Это - хрестоматия. А храбрость Багратиона, а мужество и удаль Дениса Давыдова, а Тушин в описании Льва Толстого, да и сам Лев Толстой - офицер Севастопольской кампании. Вы живете в Болгарии, наверно, вы знаете, что здесь существует парк Скобелева. Вы знаете, что, когда Скобелев вел войска на приступ, у него вражескими пулями перешибло саблю. Притом он всегда на белом коне… А морские офицеры «Варяга». Говорят, они вели себя мужественно и подавали пример… Напротив, мне казалось, да и из литературы известно, что существовали понятия о чести, может быть, слишком даже жестокие…
Собеседник глядел на меня, явно ничего не понимая. Видно, слишком уж непривычно и неожиданно было ему слышать такой отпор его огульному охаиванию России. Но он решил не сдаваться:
- Ну да, конечно, но общее гниение культуры в конце XIX, в начале XX…
- Позвольте, позвольте… Это кого же вы хотите записать в «гниющие»… Впрочем, давайте по областям. Музыка: Чайковский, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков, Скрябин, Рубинштейн, Рахманинов; живопись: Репин, Суриков, Васнецов, Серов, Кустодиев, Поленов, Коровин, Левитан, Врубель, Рерих, Грабарь, Нестеров; театральная исполнительская деятельность: Собинов, Держинская, Нежданова, Шаляпин, Станиславский, Немирович-Данченко; литература: Достоевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, Горький, Куприн, Бунин, Александр Блок. Мне сдается, напротив, что русская культура этого времени вела за собой и оплодотворяла всю мировую культуру: возьмите влияние Толстого, или Чехова, или Достоевского, Станиславский дал миру современный новый театр.
По мере того как я говорил, глаза моего гостя становились все шире. Потом в них мелькнул ужас:
- Вы меня разыгрываете. Вы меня провоцируете, - закричал он.
- Почему же? Разве я говорю неправду? Тогда опровергните меня. Вычеркните эти имена из русской мировой культуры. Если расцветают гении, что же тогда гниет? Они-то ведь и есть сама культура!
- Нет-нет, этого не может быть, - испуганно твердил собеседник. - Я не верю своим ушам.
- То есть чтобы человек приехал из Москвы и не ругал русского? По крайней мере не поддакивал, когда его ругают? А почему я должен быть несправедливым? Вы говорите, что было сплошное мракобесие. А я возражаю, хотя бы в том пункте, что не сплошное. Хотя бы в том, что не сплошное, могу я возражать?! Болгарию освободили от пятисотлетнего турецкого ига - это тоже, по-вашему, мракобесие? Купец Третьяков галерею основал… Лучший в мире балет… Да что я вам говорю, неужели вы всего этого без меня не знали?
Но бедняга совсем был сбит с толку, да и коньяк начал делать свое извечное дело.
- Нет-нет, - твердил мой собеседник. - Что-то тут не так. Не может быть.
Потом он поднял глаза, в которых появилось осмысленное и чуткое, и вдруг сказал:
- Какая грусть. Встретились два русских человека, разговаривают более двух часов и не верят ни одному слову друг у друга.
На другой день портье передал мне конверт. Там была фотография моего вчерашнего посетителя. Он был сфотографирован в рост все в том же берете на берегу моря. На обороте карточки стихи:
И мысль одну я с радостью приемлю,
Одну лишь мысль, волнующую грудь,
Что на твою потерянную землю
Сумею я ступить когда-нибудь.
Я еще раз вспомнил наш разговор. Конечно, я горячился. И во мне кричало чувство противоречия, может быть, слишком раздраженное. Но где он взял, кто дал ему повод каждого приезжающего из Москвы считать ненавидящим свое же собственное, свое же родное наследие? Как тут было не горячиться.
ЭТЮД МУЗЫКАЛЬНЫЙ
(Заключительный)
Тут я должен резко, извинительно оговориться: об этом мне не хотелось бы говорить, рассказывая о Болгарии, о Софии, о первой встрече со старинным болгарским другом.
Правда, что мы пришли в ночной бар, и, как говорится, из песни слова не выкинешь. Но разве можно сказать, что ночной бар в Софии (он называется «Астория») так уж характерен для ночных баров вообще, чтобы его описывать как образец? Напротив, сдается мне (и думается, я не обижу этим жителей Софии), что вовсе это скромненький барчик по сравнению с подобными учреждениями, находящимися в Марселе, Париже, Сан-Франциско, иди даже Будапеште и Варшаве.
Что касается Варшавы, то мне вспоминается один вечер (ну, или одна ночь), проведенная отнюдь не в баре, а в каком-то огромном, помещении, где собрался бал-маскарад артистической молодежи польской столицы. «Артистической» здесь нужно понимать не в узком смысле слова: дескать, молодые артисты, а в широком старинном смысле, когда все еще помнили, что «арт» по-французски означает искусство вообще.
Пожалуй, на упомянутом бале-маскараде больше всего было художников-живописцев, а потом уж музыкантов, актеров, литераторов. Я никогда не видел такого большого собрания столь разнообразных, столь оригинальных костюмов. Выдумка и вкус подали здесь друг другу руки, а задор молодости скрепил их союз.
Вот настоящий пират. Рыжие космы из-под красной косынки, рыжая щетина на щеках и на подбородке. Татуировка на руках и груди - остальное скрыто морской полосатой рубашкой. Настоящий старинный пистолет; настоящий старинный кинжал; медная мерочка на цепочке - отмерять порох - болтается привязанная к поясу; кошелек со звякающими там монетами - наверно, гульдены или пиастры. Подробностями достигается достоверность.
А вот здоровенный угрюмый детина, одетый единственно в медвежью шкуру с доисторической палицей, которую держит на плече. Только сейчас вышел из своей пещеры.
А вот настоящий Иисус Христос. А вот настоящие три мушкетера. Шпаги при них. Остальные при появлении мушкетеров ведут себя прилично, не задираются.
Раненый партизан. Наполеон. Рыцарь в железных доспехах. Дама XVIII века, портовая проститутка (нигде на ней не написано, но никто не ошибется в определении ее костюма), монахи и монашки, Гомер, гладиаторы, Клеопатра, карманный воришка, крупный бандит и жулик, ангел с мечом и крыльями в ослепительно белых одеждах… Впрочем, всего не перечислишь, потому что собралось человек пятьсот или шестьсот. Столько же было и костюмов.
Сначала были игры, представления вроде нашего студенческого капустника, присуждение премий за самые остроумные и удачные костюмы. В соседних залах стояли столы, где можно было немного выпить, закусить, взять кофе.
Но вот в главном зале раздались столь характерные для середины XX века, скрежещущие, взвизгивающие и откровенно визжащие звуки, и начался шабаш.
Да, я и тогда не мог найти и теперь не могу подобрать никакого другого слова, чтобы точнее определить начавшееся. Именно шабаш! Подозреваю даже, что патриархальным, старомодным обитательницам Лысой горы следовало бы в плане обмена опытом бывать иногда там, где происходит нечто подобное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Собеседник глядел на меня, явно ничего не понимая. Видно, слишком уж непривычно и неожиданно было ему слышать такой отпор его огульному охаиванию России. Но он решил не сдаваться:
- Ну да, конечно, но общее гниение культуры в конце XIX, в начале XX…
- Позвольте, позвольте… Это кого же вы хотите записать в «гниющие»… Впрочем, давайте по областям. Музыка: Чайковский, Бородин, Мусоргский, Римский-Корсаков, Скрябин, Рубинштейн, Рахманинов; живопись: Репин, Суриков, Васнецов, Серов, Кустодиев, Поленов, Коровин, Левитан, Врубель, Рерих, Грабарь, Нестеров; театральная исполнительская деятельность: Собинов, Держинская, Нежданова, Шаляпин, Станиславский, Немирович-Данченко; литература: Достоевский, Тургенев, Салтыков-Щедрин, Толстой, Чехов, Горький, Куприн, Бунин, Александр Блок. Мне сдается, напротив, что русская культура этого времени вела за собой и оплодотворяла всю мировую культуру: возьмите влияние Толстого, или Чехова, или Достоевского, Станиславский дал миру современный новый театр.
По мере того как я говорил, глаза моего гостя становились все шире. Потом в них мелькнул ужас:
- Вы меня разыгрываете. Вы меня провоцируете, - закричал он.
- Почему же? Разве я говорю неправду? Тогда опровергните меня. Вычеркните эти имена из русской мировой культуры. Если расцветают гении, что же тогда гниет? Они-то ведь и есть сама культура!
- Нет-нет, этого не может быть, - испуганно твердил собеседник. - Я не верю своим ушам.
- То есть чтобы человек приехал из Москвы и не ругал русского? По крайней мере не поддакивал, когда его ругают? А почему я должен быть несправедливым? Вы говорите, что было сплошное мракобесие. А я возражаю, хотя бы в том пункте, что не сплошное. Хотя бы в том, что не сплошное, могу я возражать?! Болгарию освободили от пятисотлетнего турецкого ига - это тоже, по-вашему, мракобесие? Купец Третьяков галерею основал… Лучший в мире балет… Да что я вам говорю, неужели вы всего этого без меня не знали?
Но бедняга совсем был сбит с толку, да и коньяк начал делать свое извечное дело.
- Нет-нет, - твердил мой собеседник. - Что-то тут не так. Не может быть.
Потом он поднял глаза, в которых появилось осмысленное и чуткое, и вдруг сказал:
- Какая грусть. Встретились два русских человека, разговаривают более двух часов и не верят ни одному слову друг у друга.
На другой день портье передал мне конверт. Там была фотография моего вчерашнего посетителя. Он был сфотографирован в рост все в том же берете на берегу моря. На обороте карточки стихи:
И мысль одну я с радостью приемлю,
Одну лишь мысль, волнующую грудь,
Что на твою потерянную землю
Сумею я ступить когда-нибудь.
Я еще раз вспомнил наш разговор. Конечно, я горячился. И во мне кричало чувство противоречия, может быть, слишком раздраженное. Но где он взял, кто дал ему повод каждого приезжающего из Москвы считать ненавидящим свое же собственное, свое же родное наследие? Как тут было не горячиться.
ЭТЮД МУЗЫКАЛЬНЫЙ
(Заключительный)
Тут я должен резко, извинительно оговориться: об этом мне не хотелось бы говорить, рассказывая о Болгарии, о Софии, о первой встрече со старинным болгарским другом.
Правда, что мы пришли в ночной бар, и, как говорится, из песни слова не выкинешь. Но разве можно сказать, что ночной бар в Софии (он называется «Астория») так уж характерен для ночных баров вообще, чтобы его описывать как образец? Напротив, сдается мне (и думается, я не обижу этим жителей Софии), что вовсе это скромненький барчик по сравнению с подобными учреждениями, находящимися в Марселе, Париже, Сан-Франциско, иди даже Будапеште и Варшаве.
Что касается Варшавы, то мне вспоминается один вечер (ну, или одна ночь), проведенная отнюдь не в баре, а в каком-то огромном, помещении, где собрался бал-маскарад артистической молодежи польской столицы. «Артистической» здесь нужно понимать не в узком смысле слова: дескать, молодые артисты, а в широком старинном смысле, когда все еще помнили, что «арт» по-французски означает искусство вообще.
Пожалуй, на упомянутом бале-маскараде больше всего было художников-живописцев, а потом уж музыкантов, актеров, литераторов. Я никогда не видел такого большого собрания столь разнообразных, столь оригинальных костюмов. Выдумка и вкус подали здесь друг другу руки, а задор молодости скрепил их союз.
Вот настоящий пират. Рыжие космы из-под красной косынки, рыжая щетина на щеках и на подбородке. Татуировка на руках и груди - остальное скрыто морской полосатой рубашкой. Настоящий старинный пистолет; настоящий старинный кинжал; медная мерочка на цепочке - отмерять порох - болтается привязанная к поясу; кошелек со звякающими там монетами - наверно, гульдены или пиастры. Подробностями достигается достоверность.
А вот здоровенный угрюмый детина, одетый единственно в медвежью шкуру с доисторической палицей, которую держит на плече. Только сейчас вышел из своей пещеры.
А вот настоящий Иисус Христос. А вот настоящие три мушкетера. Шпаги при них. Остальные при появлении мушкетеров ведут себя прилично, не задираются.
Раненый партизан. Наполеон. Рыцарь в железных доспехах. Дама XVIII века, портовая проститутка (нигде на ней не написано, но никто не ошибется в определении ее костюма), монахи и монашки, Гомер, гладиаторы, Клеопатра, карманный воришка, крупный бандит и жулик, ангел с мечом и крыльями в ослепительно белых одеждах… Впрочем, всего не перечислишь, потому что собралось человек пятьсот или шестьсот. Столько же было и костюмов.
Сначала были игры, представления вроде нашего студенческого капустника, присуждение премий за самые остроумные и удачные костюмы. В соседних залах стояли столы, где можно было немного выпить, закусить, взять кофе.
Но вот в главном зале раздались столь характерные для середины XX века, скрежещущие, взвизгивающие и откровенно визжащие звуки, и начался шабаш.
Да, я и тогда не мог найти и теперь не могу подобрать никакого другого слова, чтобы точнее определить начавшееся. Именно шабаш! Подозреваю даже, что патриархальным, старомодным обитательницам Лысой горы следовало бы в плане обмена опытом бывать иногда там, где происходит нечто подобное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33