Или, что "Пушкин постиг только форму русской народности, но не мог еще
войти в ее дух", что у него недостаток прочного, глубокого образования и что он
имел натуру "чуждую упорной деятельности мысли". (10)
"Отчасти в связи с переменой общественного положения Пушкина с начала
нового царствования и с отношением к личности Николая, но по существу и
независимо от этих случайных условий, просто в силу наступления окончательной
духовной — и тем самым и политической — зрелости поэта, политическое
миросозерцание Пушкина, начиная с 1826 года, окончательно освобождается и от
юношеского бунтарства, и от романтически-либеральной мечтательности и является
как глубоко государственное, изумительно мудрое и трезвое сознание, сочетающее
принципиальный консерватизм с принципами уважения к свободе личности и к
культурному совершенствованию". (11)
Одно время и Пушкин сближается с любомудрами. Но это сближение происходит
не на основе идейной близости, а на основе присущей Пушкину духовной широты,
терпимости и благожелательности.
Шеллингианцы-любомудры, поклонники ненавистной Пушкину немецкой
метафизики, в идейном отношении остаются чужды Пушкину:
"Бог видит, как я ненавижу и презираю ее (т.е., немецкую метафизику. — Б.
Б.), — писал он Дельвигу, — да что делать! Собрались ребята теплые, упрямые: поп
свое, а черт свое. Я говорю: господа, охота вам из пустого в порожнее переливать
— все это хорошо для немцев, пресыщенных уже положительными знаниями".
Осенью 1824 года Пушкин пишет своему приятелю Кривцову:
"Правда ли, что ты стал аристократом? — Это дело, но не забывай
демократических друзей 1818 года... Все мы переменились".

II

"...По-моему, Пушкина мы еще и не начинали узнавать, — с грустью писал
Достоевский в "Дневнике писателя. — Это гений, опередивший русское сознание еще
слишком надолго. Это был уже русский, настоящий русский, сам, силою своего
гения, переделавшийся в русского, а мы и теперь все еще у хромого бочара учимся.
Это был один из первых русских, ощутивший в себе русского человека всецело,
вырастивший его в себе и показавший на себе, как должен глядеть русский человек,
— и на народ свой, и на семью русскую, и на Европу, и на хромого бочара, и на
братьев славян. Гуманнее, выше и трезвее взгляда нет и не было еще у нас ни у
кого из русских".
Эту мысль Достоевского и положил С. Франк в основу своей работы: "Пушкин
как политический мыслитель". "Теперь нам совершенно очевидно, — пишет С. Франк,
— что Пушкин, с первых же шагов своего творчества приобретший славу первого,
несравненного, величайшего русского поэта (приговор Жуковского, представившего
ему в 1824 году "первое место на Русском Парнасе", никем не был оспорен и
остается в силе до появления нового Пушкина), оставался в течение всего XIX века
недооцененным в русском общественном сознании. Он оказал, правда, огромное
влияние на русскую литературу, но не оказал почти никакого влияния на историю
русской мысли, русской духовной культуры. В XIX веке и, в общем, до наших дней
русская мысль, русская духовная культура шли по иным, не-пушкинским путям.
Писаревское отрицание Пушкина — не как поэта, а вместе со всякой истинной
поэзией, следовательно, отрицание пушкинского духовного типа — было лишь самым
ярким, непосредственно бросавшимся в глаза, эпизодом гораздо более
распространенного, типичного для всего русского умонастроения второй половины
XIX века отрицательного, пренебрежительного или равнодушного отношения к
духовному облику Пушкинского гения. В других, недавно опубликованных нами
работах о Пушкине, нам приходилось уже настойчиво возобновлять призывы
Мережковского ("Вечные спутники", 1897), вникнуть в доселе непонятое и
недооцененное духовное содержание пушкинского творчества. Задача заключается в
том, чтобы перестать, наконец, смотреть на Пушкина, как на "чистого" поэта в
банальном смысле этого слова, т.е. как на поэта, чарующего нас "сладкими
звуками" и прекрасными образами, но не говорящего нам ничего духовно особенно
значительного и ценного, и научиться усматривать и в самой поэзии Пушкина, и за
ее пределами (в прозаических работах и набросках Пушкина, в его письмах и
достоверно дошедших до нас устных высказываниях) таящееся в них огромное,
оригинальное и неоцененное, духовное содержание".
"...Пиетет к Пушкину во всяком случае требует от нас беспристрастного
внимания и к его политическим идеям, хотя бы в порядке чисто исторического
познания. И для всякого, кто в таком умонастроении приступит к изучению
политических идей Пушкина, станет бесспорным то, что для остальных может
показаться нелепым парадоксом: величайший русский поэт был также совершенно
оригинальным и, можно смело сказать, величайшим русским политическим мыслителем
XIX-го века..."

III

"Нужно помнить, — пишет Н. Бердяев в "Русской Идее", что пробуждение
русского сознания и русской мысли было восстанием против Императорской
России..."
Эта формулировка Бердяева неверна, как и большинство его других
формулировок о путях исторического развития России. Представители русской
национальной мысли, как Карамзин, как Пушкин выступали против политических
принципов, навязанных Петром I русской Империи, а не против Императорской
России. Против Императорской России выступали только предтечи русской
интеллигенции и русская интеллигенция.
"Общим фундаментом политического мировоззрения Пушкина, — указывает С.
Франк, — было национально-патриотическое умонастроение, оформленное как
государственное сознание. Этим был обусловлен прежде всего его страстный
постоянный интерес к внешне-политической судьбе России. В этом отношении Пушкин
представляет в истории русской политической мысли совершенный уникум (12) среди
независимых и оппозиционно настроенных русских писателей XIX века. Пушкин был
одним из немногих людей, который остался в этом смысле верен идеалам своей
первой юности — идеалам поколения, в начале жизни пережившего патриотическое
возбуждение 1812-15 годов. Большинство сверстников Пушкина к концу 20-х и в
конце 30-х годов утратило это государственно-патриотическое сознание — отчасти в
силу властвовавшего над русскими умами в течение всего XIX века инстинктивного
ощущения непоколебимой государственной прочности России, отчасти по
свойственному уже тогда русской интеллигенции сентиментальному космополитизму и
государственному безмыслию". (13)
Духовная эволюция Пушкина, это путь преодоления европейских политических
идей и масонства, которые являются одним из главных источников наших
исторических бед.
1 2 3 4 5 6 7 8 9