По-английски капля - дроб. Наверное, они говорят «дроб, дроб, дроб». Если бы поинтересоваться другими языками, нашлось бы еще множество вариантов.
Кстати, один татарский писатель (из Казани) давал мне читать небольшой забавный рассказ. Там были перечислены десятки транскрипций с других языков петушиного крика: «ку-ка-ре-ку», «рики-титу-ту» и так далее.
До сих пор жалею, что не переписал себе этот маленький рассказ.
* * *
Володя Карпеко рассказал мне занятный эпизод. Ему позвонили вдруг из крупного Дворца культуры и попросили их выручить. Там должен был состояться вечер сверхпопулярного поэта, но поэт прийти не смог - заболел или уехал куда-то за границу. Но народ уже собрался, и вот из Дворца культуры попросили Володю Карпеко выручить их и выступить вместо сверхпопулярного поэта.
Не знаю уж, почему он согласился на это. Естественно, что публика, пришедшая на своего любимца, встретила Карпеко шиканьем и свистом. Гул недовольства. Карпеко тем не менее открыл сборник стихотворений и стал читать. Гул неодобрения становился все сильнее, вот-вот его прогонят со сцены. Выкрик:
- Как вы смели своим поэтическим лепетом заменить поэзию великого поэта!
- А я вам и читаю вашего великого поэта. У меня в руках сборник его стихов. Своего я пока еще не читал…
Публика затихла и потом уж слушала самого Карпеко.
* * *
Курьез и нелепость.
Во Владимире в ресторане при гостинице «Владимир» на стене изображены гербы городов земли владимирской: Мурома, ЮрьеваПольского, Суздаля, Меленков и так далее. Ну а в центре стены, разумеется, герб самого Владимира. Как известно, это лев, стоящий на задних лапах и держащий (хотелось сказать - в руках) в передних лапах крест, который повыше самого льва. Таков уж древний герб древнего города Владимира. Но могли ли допустить изображение креста? Не могли. И вот лев держит в лапах нелепую, непонятную палку вроде какой-то мешалки.
* * *
Американец российского происхождения жалуется. Мать пела ему в детстве какую-то замечательную русскую песню. И вот он всю жизнь хочет узнать, что же это была за песня, мучается оттого, что не может вспомнить и не у кого теперь спросить. Он запомнил одно только первое слово песни.
Разговор происходил в Москве. Тотчас все за столом (а разговор происходил за столом) зашумели: какое же это первое слово? С характерным акцентом тот выговорил:
- Ви-хо-жу…
Тотчас и спели для американца зту песню - «Выхожу один я на дорогу…».
* * *
Золото одно, а не-золота много. Свинец - не-золото, глина - не-золото, медь - не-золото. Точно так же много разных степеней и оттенков, вариантов и состояний нелюбви.
Вероятно, то же самое можно сказать, сопоставляя зло и добро.
* * *
В Монголии, где каждый монгол с трехлетнего возраста уже на коне, где земля первозданна и пустынна, так что можно часами, днями ехать и не встретить никаких признаков обитания человека, где целые поколения родятся, живут и умирают в кочевых юртах, появляется все больше и больше мотоциклов. Так что если на площади аймачного центра собрали народ ради митинга, то по краю площади десятки привязанных лошадей, но и десятки же мотоциклов. Не может быть, чтобы мотоциклы не меняли и не изменили психологию монголов. Увеличилась скорость передвижения, сократились расстояния, возникает новый ритм жизни. До места, до которого нужно было ехать три дня, теперь доедешь за несколько часов, а это соблазняет съездить еще куда-нибудь или возвратиться назад, а потом снова ехать туда же: ведь расстояние преодолевается легко, быстро. Вместо степенности и медлительности во всех движениях и во всех жизненных проявлениях может появиться суетливость, вместо того, что было действительно необходимо и жизненно важно, может появиться никчемность, легковесность. Туда-сюда, туда-сюда. Нет, я положительно уверен, что мотоцикл изменит психологию монголов.
* * *
Тенденциозность Некрасова как поэта.
Вот едет он по российским просторам из Карабихи в Петербург. Вокруг родная земля. Поздняя осень. Грачи улетели. Может быть, уже и осенний дождичек. Поля опустели. То есть весь хлеб уже убран, в скирдах, в овинах или даже уже и обмолочен, в амбарах и закромах. Может быть, в иных домах часть зерна уже смолота на муку (в те времена что не речка, то и мельница) и, значит, разговелись уже хлебом из свежей муки.
И вот поэт едет под осенним дождичком и видит все это. Ну так порадоваться бы, что хлеб успели убрать, не осталось в зиму, под снег ни колоса. Однако поэт тенденциозен, и картина благополучия ему не нужна, не находит отклика в его сердце.
Но что это? Стоп. Одна полоска не сжата. Одна на всех окрестных полях, одна, быть может, во всей России! Мокнет под осенним дождичком, гнется под осенним ветром.
Тотчас муза заговорила, тотчас полились строки: «Поздняя осень, грачи улетели. Лес обнажился, поля опустели. Только не сжата полоска одна…»
* * *
Грандиозные, умопомрачительные ландшафты Монголии. Полное впечатление, что мы - астронавты, прилетевшие на какую-то другую планету, и вот осматриваемся, не обнаруживая пока никаких признаков обитания на ней, если не считать крупных коршунов, медленно плавающих в ярко-синем, в густо-синем, в чисто-синем небе. Степные плоскости, окаймленные там и сям силуэтами холмов и гор, расцвечены разноцветными тенями от этих гор, а горы сами, тоже в зависимости от их освещения, то сиреневые, то красные, то синие, то едва ли не черные. И все это с размахом от далекого гориеонта до далекого горизонта. Ландшафт, и никаких признаков человека.
Со мной сотрудник посольстаа Борис Бмельянович Низовцев, хорошо знающий зту землю. То, что он говорит, удивляет меня. Обычно, когда смотришь на какой-нибудь ландшафт в неблагоприятное время года (зимой, поздней осенью, ранней весной) говорят: «Это что! Посмотрели бы вы, какая красота здесь летом!» Так вот, Борис Емельянович говорит: «Это что! Посмотрели бы вы на эту землю зимой! Мороз за пятьдесят. Воздух звенит. И степь, и холмы, и горы - все белоснежное, но все изрезано разноцветными тенями: синими, красными, лиловыми, почти что черными. Фантастика, сказка. Нет, вам надо поглядеть на эту землю зимой!»
* * *
Иногда в родственных языках первоначальное значение слова сохраняется первозданнее, нежели в русском языке. Например, если спросить в Болгарии, как пройти туда-то и туда-то, болгарин скажет «направо». Но это не значит, что надо идти направо. Надо идти прямо. В самом деле, говорим же мы, что «наше дело правое», то есть правильное, прямое. А «направо» в Болгарии будет «надясно» - от десницы, правой руки.
Или - в Польше. Возил меня по стране с серией выступлений польский поэт Мариан Гжещчак. Его задачей было представлять меня слушателям и немного рассказывать обо мне. Каждое его выступление начиналось сообщением о том, что я родился в селе Алепине в семье «хлопской», то есть холопской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Кстати, один татарский писатель (из Казани) давал мне читать небольшой забавный рассказ. Там были перечислены десятки транскрипций с других языков петушиного крика: «ку-ка-ре-ку», «рики-титу-ту» и так далее.
До сих пор жалею, что не переписал себе этот маленький рассказ.
* * *
Володя Карпеко рассказал мне занятный эпизод. Ему позвонили вдруг из крупного Дворца культуры и попросили их выручить. Там должен был состояться вечер сверхпопулярного поэта, но поэт прийти не смог - заболел или уехал куда-то за границу. Но народ уже собрался, и вот из Дворца культуры попросили Володю Карпеко выручить их и выступить вместо сверхпопулярного поэта.
Не знаю уж, почему он согласился на это. Естественно, что публика, пришедшая на своего любимца, встретила Карпеко шиканьем и свистом. Гул недовольства. Карпеко тем не менее открыл сборник стихотворений и стал читать. Гул неодобрения становился все сильнее, вот-вот его прогонят со сцены. Выкрик:
- Как вы смели своим поэтическим лепетом заменить поэзию великого поэта!
- А я вам и читаю вашего великого поэта. У меня в руках сборник его стихов. Своего я пока еще не читал…
Публика затихла и потом уж слушала самого Карпеко.
* * *
Курьез и нелепость.
Во Владимире в ресторане при гостинице «Владимир» на стене изображены гербы городов земли владимирской: Мурома, ЮрьеваПольского, Суздаля, Меленков и так далее. Ну а в центре стены, разумеется, герб самого Владимира. Как известно, это лев, стоящий на задних лапах и держащий (хотелось сказать - в руках) в передних лапах крест, который повыше самого льва. Таков уж древний герб древнего города Владимира. Но могли ли допустить изображение креста? Не могли. И вот лев держит в лапах нелепую, непонятную палку вроде какой-то мешалки.
* * *
Американец российского происхождения жалуется. Мать пела ему в детстве какую-то замечательную русскую песню. И вот он всю жизнь хочет узнать, что же это была за песня, мучается оттого, что не может вспомнить и не у кого теперь спросить. Он запомнил одно только первое слово песни.
Разговор происходил в Москве. Тотчас все за столом (а разговор происходил за столом) зашумели: какое же это первое слово? С характерным акцентом тот выговорил:
- Ви-хо-жу…
Тотчас и спели для американца зту песню - «Выхожу один я на дорогу…».
* * *
Золото одно, а не-золота много. Свинец - не-золото, глина - не-золото, медь - не-золото. Точно так же много разных степеней и оттенков, вариантов и состояний нелюбви.
Вероятно, то же самое можно сказать, сопоставляя зло и добро.
* * *
В Монголии, где каждый монгол с трехлетнего возраста уже на коне, где земля первозданна и пустынна, так что можно часами, днями ехать и не встретить никаких признаков обитания человека, где целые поколения родятся, живут и умирают в кочевых юртах, появляется все больше и больше мотоциклов. Так что если на площади аймачного центра собрали народ ради митинга, то по краю площади десятки привязанных лошадей, но и десятки же мотоциклов. Не может быть, чтобы мотоциклы не меняли и не изменили психологию монголов. Увеличилась скорость передвижения, сократились расстояния, возникает новый ритм жизни. До места, до которого нужно было ехать три дня, теперь доедешь за несколько часов, а это соблазняет съездить еще куда-нибудь или возвратиться назад, а потом снова ехать туда же: ведь расстояние преодолевается легко, быстро. Вместо степенности и медлительности во всех движениях и во всех жизненных проявлениях может появиться суетливость, вместо того, что было действительно необходимо и жизненно важно, может появиться никчемность, легковесность. Туда-сюда, туда-сюда. Нет, я положительно уверен, что мотоцикл изменит психологию монголов.
* * *
Тенденциозность Некрасова как поэта.
Вот едет он по российским просторам из Карабихи в Петербург. Вокруг родная земля. Поздняя осень. Грачи улетели. Может быть, уже и осенний дождичек. Поля опустели. То есть весь хлеб уже убран, в скирдах, в овинах или даже уже и обмолочен, в амбарах и закромах. Может быть, в иных домах часть зерна уже смолота на муку (в те времена что не речка, то и мельница) и, значит, разговелись уже хлебом из свежей муки.
И вот поэт едет под осенним дождичком и видит все это. Ну так порадоваться бы, что хлеб успели убрать, не осталось в зиму, под снег ни колоса. Однако поэт тенденциозен, и картина благополучия ему не нужна, не находит отклика в его сердце.
Но что это? Стоп. Одна полоска не сжата. Одна на всех окрестных полях, одна, быть может, во всей России! Мокнет под осенним дождичком, гнется под осенним ветром.
Тотчас муза заговорила, тотчас полились строки: «Поздняя осень, грачи улетели. Лес обнажился, поля опустели. Только не сжата полоска одна…»
* * *
Грандиозные, умопомрачительные ландшафты Монголии. Полное впечатление, что мы - астронавты, прилетевшие на какую-то другую планету, и вот осматриваемся, не обнаруживая пока никаких признаков обитания на ней, если не считать крупных коршунов, медленно плавающих в ярко-синем, в густо-синем, в чисто-синем небе. Степные плоскости, окаймленные там и сям силуэтами холмов и гор, расцвечены разноцветными тенями от этих гор, а горы сами, тоже в зависимости от их освещения, то сиреневые, то красные, то синие, то едва ли не черные. И все это с размахом от далекого гориеонта до далекого горизонта. Ландшафт, и никаких признаков человека.
Со мной сотрудник посольстаа Борис Бмельянович Низовцев, хорошо знающий зту землю. То, что он говорит, удивляет меня. Обычно, когда смотришь на какой-нибудь ландшафт в неблагоприятное время года (зимой, поздней осенью, ранней весной) говорят: «Это что! Посмотрели бы вы, какая красота здесь летом!» Так вот, Борис Емельянович говорит: «Это что! Посмотрели бы вы на эту землю зимой! Мороз за пятьдесят. Воздух звенит. И степь, и холмы, и горы - все белоснежное, но все изрезано разноцветными тенями: синими, красными, лиловыми, почти что черными. Фантастика, сказка. Нет, вам надо поглядеть на эту землю зимой!»
* * *
Иногда в родственных языках первоначальное значение слова сохраняется первозданнее, нежели в русском языке. Например, если спросить в Болгарии, как пройти туда-то и туда-то, болгарин скажет «направо». Но это не значит, что надо идти направо. Надо идти прямо. В самом деле, говорим же мы, что «наше дело правое», то есть правильное, прямое. А «направо» в Болгарии будет «надясно» - от десницы, правой руки.
Или - в Польше. Возил меня по стране с серией выступлений польский поэт Мариан Гжещчак. Его задачей было представлять меня слушателям и немного рассказывать обо мне. Каждое его выступление начиналось сообщением о том, что я родился в селе Алепине в семье «хлопской», то есть холопской.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40