Но вам совершенно не обязательно оставаться здесь со мной.
– Но ведь ваша машина осталась у хосписа?
– А вот на этот счет не беспокойтесь.
Форстмен поплелся к выходу по разгромленному помещению. Свистун шел следом, словно выпроваживая его. Вдруг Форстмен остановился и обернулся.
– А машина Кении?
– Я спрошу у управляющего, на чем он ездил и где ее обычно парковал. Никаких проблем.
– Мне ведь следовало бы вернуться сюда и хоть кое-как прибраться.
Форстмен произнес это таким тоном, словно надеялся услышать от Свистуна категорическое возражение.
– Когда-нибудь.
– И во всем доме нет ни пенни. – Произнеся это, Форстмен внезапно смутился. – Я сказал это, не подумав.
– Что именно?
– Пенни. Как будто решил пошутить над его именем.
– Не думаю, чтобы ему это было неприятно. Не сомневаюсь, что множество людей всячески измывались бы над его именем, если бы они его только знали.
– А почему бы им не знать его?
– Потому что на улице он чаще всего называл себя по-другому.
– А как же он себя называл?
– Гарриэт Ларю.
Форстмен замер, осмысляя это новое доказательство позора и бесчестья, в которых прожил и закончил жизнь его дальний родственник.
– Гарриэт. Так звали его мать, – сказал он в конце концов. – Но откуда взялась фамилий Ларю?
Они постояли, размышляя над этим.
– Да какая разница, – вздохнул Форстмен и наконец отправился к выходу.
Свистун заверил Форстмена в том, что будет держать его в курсе дела.
Стоя на площадке, он проводил старика взглядом, а затем вернулся в спальню.
Ногой сгреб все разбросанное по полу в одну кучу, присел на матрас и принялся тщательно осматривать то, что в этой куче оказалось. Паршивая работенка, подумал он, роясь в личных вещах мертвеца. И хотя вещей этих было совсем немного, даже мертвецы имеют право на тайну, не так ли?
Но тут он подумал про Сару Канаан и ее родителей и про ее дядю Айзека, который уже десять лет, как не снимает с головы шляпу и практически никогда не спит. И подумал про дни и ночи, которые складывались в долгие недели, проведенные им в поисках пропавшей малышки на улицах и переулках Хуливуда… И о том, как он наконец нашел ее тело на Голливудском кладбище. И подумал про то, что рассказал Кении Гоч Эбу Форстмену, и про то, как Майк Риальто разыскал его самого, чтобы пересказать ему эту историю, и про то, как Майка забрызгало зараженной кровью, напугав до полусмерти.
– У Кении Гоча есть право, но и у Сары Кана-ан есть право, – произнес кто-то вслух.
И прошла пара секунд, прежде чем Свистун сообразил, что сказал это сам. И продолжил обыск.
Люди держат дома такой хлам, что поневоле задумываешься над тем, что за жизнь они ведут. В руки Свистуну попали с полдюжины иллюстрированных журналов, со страниц которых выставляли напоказ свои сокровища полуобнаженные женщины. Не сразу он понял, что на фотографиях красуются транссексуалы и трансвеститы – люди, удалившие себе мужской член или спрятавшие его в складках бедер, нарастившие женскую грудь или нацепившие набивные лифчики. Все они во весь рот улыбались, но глаза у них оставались грустными, словно они так и не смогли понять, что же сошло с ума: общество или сама природа. Но в результате этого сумасшествия им стало крайне трудно самоутверждаться среди людей. Не говоря уж о том, что и деньги зарабатывать было остро необходимо.
Он просмотрел книги, сброшенные с полок. Книг оказалось немного – главным образом, модные романы, но одна из обложек привлекла к себе его внимание. «Теория и практика магии». Это название было ему знакомо.
Многие годы назад, когда он был всего лишь одним из бесчисленных неофитов, прибывших в Ху-ливуд в поисках славы и денег, он познакомился с женщиной, которую звали Франческой Изис и которая титуловала себя графиней. Это была черноволосая и черноглазая красавица (и подающая надежды актриса). Она говорила с акцентом, который вполне мог оказаться французским, однако же утверждала, будто является египтянкой.
Всем и каждому она рассказывала о том, что обладает оккультным могуществом, почерпнутым из древней «Книги мертвых», из «Теории и практики магии» и из других эзотерических источников. Но Свистуну было бы наплевать, даже объяви она себя Злой Знахаркой Запада. Ему не терпелось залезть ей под юбку, поэтому он – как и пристало молодому человеку его опыта и возможностей – был готов часами выслушивать мистический вздор в ожидании, когда же ему наконец обломится желанная награда.
Не один вечер провел он, с наигранным вниманием и благоговением выслушивая рассказы о чарах, которыми она может покарать всех говнюков и мудаков, мешающих ей сделать карьеру на артистическом поприще. Всех этих не имеющих ни гроша за душой продюсеров, всех этих недоделанных Режиссеров, убогих агентов и прочих соблазнителей и насильников, которые, обольщая ее, бывали щед-ры на обещания, однако и в мыслях не держали свои обещания выполнять.
Она нахваталась псевдо– и паранаучной терминологии и с легкостью толковала о Вельзевуле, предводителе дьяволов, о Велиале, мстительном демоне, разъезжающем на огненной колеснице и названном Зверем в «Откровении» Иоанна Богослова, о сэре Фрэнсисе Дешвуде, английском сатанисте, превратившем разрушенное аббатство в бордель и угощавшем Бенджамена Франклина то бокалом вина, то парой хорошеньких бабенок, о Гекате, богине ночи из трех мифологий, и о других дьяволах, демонах и адептах черной магии, включая самого Кро-ули, книги которого («Теория и практика магии» была лишь одной из них) стояли у нее на полках наряду с прочей литературой того же сорта.
Когда он однажды спросил у нее, почему же она медлит с давным-давно задуманным возмездием, почему не превращает этих сукиных сыновей в кошек или в лягушек, почему не заставляет их яйца свернуться в крошечный комок и окаменеть в таком виде, почему не вырывает у них глаза из глазниц, и так далее, она посмотрела на него с нескрываемым презрением.
– Ты действительно хочешь, чтобы я настолько безжалостно обошлась с людьми?
– Но ведь те, о ком мы говорим, это не люди, а свора кобелей, только о том и помышляющих, чтобы оттянуть тебя за бесплатно, а то и заставить сняться в отвратительной порноленте. Да и там они тебе мало-мальски заметной роли не предложат. Даже эпизода. Даже не вынесут в титры: «Дебютирует Франческа Изис». – (А Изис, или Изида, как он меж тем выяснил, была древнеегипетской богиней, и такой псевдоним она подобрала себе не зря, а с тем, чтобы выделиться, отличиться, подняться над целой толпой черноволосых, рыжеволосых и беловолосых девок и женщин, готовых расставить ноги, дать, подставиться, отсосать кому угодно, когда угодно и при каких угодно обстоятельствах, – лишь бы их сняли в кино, в самом плохоньком, но кино, – во имя Святого Грааля славы и богатства, – и в то же самое время беспрестанно проклинающих всех козлов, которые норовят их обмануть).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Но ведь ваша машина осталась у хосписа?
– А вот на этот счет не беспокойтесь.
Форстмен поплелся к выходу по разгромленному помещению. Свистун шел следом, словно выпроваживая его. Вдруг Форстмен остановился и обернулся.
– А машина Кении?
– Я спрошу у управляющего, на чем он ездил и где ее обычно парковал. Никаких проблем.
– Мне ведь следовало бы вернуться сюда и хоть кое-как прибраться.
Форстмен произнес это таким тоном, словно надеялся услышать от Свистуна категорическое возражение.
– Когда-нибудь.
– И во всем доме нет ни пенни. – Произнеся это, Форстмен внезапно смутился. – Я сказал это, не подумав.
– Что именно?
– Пенни. Как будто решил пошутить над его именем.
– Не думаю, чтобы ему это было неприятно. Не сомневаюсь, что множество людей всячески измывались бы над его именем, если бы они его только знали.
– А почему бы им не знать его?
– Потому что на улице он чаще всего называл себя по-другому.
– А как же он себя называл?
– Гарриэт Ларю.
Форстмен замер, осмысляя это новое доказательство позора и бесчестья, в которых прожил и закончил жизнь его дальний родственник.
– Гарриэт. Так звали его мать, – сказал он в конце концов. – Но откуда взялась фамилий Ларю?
Они постояли, размышляя над этим.
– Да какая разница, – вздохнул Форстмен и наконец отправился к выходу.
Свистун заверил Форстмена в том, что будет держать его в курсе дела.
Стоя на площадке, он проводил старика взглядом, а затем вернулся в спальню.
Ногой сгреб все разбросанное по полу в одну кучу, присел на матрас и принялся тщательно осматривать то, что в этой куче оказалось. Паршивая работенка, подумал он, роясь в личных вещах мертвеца. И хотя вещей этих было совсем немного, даже мертвецы имеют право на тайну, не так ли?
Но тут он подумал про Сару Канаан и ее родителей и про ее дядю Айзека, который уже десять лет, как не снимает с головы шляпу и практически никогда не спит. И подумал про дни и ночи, которые складывались в долгие недели, проведенные им в поисках пропавшей малышки на улицах и переулках Хуливуда… И о том, как он наконец нашел ее тело на Голливудском кладбище. И подумал про то, что рассказал Кении Гоч Эбу Форстмену, и про то, как Майк Риальто разыскал его самого, чтобы пересказать ему эту историю, и про то, как Майка забрызгало зараженной кровью, напугав до полусмерти.
– У Кении Гоча есть право, но и у Сары Кана-ан есть право, – произнес кто-то вслух.
И прошла пара секунд, прежде чем Свистун сообразил, что сказал это сам. И продолжил обыск.
Люди держат дома такой хлам, что поневоле задумываешься над тем, что за жизнь они ведут. В руки Свистуну попали с полдюжины иллюстрированных журналов, со страниц которых выставляли напоказ свои сокровища полуобнаженные женщины. Не сразу он понял, что на фотографиях красуются транссексуалы и трансвеститы – люди, удалившие себе мужской член или спрятавшие его в складках бедер, нарастившие женскую грудь или нацепившие набивные лифчики. Все они во весь рот улыбались, но глаза у них оставались грустными, словно они так и не смогли понять, что же сошло с ума: общество или сама природа. Но в результате этого сумасшествия им стало крайне трудно самоутверждаться среди людей. Не говоря уж о том, что и деньги зарабатывать было остро необходимо.
Он просмотрел книги, сброшенные с полок. Книг оказалось немного – главным образом, модные романы, но одна из обложек привлекла к себе его внимание. «Теория и практика магии». Это название было ему знакомо.
Многие годы назад, когда он был всего лишь одним из бесчисленных неофитов, прибывших в Ху-ливуд в поисках славы и денег, он познакомился с женщиной, которую звали Франческой Изис и которая титуловала себя графиней. Это была черноволосая и черноглазая красавица (и подающая надежды актриса). Она говорила с акцентом, который вполне мог оказаться французским, однако же утверждала, будто является египтянкой.
Всем и каждому она рассказывала о том, что обладает оккультным могуществом, почерпнутым из древней «Книги мертвых», из «Теории и практики магии» и из других эзотерических источников. Но Свистуну было бы наплевать, даже объяви она себя Злой Знахаркой Запада. Ему не терпелось залезть ей под юбку, поэтому он – как и пристало молодому человеку его опыта и возможностей – был готов часами выслушивать мистический вздор в ожидании, когда же ему наконец обломится желанная награда.
Не один вечер провел он, с наигранным вниманием и благоговением выслушивая рассказы о чарах, которыми она может покарать всех говнюков и мудаков, мешающих ей сделать карьеру на артистическом поприще. Всех этих не имеющих ни гроша за душой продюсеров, всех этих недоделанных Режиссеров, убогих агентов и прочих соблазнителей и насильников, которые, обольщая ее, бывали щед-ры на обещания, однако и в мыслях не держали свои обещания выполнять.
Она нахваталась псевдо– и паранаучной терминологии и с легкостью толковала о Вельзевуле, предводителе дьяволов, о Велиале, мстительном демоне, разъезжающем на огненной колеснице и названном Зверем в «Откровении» Иоанна Богослова, о сэре Фрэнсисе Дешвуде, английском сатанисте, превратившем разрушенное аббатство в бордель и угощавшем Бенджамена Франклина то бокалом вина, то парой хорошеньких бабенок, о Гекате, богине ночи из трех мифологий, и о других дьяволах, демонах и адептах черной магии, включая самого Кро-ули, книги которого («Теория и практика магии» была лишь одной из них) стояли у нее на полках наряду с прочей литературой того же сорта.
Когда он однажды спросил у нее, почему же она медлит с давным-давно задуманным возмездием, почему не превращает этих сукиных сыновей в кошек или в лягушек, почему не заставляет их яйца свернуться в крошечный комок и окаменеть в таком виде, почему не вырывает у них глаза из глазниц, и так далее, она посмотрела на него с нескрываемым презрением.
– Ты действительно хочешь, чтобы я настолько безжалостно обошлась с людьми?
– Но ведь те, о ком мы говорим, это не люди, а свора кобелей, только о том и помышляющих, чтобы оттянуть тебя за бесплатно, а то и заставить сняться в отвратительной порноленте. Да и там они тебе мало-мальски заметной роли не предложат. Даже эпизода. Даже не вынесут в титры: «Дебютирует Франческа Изис». – (А Изис, или Изида, как он меж тем выяснил, была древнеегипетской богиней, и такой псевдоним она подобрала себе не зря, а с тем, чтобы выделиться, отличиться, подняться над целой толпой черноволосых, рыжеволосых и беловолосых девок и женщин, готовых расставить ноги, дать, подставиться, отсосать кому угодно, когда угодно и при каких угодно обстоятельствах, – лишь бы их сняли в кино, в самом плохоньком, но кино, – во имя Святого Грааля славы и богатства, – и в то же самое время беспрестанно проклинающих всех козлов, которые норовят их обмануть).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75