Мой день рождения (мне исполнилось тридцать два года) ничем не был отмечен. Новый предельный срок вылета – 31 октября – приближался. Я носился с бешеной скоростью, пока у меня не начинала кружиться голова; впрочем, заседаний комитета тогда уже не было, так как официально я числился уехавшим в экспедицию и, следовательно, оставаясь в Англии, крал время у самого себя.
Ежедневные поездки – 260 миль до Лондона и обратно – губительно сказывались на нервной системе, и я часто добирался до конечного пункта в таком напряженном состоянии, что должен был полчаса, а то и больше никуда не показываться, пока не приходил в себя и не прекращалась непроизвольная дрожь. Пользуясь на станциях обслуживания телефонами-автоматами, я диктовал телеграммы или передавал моим секретаршам кучу инструкций. Часто я останавливался и звонил по телефону родителям, чтобы уточнить время моего приезда в Личфилд, и они бросали любую работу, которой были заняты, и принимались раскладывать в безукоризненном порядке нужное мне снаряжение или же паковать по моим указаниям сотни предметов экспедиционного оборудования самой неудобной формы и наклеивать на ящики ярлыки.
В пятницу 18 октября я перевез свою картотеку из Личфилда в библиотеку сэра Вивьена Фукса и объяснил секретарше систему, с помощью которой я мог отыскать среди многих тысяч писем, находившихся теперь в картотеке, то, которое мне было нужно. Этот уик-энд был самым напряженным в моей жизни, однако в понедельник утром все было закончено, и я, в состоянии полной прострации, поехал в аэропорт.
Весь путь до Осло я спал, а когда мы прибыли туда, по громкоговорителю меня попросили немедленно зайти к главному инспектору таможни. Когда я уходил от него, он предупредил, чтобы я ни с кем не вел переговоры, кроме заместителя директора Норвежского полярного института. По пути в город Коре Лундквист сказал мне, что молодой норвежец по имени Флотум, который тоже предполагал совершить трансарктическое путешествие, хочет взять у меня интервью, за которое ему хорошо заплатит одна из ведущих норвежских газет. Туре Ельвик, директор Полярного института, мой старый друг, зная о том, что я надеялся сохранить в тайне свои планы, пока не будет успешно закончена наша гренландская тренировка, немедленно принял меры. Он был одной из ведущих фигур в норвежском движении Сопротивления во время войны, и расстроить планы Флотума ему ничего не стоило. Однако этот случай навел меня на мысль, что Флотум лишь один из тех, кто, достав необходимую сумму денег, мог бы с успехом совершить переход через Северный Ледовитый океан и, таким образом, опередить меня. Правда, Флотум предполагал пересечь Северный Ледовитый океан по короткой оси. Вероятно, он тогда намеревался начать путь со Шпицбергена и достичь острова Элсмира, пройдя через Северный полюс. Этот маршрут охватывал по долготе угол, равный лишь 95°. Тем не менее я с неприятным чувством вспоминал слова Скотта, произнесенные им, когда он достиг Южного полюса и узнал, что его опередил норвежский исследователь Амундсен: «Боже мой! Это страшное место, и как ужасно для нас, что мы положили столько трудов, не получив в награду приоритета».
Я полетел в Копенгаген и оттуда в Туле, испытывая все время тревогу, несмотря на подбадривание Туре Ельвика, что шансы на успех имеет только тот, кто планирует путешествие длительно и методично. Я услышал также об американской экспедиции, которая собиралась летом 1967 года достичь Северного полюса на мотосанях «бомбардье», о немецкой экспедиции, которая, также пользуясь механическим транспортом, предполагала направиться к полюсу с базы в северо-восточной Гренландии. Впервые 5 миллионов квадратных миль Северного Ледовитого океана в моем представлении оказались слишком тесными, а полюс – крайне бессмысленной целью.

4 РЕКОГНОСЦИРОВКА
Наш перелет в Гренландию в одном отношении не отличался никакими событиями, в другом – был слишком полон ими. В самолете нас так часто кормили, что не давали времени поспать, и Гренландский ледяной щит, над которым мне впервые пришлось пролетать в 1960 году, не привлек моего внимания. Я чувствовал себя совершенно измученным. Даже когда нам пришлось совершить непредвиденную посадку у Сондре Штром-фьорда и мы резко пошли на снижение, я был слишком уставшим, чтобы проявить какой-нибудь интерес. Шесть лет назад я плыл по этому фьорду на пароходе, везя собак, закупленных в поселках на западном побережье; здесь я выскакивал на берег и привязывал собак. Я видел и пыльную трассу, которая вела из гавани на военно-воздушную базу. На этом пути мне был знаком каждый фут.
Американская воздушная база в Туле теперь стала значительно больше, улицы в поселке просторнее, по ним свободно гулял ветер, а окрестные холмы, напротив, приняли более жалкий вид. Солнце зашло, и в полдень в Туле царили сумерки. Огоньки такси и грузовиков и огни электростанции выглядели желтыми светлячками на синевато-сером фоне, который казался промозглым, холодным и очень унылым. Перед штабом стояла металлическая елка; огни на ней были торжественно зажжены в тот день, когда по календарю солнце окончательно скрылось. Через одинаковые промежутки времени из репродукторов, установленных на крыше часовни, неслись записанные на пленку мелодии гимнов, исполняемых колоколами деревенской церкви. Люди, закутанные в огромные парких, брели по улицам, заходя то в одно, то в другое отапливаемое помещение. Снегоочистительная машина проползла мимо автомобилей, опутанных электрическими проводами, по которым поступает ток для подогрева двигателей. Каждое здание соединялось с соседним кабелями высоковольтного напряжения и спасательными тросами, под которыми стремглав пробегали полярные лисицы. Вся база грохотала, из вентиляционных отверстий и дымовых труб пар поднимался вверх или уносился ветром вдаль. Однако, войдя в переднюю офицерского клуба, сняв тяжелую парку с меховым капюшоном, можно почувствовать себя, как в фешенебельном клубе где-нибудь в Америке. Там, в тонко благоухающей атмосфере, сидели за стойкой эллиптической формы молодые офицеры, попивая перед обедом аперитив, или же они собирались группами в четыре-пять человек за столиками и, закусив крабами и салатом, смотрели, как девицы танцуют «гоу-гоу».
На протяжении недели я каждый вечер несколько часов отдыхал в компании летчиков военно-воздушной спасательной эскадрильи, а днем пропадал в штабе базы, где мои планы изучались с величайшим интересом. Предложенная мне великодушная помощь глубоко тронула меня. Роджер и Аллан с частью нашего запаса жидкого топлива и с хижиной уже улетели в поселок Канак. Утром 10 ноября наступила моя очередь. Еще молодой (ему было около тридцати восьми лет) инспектор Орла Саннборг провел в Гренландии большую часть своей жизни и занимал здесь несколько влиятельных постов;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63