проторчать тут весь день.
– А может быть, и не один день, – сказал я.
– А может быть, и не один день, – как эхо, повторил Феликс Аронович. – Но где взять время?
– Раз решили спасти собаку, надо довести дело до конца.
– Да, ничего не поделаешь… Берегите свою колбасу, а то потом нечем будет приманить её. Впрочем, дайте ей кусочек, чтобы она и к вам почувствовала доверие.
Я протянул собаке кусочек колбасы. Испытав несколько трудных мгновений, собака, поколебавшись, так же осторожно вытянула шею и взяла губами колбасу. Эта процедура повторилась несколько раз.
– Хватит, хватит, – сказал Феликс Аронович. – Нам ещё долго тут придётся проторчать.
Обстановка была далеко не идеальной. С овчаркой нельзя было работать, потому что нам постоянно мешали люди. Они скапливались на остановке, дожидались автобуса, уезжали, некоторое время мы оставались с собакой одни, а потом всё начиналось сначала. Собаку отвлекали, Феликс Аронович нервничал и даже несколько раз повздорил кое с кем. Вообще-то люди проявляли к нам сочувствие, но это сочувствие выходило нам боком.
Вот в таком напряженном состоянии мы стали с ним обсуждать, что делать дальше. Пришли к выводу, что надо будет сюда приезжать каждый день с лакомствами. Находиться здесь два-три часа. Больше не нужно. Главное – выработать у собаки новый рефлекс, приучить её к ожиданию нашего приезда. Пусть она ждёт не бывшего хозяина, а нас. Правда, добиться этого нелегко… Сердце собаки принадлежит бывшему хозяину. Это мы, люди, изменчивы. Собака не изменяет человеку.
К нашему разговору внимательно прислушивалась пожилая женщина, сидевшая на скамейке под навесом.
– Долго чего-то решаете, – сказала она. – Приедете завтра, а собаки уже и нет.
И она рассказала нам о шкуродёрах, которые давно заприметили овчарку и пытались разными способами её убить: и сетью ловили её, и камнями в голову метили, и мясо с иголкой ей подкинули…
– Они не отстанут, я их знаю, – сказала женщина. – Они шапки делают.
– Всё! – решительно сказал Феликс Аронович. – Будем брать собаку сегодня!
– Феликс Аронович! – взмолился я. – Мы же превратимся в собаколовов. К тому же собака может не выдержать такой нервной нагрузки. Я читал, что, когда собаку берёшь силой, её можно довести до инфаркта.
– А вам будет легче, если с неё сдерут шкуру? – отпарировал он. – Женщина права, они не отстанут. Поэтому придётся рискнуть. Тут хоть есть шанс, что она живая останется. А оставить её здесь – значит обречь на верную смерть.
Тоже верно. Короче, пришлось подчиниться логике Феликса Ароновича… Но как поймать собаку, если она даже погладить себя не даёт? Своеобразие обстановки заключалось в том, что пищу она с рук брала, но погладить её было невозможно.
– А вот я её поглажу! – сказала женщина.
Она подошла к собаке, и та действительно не уклонилась от ласки.
– Она мужчин остерегается, – пояснила женщина. – Ведь именно мужчины обижали её. А меня она не станет бояться.
– Тогда помогите нам её поймать! – сказал Тарасуло.
Минут десять он обучал её разнообразным приёмам накидывания петли, но главный приём заключался в следующем: петля должна свешиваться с руки, которая будет гладить собаку. Если собака позволит себя погладить, её морда обязательно войдёт в петлю, которая захлестнёт шею… Действительно, предательский приём собаколова.
Всё получилось идеально. Женщина погладила овчарку, и петля захлестнула её шею, повод перехватил Феликс Аронович. Хорошо помню, что перед тем как начать вырываться, собака удивлённо повернула голову к женщине: что же таится в твоей душе? Как ты могла? Как же можно так гнусно предавать?… Затем началась отчаянная борьба с Феликсом Ароновичем. Собака бешено крутила головой, тянула повод в разные стороны, упиралась всеми четырьмя лапами в землю и, рискуя быть удушенной, временами пыталась повернуть корпус назад, волоча за собой Феликса Ароновича. При этом хрипела и выла волчьим воем. Это не могло не воздействовать на Ладу. Она залилась звонким лаем, потом стала злобно рычать и, решив, что надо защищать человека, стала нападать на овчарку, норовясь укусить её за ногу. Получился спектакль Для зевак, которые уже собрались на остановке, ожидая автобус. Овчарка иногда замирала на месте, и в глазах её была безнадёжная тоска. Потом снова начинала вырываться. А Лада бегала вокруг неё, лаяла, рычала и по-прежнему пыталась вонзить зубы в её ногу. (Когда-то для меня было загадкой поведение собак в подобных случаях/ Я, например не мог понять, почему благополучный ухоженный домашний пёс с остервенением накидывается на бродячую собаку, не испытывая элементарной жалости к собаке-неудачнику?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
– Далеко не уйдёт, – сказал Феликс Аронович, заметив моё беспокойство. – Скоро вернётся. Я знаю.
И действительно, как только автобус набрал обратных пассажиров (дачников) и уехал, овчарка незаметно вернулась. Мы в это время спасались от солнца в тени – сидели на лавочке под навесом остановки, Лада прикорнула у наших ног. Овчарка остановилась напротив нас с вопросительным видом. Может быть, её повышенное внимание к нам было обусловлено тем, что Феликс Аронович зашелестел бумагой, доставая сыр. Вряд ли кто баловал здесь собаку таким лакомством – в углу навеса валялось несколько сухарей и стояли две жестяные банки с водой.
– Это тоже неплохо, – сказал Феликс Аронович. – Всё-таки есть ещё на свете добрые люди.
– Наверное, кто-то из мальчишек принёс воду, – предположил я.
– Всё равно – люди! – ответил Феликс Аронович. Он протянул собаке кусочек сыра. Собака приблизилась на несколько шагов, осторожно вытянула шею и без всякого заискивания, даже с оттенком какого-то великодушия взяла губами сыр. Феликс Аронович продолжал отламывать по маленькому кусочку, овчарка вошла во вкус и стала брать сыр более торопливо и чуть вздрагивая при этом.
– Осторожно, осторожно, – приговаривал Феликс Аронович, – не хватай зубами за пальцы.
Сыр собака брала, но погладить себя не давала. Как только Феликс Аронович делал попытку погладить её, она ловко увёртывала голову и отступала.
– Да-а-а, – тяжело вздохнул Феликс Аронович. – Придётся проторчать тут весь день.
– А может быть, и не один день, – сказал я.
– А может быть, и не один день, – как эхо, повторил Феликс Аронович. – Но где взять время?
– Раз решили спасти собаку, надо довести дело до конца.
– Да, ничего не поделаешь… Берегите свою колбасу, а то потом нечем будет приманить её. Впрочем, дайте ей кусочек, чтобы она и к вам почувствовала доверие.
Я протянул собаке кусочек колбасы. Испытав несколько трудных мгновений, собака, поколебавшись, так же осторожно вытянула шею и взяла губами колбасу. Эта процедура повторилась несколько раз.
– Хватит, хватит, – сказал Феликс Аронович. – Нам ещё долго тут придётся проторчать.
Обстановка была далеко не идеальной. С овчаркой нельзя было работать, потому что нам постоянно мешали люди. Они скапливались на остановке, дожидались автобуса, уезжали, некоторое время мы оставались с собакой одни, а потом всё начиналось сначала. Собаку отвлекали, Феликс Аронович нервничал и даже несколько раз повздорил кое с кем. Вообще-то люди проявляли к нам сочувствие, но это сочувствие выходило нам боком.
Вот в таком напряженном состоянии мы стали с ним обсуждать, что делать дальше. Пришли к выводу, что надо будет сюда приезжать каждый день с лакомствами. Находиться здесь два-три часа. Больше не нужно. Главное – выработать у собаки новый рефлекс, приучить её к ожиданию нашего приезда. Пусть она ждёт не бывшего хозяина, а нас. Правда, добиться этого нелегко… Сердце собаки принадлежит бывшему хозяину. Это мы, люди, изменчивы. Собака не изменяет человеку.
К нашему разговору внимательно прислушивалась пожилая женщина, сидевшая на скамейке под навесом.
– Долго чего-то решаете, – сказала она. – Приедете завтра, а собаки уже и нет.
И она рассказала нам о шкуродёрах, которые давно заприметили овчарку и пытались разными способами её убить: и сетью ловили её, и камнями в голову метили, и мясо с иголкой ей подкинули…
– Они не отстанут, я их знаю, – сказала женщина. – Они шапки делают.
– Всё! – решительно сказал Феликс Аронович. – Будем брать собаку сегодня!
– Феликс Аронович! – взмолился я. – Мы же превратимся в собаколовов. К тому же собака может не выдержать такой нервной нагрузки. Я читал, что, когда собаку берёшь силой, её можно довести до инфаркта.
– А вам будет легче, если с неё сдерут шкуру? – отпарировал он. – Женщина права, они не отстанут. Поэтому придётся рискнуть. Тут хоть есть шанс, что она живая останется. А оставить её здесь – значит обречь на верную смерть.
Тоже верно. Короче, пришлось подчиниться логике Феликса Ароновича… Но как поймать собаку, если она даже погладить себя не даёт? Своеобразие обстановки заключалось в том, что пищу она с рук брала, но погладить её было невозможно.
– А вот я её поглажу! – сказала женщина.
Она подошла к собаке, и та действительно не уклонилась от ласки.
– Она мужчин остерегается, – пояснила женщина. – Ведь именно мужчины обижали её. А меня она не станет бояться.
– Тогда помогите нам её поймать! – сказал Тарасуло.
Минут десять он обучал её разнообразным приёмам накидывания петли, но главный приём заключался в следующем: петля должна свешиваться с руки, которая будет гладить собаку. Если собака позволит себя погладить, её морда обязательно войдёт в петлю, которая захлестнёт шею… Действительно, предательский приём собаколова.
Всё получилось идеально. Женщина погладила овчарку, и петля захлестнула её шею, повод перехватил Феликс Аронович. Хорошо помню, что перед тем как начать вырываться, собака удивлённо повернула голову к женщине: что же таится в твоей душе? Как ты могла? Как же можно так гнусно предавать?… Затем началась отчаянная борьба с Феликсом Ароновичем. Собака бешено крутила головой, тянула повод в разные стороны, упиралась всеми четырьмя лапами в землю и, рискуя быть удушенной, временами пыталась повернуть корпус назад, волоча за собой Феликса Ароновича. При этом хрипела и выла волчьим воем. Это не могло не воздействовать на Ладу. Она залилась звонким лаем, потом стала злобно рычать и, решив, что надо защищать человека, стала нападать на овчарку, норовясь укусить её за ногу. Получился спектакль Для зевак, которые уже собрались на остановке, ожидая автобус. Овчарка иногда замирала на месте, и в глазах её была безнадёжная тоска. Потом снова начинала вырываться. А Лада бегала вокруг неё, лаяла, рычала и по-прежнему пыталась вонзить зубы в её ногу. (Когда-то для меня было загадкой поведение собак в подобных случаях/ Я, например не мог понять, почему благополучный ухоженный домашний пёс с остервенением накидывается на бродячую собаку, не испытывая элементарной жалости к собаке-неудачнику?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22