"Нельзя преувеличивать значение вызывающих антирелигиозных и
безнравственных литературных выступлений Пушкина также потому, что он нарочито
надевал на себя личину показного цинизма, чтобы скрыть свои подлинные глубокие
душевные переживания, которыми он по какому-то стыдливому целомудренному чувству
не хотел делиться с другими. Неверующим его могут считать только люди
тенденциозно настроенные, которым выгодно представить нашего великого
национального поэта религиозным отрицателям, или те, кто не дал себе труда
серьезнее вдуматься в историю его жизни и творчества". (9)
"Следует признать, — замечает Митрополит Анастасий, — что все
политические и религиозные выпады Пушкина были скорее случайной вспышкой
озлобленного ума или просто легкомысленной игрой воображения юного поэта, чем
его внутренним сознательным убеждением: они скользили по поверхности его души и
никогда не имели характера ожесточенного богоборчества".
"Православное мировоззрение Пушкина создало и его определенное
практическое отношение к Церкви. Если о нем нельзя сказать, что он жил в Церкви
(как выразился Самарин о Хомякове), то во всяком случае он свято исполнял все,
что предписывал русскому человеку наш старый, благочестивый домашний и
общественный быт".
Ни убежденным масоном, ни революционером, ни атеистом Пушкин не
становится. Очень скоро, уже во время пребывания в Кишиневе, у него наступает
отрезвление. Начавшийся было развиваться политический радикализм быстро гаснет
после встречи с греческими революционерами. Увидев рыцарей греческой свободы,
Пушкин пишет А. Раевскому: "Меня возмущает вид этих подлецов, облеченных
священным званием защитников свободы.
Он увидел в "новых Леонидах" сброд трусливых, невежественных, бесчестных
людей.
"...Я не варвар и не апостол Корана, дело Греции меня живо интересует, но
именно поэтому меня возмущает вид подлецов, облеченных священным званием
защитников свободы".
От уроков атеизма Пушкин переходит к изучению Библии. Он ее не читает, а
изучает, и она покоряет его навсегда. "Пушкин, — пишет Митрополит Анастасий, —
по своему внутреннему духовному существу был глубоко нравственный человек, что
отразилось и на его творчестве. Быть может он был даже самым нравственным из
наших писателей, как выразился о нем один исследователь. Он ясно сознавал и
чувствовал грани, отделяющие добро от зла, противопоставляя их одно другому.
Почти все его герои носят ярко выраженный нравственный характер: в лице их он
возвышает добродетель и клеймит порок и страсть".
Жуковский заговорил однажды о психологии атеистов, заметив, что между
ними "много фанатиков". Пушкин, по словам Смирновой прибавил насмешливым тоном:
"Я часто задаюсь вопросом, чего они кипятятся, говоря о Боге? Они яростно воюют
против Него и в то же время не верят в Него. Мне кажется, что они даром теряют
силы, направляя удары против того, что по их же мнению не существует".
Доказательства о религиозности Пушкина как будто бы опровергаются
"написанной им "Гаврилиадой". На самом деле авторство Пушкина в данном случае
сомнительно. Пушкин трижды отказывался во время следствия о том, что автор
"Гаврилиады" он. Во время третьего допроса, как сообщается в протоколе Комиссии
от 7 октября 1828 года:
"...Пушкин по довольном молчании спрашивает: позволено ли будет ему
написать прямо Государю Императору, и получив на сие удовлетворительный ответ
тут же написал к Его Величеству письмо и запечатав оное вручил графу
Толстому..."
После этого Пушкина к допросам больше не привлекали. Во время следствия 1
сентября Пушкин писал П. Вяземскому: "Мне навязали на шею преглупую шутку. До
правительства дошла, наконец, "Гаврилиада": приписывают ее мне; донесли на меня
и я, вероятно, отвечу за чужие проказы, если кн. Дм. Горчаков не явится с того
света отстаивать права на свою собственность. Это да будет между нами".
Кажется ясно, кто написал "Гаврилиаду"?!
Но русским интеллигентам смертельно хочется доказать, что Пушкин, был не
только декабристом, но и циничным атеистом. Автор "Примечаний к стихотворениям
1822 года" во II томе соч. Пушкина Из-во Брокгауз-Эфрон. Некий Г. Н. Корасик
пишет: "Итак, Пушкин, несколько раз определенно отрекся от "Гаврилиады" и даже
указал, как на автора, на другое лицо. Можем ли поверить этому отречению? —
Решительно нет"(?!).
Хотя Корасик ссылается на несколько, как он сам пишет, "бессвязных,
недоконченных строф в "Кишиневской тетради", которые "нельзя истолковать иначе,
как намеками на "Гаврилиаду".
Князь А. И. Голицын, член Комиссии по разбору дела "Гаврилиады" вероятно
знал от Императора, что написал ему Пушкин. В программе записок Голицына имеется
следующая конспективная запись.
"Гаврилиада" Пушкина. Отпирательство Пушкина. Признание. Обращение с ним
Государя. Важный отзыв самого князя, что не надобно осуждать умерших". Эта
запись внесена в программу записок 30 декабря 1837 года. то есть после смерти
Пушкина. Корасик пытается доказать, что фраза "Важный отзыв самого князя, что не
надобно осуждать умерших" относится будто бы к недавно умершему Пушкину. На
самом же деле эта фраза относится к автору Гаврилиады князю Горчакову, которого
Пушкин назвал в своем письмо к Николаю I и который умер за несколько лет до
следствия.

* * *
Французский поэт Бирант, посетивший после дуэли смертельно раненного
Пушкина, заметил: "Я и не подозревал, что у Пушкина такой религиозный ум".
А хорошо знавший Пушкина польский поэт Мицкевич пишет: "Пушкин любил
разбирать важные религиозные вопросы, о которых его землякам и не снилось".

V. ВЕЛИЧАЙШИЙ РУССКИЙ ПОЛИТИЧЕСКИЙ МЫСЛИТЕЛЬ XIX СТОЛЕТИЯ

I

Окончательно, как политический мыслитель, Пушкин созревает в селе
Михайловском: работая над "Борисом Годуновым", изучая историю русской смуты, а
позже, первый из современников, архивы в местах Пугачевского восстания.
Познакомившись с архивными материалами, Пушкин пришел к мысли, которой никогда
больше не изменял. Мысль эта состоит в том, что фундаментом русского
политического бытия может явиться только монархия, как единственная форма
государственности, отвечающая русской истории и русскому национальному
характеру.
"Моя душа расширилась: я чувствую, что могу творить", — писал в 1825 году
Пушкин из села Михайловского Н. Раевскому.
Чем более духовно созревал Пушкин, тем более он проникался русским
народным взглядом, что люди только временные странники на земле. Подобная
духовная эволюция никак не устраивала поклонников Радищева и они всячески
пытались доказать, что у Пушкина не было никакого мировоззрения и что отсюда
идет "его недоверие к философии, к германскому глубокомыслию "архивных юношей"
из кружка Веневитинова".
1 2 3 4 5 6 7 8 9