«Конечно!»
– Я знала, – сказала она, – я так давно знала эта Она сказала, что шданда не смогла бы по-настоящему полюбить кавалериста из Garde republicaine. Я ответил, что считаю месье симпатичным человеком, un brave homme et tres gentil, и что, должно быть, он здорово смотрится верхом на лошади. Но она возразила, сказав, что она не лошадь, и к тому же с ним было много хлопот.
Итак, пока они говорили о Лондоне, я вспоминал Париж и думал, что все мы росли по-разному, и это счастье, что нам удается ладить друг с другом, и я хотел бы, чтобы С. Д. не было одиноко по ночам, и что мне дьявольски повезло с женой, и что я исправлюсь и постараюсь быть хорошим мужем.
– Вы ужасно молчаливы сегодня, генерал, – сказал С. Д. – Мы нагоняем на вас тоску?
– С молодыми не бывает скучно. Мне нравится их беззаботная болтовня. Забываешь, что стар и никому не нужен.
– Чушь, – сказал С. Д. – О чем это вы думали с таким псевдоглубокомысленным видом? Философствуете или гадаете о завтрашнем дне?
– Когда я стану гадать о завтрашнем дне, в моей палатке всю ночь будет гореть свет.
– Снова химера, генерал, – сказал С.Д.
– Не нужно грубых слов, С. Д., – сказала Мэри. – Мой муж деликатный и легкоранимый человек. Они вызывают у него отвращение.
– Рад, что хоть это вызывает у него отвращение, – сказал С. Д. – Есть, значит, положительная черта в его характере.
– Он тщательно скрывает ее. О чем ты думал, дорогой?
– О кавалеристе из Garde republicaine.
– Видите, – сказал С. Д., – я всегда говорил – есть в нем нечто возвышенное. И проявляется весьма неожиданно. Что-то от Пруста. Скажите, этот кавалерист был очень привлекателен? Хочу расширить свой кругозор.
– Шла и Пруст жили в одной гостинице, – сказала мисс Мэри. – Но Папа почему-то утверждает, что в разное время.
– Бог его знает, как оно было на самом деле, – сказал С. Д. Сегодня вечером он был вполне счастлив и раскован, и Мэри с ее восхитительной способностью все забывать тоже выглядела счастливой и беззаботной. Она могла неожиданно поссориться со мной, но через пару дней совершенно искренне забыть обо всем. Она обладала избирательной памятью, которая, правда, далеко не всегда срабатывала в ее пользу. Память прощала ее, а заодно и меня. Она была ужасно чудной, и я очень любил ее. В данный момент я находил у нее только два недостатка. Она была слишком хрупкой для настоящей охоты на львов и имела слишком доброе сердце, чтобы убивать, и вот почему, решил я, стреляя в животное, она либо вздрагивала, либо излишне поспешно спускала курок. Я находил это очаровательным и никогда не злился. Зато злилась она, потому что умом понимала, почему мы должны были убивать, и позднее даже вошла во вкус, решив, что никогда не поднимет руки на таких прекрасных животных, как импалу, а будет убивать лишь отвратительных и опасных зверей. За шесть месяцев непрерывной охоты она научилась любить этот спорт, постыдный по своей сути, но достойный, если заниматься им честно, и все же ее сердце помимо воли заставляло Мэри стрелять мимо цели. Я любил ее за это, и это так же верно, как и то, что я никогда не полюбил бы женщину, которая могла работать на бойне, умерщвлять заболевших кошек и собак или убивать лошадей, которые сломали ногу на скачках.
– Как звали кавалериста? – спросил С. Д. – Альберт?
– Нет. Месье.
– Он хочет сбить нас с толку, мисс Мэри, – сказал С. Д.
Они вернулись к разговору о Лондоне. И я тоже стал думать о Лондоне, и город больше не казался мне неприятным, разве что уж очень шумным и необычным. Я понял, что совершенно не знаю Лондона, и снова стал думать о Париже, но еще обстоятельнее, чем прежде. В действительности же меня, равно как и С. Д., беспокоил лев мисс Мэри, просто мы по-разному старались отвлечься.
Ночью я несколько раз слышал рев льва. Я уже засыпал, когда Муэнди потянул за одеяло на моей койке.
– Чай, бвана.
Снаружи была кромешная тьма, но кто-то разводил костер. Я разбудил Мэри и предложил ей чаю, но она неважно себя чувствовала. Ее мучили колики.
– Если хочешь, мы все отменим, дорогая.
– Нет. Мне скверно, но, может быть, после чая станет получше.
– Можно промыть желудок. А лев пусть отдохнет еще денек.
– Нет. Я пойду. Попробую взять себя в руки и быть молодцом.
Я вышел, умылся холодной водой из кувшина, промыл глаза борной кислотой, оделся и сел у костра. С. Д. брился возле своей палатки. Потом он оделся и подошел ко мне.
– Мэри совсем худо.
– Бедный ребенок.
– Она все равно хочет идти.
– Понятно.
– Как спалось?
– Хорошо. А тебе?
– Очень хорошо. Что, по-твоему, он делал ночью?
– По-моему, он просто расхаживал взад-вперед и громко ворчал.
– Он очень разговорчив.
– Да.
Мы стали ждать Мэри. Она вышла из палатки, спустилась по тропинке к отхожему месту, вернулась и тут же снова пошла вниз.
– Как самочувствие, дорогая? – спросил я, когда она подошла к костру с чашкой чая в руке.
– Я совершенно разбита. Есть у нас какое-нибудь лекарство?
– Да. Но после него чувствуешь себя вялым… Ей явно нездоровилось, и я видел, что у нее начался новый приступ.
– Дорогая, подождем еще одно утро, пусть он отдохнет. Так будет даже лучше. Ты успокоишься и подлечишься. С. Д. может остаться с нами еще пару дней.
С. Д. отрицательно помахал рукой. Но Мэри ничего не заметила.
– Это твой лев, и ты не торопись, придешь в норму – тогда пойдем; чем дольше мы не будем его беспокоить, тем он будет увереннее. Сегодня утром нам лучше остаться в лагере…
Я подошел к машине и сказал, что все отменяется. Потом я нашел Кэйти, он сидел у костра. Похоже, он все понимал и был очень тактичен и вежлив.
– Мемсаиб заболела.
– Я знаю.
– Наверное, спагетти. А может быть, дизентерия?
– Нет, – сказал Кэйти. – Скорее, спагетти.
Чуть позже, когда лев по нашим расчетам уже должен был бросить приманку, если только он вообще клюнул на нее, мы с С. Д. отправились в его лендровере осматривать окрестности. Звери привыкли к лендроверу, и мы подумали, что лев, если и заметит нас, едва ли встревожится, как при виде знакомого силуэта охотничьей машины. Много лет назад я обнаружил, может быть ошибочно, что львы близоруки и различают только силуэты. Я проверил свою теорию и впоследствии, до того как Серенгети стал заповедником, на пари фотографировал диких львов с близкого расстояния и окончательно убедился в своей правоте. В ту пору я относился к львам без должного уважения, и Старик всегда находился поблизости на случай, если моя теория подведет. Теперь я знал и уважал львов гораздо больше, но мнения своего не изменил. Впрочем, С. Д. так или иначе хотел ехать на своем лендровере, и моя теория была ни при чем.
Мисс Мэри сказала, что хочет отдохнуть. Я дал ей раствор хлоридита, и она обещала пить больше чая. Я было остался с ней, но она терпеть не могла болеть и, коль скоро это случилось, предпочитала оставаться одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
– Я знала, – сказала она, – я так давно знала эта Она сказала, что шданда не смогла бы по-настоящему полюбить кавалериста из Garde republicaine. Я ответил, что считаю месье симпатичным человеком, un brave homme et tres gentil, и что, должно быть, он здорово смотрится верхом на лошади. Но она возразила, сказав, что она не лошадь, и к тому же с ним было много хлопот.
Итак, пока они говорили о Лондоне, я вспоминал Париж и думал, что все мы росли по-разному, и это счастье, что нам удается ладить друг с другом, и я хотел бы, чтобы С. Д. не было одиноко по ночам, и что мне дьявольски повезло с женой, и что я исправлюсь и постараюсь быть хорошим мужем.
– Вы ужасно молчаливы сегодня, генерал, – сказал С. Д. – Мы нагоняем на вас тоску?
– С молодыми не бывает скучно. Мне нравится их беззаботная болтовня. Забываешь, что стар и никому не нужен.
– Чушь, – сказал С. Д. – О чем это вы думали с таким псевдоглубокомысленным видом? Философствуете или гадаете о завтрашнем дне?
– Когда я стану гадать о завтрашнем дне, в моей палатке всю ночь будет гореть свет.
– Снова химера, генерал, – сказал С.Д.
– Не нужно грубых слов, С. Д., – сказала Мэри. – Мой муж деликатный и легкоранимый человек. Они вызывают у него отвращение.
– Рад, что хоть это вызывает у него отвращение, – сказал С. Д. – Есть, значит, положительная черта в его характере.
– Он тщательно скрывает ее. О чем ты думал, дорогой?
– О кавалеристе из Garde republicaine.
– Видите, – сказал С. Д., – я всегда говорил – есть в нем нечто возвышенное. И проявляется весьма неожиданно. Что-то от Пруста. Скажите, этот кавалерист был очень привлекателен? Хочу расширить свой кругозор.
– Шла и Пруст жили в одной гостинице, – сказала мисс Мэри. – Но Папа почему-то утверждает, что в разное время.
– Бог его знает, как оно было на самом деле, – сказал С. Д. Сегодня вечером он был вполне счастлив и раскован, и Мэри с ее восхитительной способностью все забывать тоже выглядела счастливой и беззаботной. Она могла неожиданно поссориться со мной, но через пару дней совершенно искренне забыть обо всем. Она обладала избирательной памятью, которая, правда, далеко не всегда срабатывала в ее пользу. Память прощала ее, а заодно и меня. Она была ужасно чудной, и я очень любил ее. В данный момент я находил у нее только два недостатка. Она была слишком хрупкой для настоящей охоты на львов и имела слишком доброе сердце, чтобы убивать, и вот почему, решил я, стреляя в животное, она либо вздрагивала, либо излишне поспешно спускала курок. Я находил это очаровательным и никогда не злился. Зато злилась она, потому что умом понимала, почему мы должны были убивать, и позднее даже вошла во вкус, решив, что никогда не поднимет руки на таких прекрасных животных, как импалу, а будет убивать лишь отвратительных и опасных зверей. За шесть месяцев непрерывной охоты она научилась любить этот спорт, постыдный по своей сути, но достойный, если заниматься им честно, и все же ее сердце помимо воли заставляло Мэри стрелять мимо цели. Я любил ее за это, и это так же верно, как и то, что я никогда не полюбил бы женщину, которая могла работать на бойне, умерщвлять заболевших кошек и собак или убивать лошадей, которые сломали ногу на скачках.
– Как звали кавалериста? – спросил С. Д. – Альберт?
– Нет. Месье.
– Он хочет сбить нас с толку, мисс Мэри, – сказал С. Д.
Они вернулись к разговору о Лондоне. И я тоже стал думать о Лондоне, и город больше не казался мне неприятным, разве что уж очень шумным и необычным. Я понял, что совершенно не знаю Лондона, и снова стал думать о Париже, но еще обстоятельнее, чем прежде. В действительности же меня, равно как и С. Д., беспокоил лев мисс Мэри, просто мы по-разному старались отвлечься.
Ночью я несколько раз слышал рев льва. Я уже засыпал, когда Муэнди потянул за одеяло на моей койке.
– Чай, бвана.
Снаружи была кромешная тьма, но кто-то разводил костер. Я разбудил Мэри и предложил ей чаю, но она неважно себя чувствовала. Ее мучили колики.
– Если хочешь, мы все отменим, дорогая.
– Нет. Мне скверно, но, может быть, после чая станет получше.
– Можно промыть желудок. А лев пусть отдохнет еще денек.
– Нет. Я пойду. Попробую взять себя в руки и быть молодцом.
Я вышел, умылся холодной водой из кувшина, промыл глаза борной кислотой, оделся и сел у костра. С. Д. брился возле своей палатки. Потом он оделся и подошел ко мне.
– Мэри совсем худо.
– Бедный ребенок.
– Она все равно хочет идти.
– Понятно.
– Как спалось?
– Хорошо. А тебе?
– Очень хорошо. Что, по-твоему, он делал ночью?
– По-моему, он просто расхаживал взад-вперед и громко ворчал.
– Он очень разговорчив.
– Да.
Мы стали ждать Мэри. Она вышла из палатки, спустилась по тропинке к отхожему месту, вернулась и тут же снова пошла вниз.
– Как самочувствие, дорогая? – спросил я, когда она подошла к костру с чашкой чая в руке.
– Я совершенно разбита. Есть у нас какое-нибудь лекарство?
– Да. Но после него чувствуешь себя вялым… Ей явно нездоровилось, и я видел, что у нее начался новый приступ.
– Дорогая, подождем еще одно утро, пусть он отдохнет. Так будет даже лучше. Ты успокоишься и подлечишься. С. Д. может остаться с нами еще пару дней.
С. Д. отрицательно помахал рукой. Но Мэри ничего не заметила.
– Это твой лев, и ты не торопись, придешь в норму – тогда пойдем; чем дольше мы не будем его беспокоить, тем он будет увереннее. Сегодня утром нам лучше остаться в лагере…
Я подошел к машине и сказал, что все отменяется. Потом я нашел Кэйти, он сидел у костра. Похоже, он все понимал и был очень тактичен и вежлив.
– Мемсаиб заболела.
– Я знаю.
– Наверное, спагетти. А может быть, дизентерия?
– Нет, – сказал Кэйти. – Скорее, спагетти.
Чуть позже, когда лев по нашим расчетам уже должен был бросить приманку, если только он вообще клюнул на нее, мы с С. Д. отправились в его лендровере осматривать окрестности. Звери привыкли к лендроверу, и мы подумали, что лев, если и заметит нас, едва ли встревожится, как при виде знакомого силуэта охотничьей машины. Много лет назад я обнаружил, может быть ошибочно, что львы близоруки и различают только силуэты. Я проверил свою теорию и впоследствии, до того как Серенгети стал заповедником, на пари фотографировал диких львов с близкого расстояния и окончательно убедился в своей правоте. В ту пору я относился к львам без должного уважения, и Старик всегда находился поблизости на случай, если моя теория подведет. Теперь я знал и уважал львов гораздо больше, но мнения своего не изменил. Впрочем, С. Д. так или иначе хотел ехать на своем лендровере, и моя теория была ни при чем.
Мисс Мэри сказала, что хочет отдохнуть. Я дал ей раствор хлоридита, и она обещала пить больше чая. Я было остался с ней, но она терпеть не могла болеть и, коль скоро это случилось, предпочитала оставаться одна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37