Но рано или поздно заходили также мой брат Инграм или мама, и мы все втроем слушали дождь, а папа играл на пианино, и для меня это было как рай. Все мы чувствовали себя в безопасности, защищенными, в уюте среди бури, окруженные желтым светом и папиной музыкой. Это были самые лучшие моменты того лета.
– Ты надолго уедешь?
– Думаю, всего дня на три. Как пойдут съемки. Мне сказали – на три дня.
Она с упреком посмотрела на меня.
– А что, если мне понадобится помощь?
– Я прилечу первым же самолетом. Я ведь уезжаю всего лишь в Германию, Марис. Мне заплатят две тысячи долларов за то, что я высоко подниму бутылку шампанского. От такого трудно отказаться.
– Видела я эту рекламу шампанского. Толпы красоток с глубокими декольте.
– Ты серьезно или просто ворчишь?
– Ворчу. Сама знаю, что ты должен ехать. Эта больница стоит недешево.
– Об этом не беспокойся. Ты знаешь, что за фильм мы получили кучу денег.
– Когда кто-то ложится в больницу, куча денег заканчивается через час. Я не хочу, чтобы ты уезжал, потому что мне будет тебя не хватать. Никаких других причин. Даже если тебя нет здесь, но я знаю, что ты в городе, мне легче. Это по-детски?
– Мне это нравится. И ты тоже, за то, что так чувствуешь. Послушай, хотел тебя спросить еще кое о чем: ты с семьей когда-нибудь проводила лето на озере Маджоре в Италии, когда была маленькой?
Она кивнула.
– Да, неподалеку от городка, который назывался Лавено.
– Что-нибудь помнишь из тех дней?
– Довольно много. А что?
– Помнишь «Синдбада»?
– «Синдбада»? Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Прошлой ночью мне приснился сон про тебя. Мне приснилось, что я – это ты, и мы живем в том доме в Италии.
– Ты был мной?
– Я был тобой, и сидел в большой желтой комнате, где все собирались во время ночной грозы. А твой отец играл на пианино, чтобы утихомирить дождь.
Она резко выпрямилась на кровати.
– Верно! Ой, Уокер, а я совсем забыла. Просто мистика! Расскажи мне все сейчас же. Во всех подробностях.
Когда я закончил, ее щеки горели и на лице светилась широчайшая улыбка из всех, что я видел в эти дни.
– Это так… У меня просто мурашки по коже. «Синдбад»! Как ты мог узнать про «Синдбада»? А знаешь, почему я прозвала его так? Потому что иногда я воображала, что это мой парусник и я отправляюсь навстречу приключениям. Проплываю мимо острова сирен. Я просто затыкала уши и думала, что нужна уйма воску, чтобы не слышать их голосов. В то время моим любимым фильмом было «Седьмое путешествие Синдбада». Ты видел этот фильм? С циклопами и принцессой, которую уменьшил злой волшебник. Я даже помню актера, который его играл. Торин Тетчер.
– Ты говоришь, как Венаск. Он знал, кто исполнял роли в любом фильме.
– Синдбад. Я смотрела этот фильм шесть раз. Когда джина в лампе просили что-то сделать, он кланялся и говорил: «Попытаюсь, мой господин, попытаюсь»… Ты был мной, маленькой девочкой в Лавено. Уокер, это должно означать что-то хорошее. Может быть, поворотный момент. Все другие твои сны были такие странные и тревожные. А в этом только детство и волшебство.
– Твое детство. Это прокол.
– Нет, это красота! Разве не было бы здорово, если бы это случалось с нами всегда? Если бы ты видел мои сны, а я – твои? Мы бы так хорошо узнали друг друга, что могли бы стать…
– Однояйцевыми близнецами.
– Ха-ха. Не смешно.
– Как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо. Особенно после твоего рассказа. Мне грустно, что ты уезжаешь, но со мной все в порядке. Впрочем, слушай, есть одна вещь. Не надо мне звонить оттуда так же часто, как звонишь здесь. Это очень мило, но одиннадцать звонков в день из Германии не улучшат наш счет в банке.
– У нас есть много о чем поговорить, когда я в отъезде.
– Это верно. Так как долго тебя не будет?
– Три дня. Я вернусь ночным поездом во вторник.
– Ладно, тогда пять раз в день достаточно.
Ночной поезд в Кельн – суровое дело. Ночные поезда в Италию набиты возбужденными туристами и любовниками, спешащими провести выходные в Венеции в «Даниэли». Поезда на север, особенно в сердце немецкого бизнеса, тихи и полны усталых мужчин в мятых костюмах, с распущенными галстуками, вяло копошащихся в своих портфелях.
За несколько минут до отправления я сидел в купе первого класса один. На коленях у меня было немецкое издание сказок, но лишь потому, что мне хотелось прочесть несколько других историй. Читать «Румпельштильцхена» мне больше не было нужды.
Дверь купе отодвинулась, и вошла женщина. Увидев ее, я вспомнил монолог одного моего товарища по общежитию в колледже; мы тогда трепались о женщинах.
– Иногда увидишь на улице такую красавицу, что хочется подойти, приложить руку к ее губам и прошептать: «Ничего не говори. Пойдем со мной». Ее надо сразу же уложить в постель, не дав сказать ни слова. Так как, что бы она ни сказала, это лишь испортит ту красоту, что ты увидел в ней в первый момент. Понимаешь? Пока молчит, она совершенство.
Женщина напротив обладала именно этим типом совершенства. В блестящей куртке из черной кожи и юбке, с маленьким восточным лицом то ли чувственного ребенка, то ли невинной женщины, с длинными прямыми волосами, черным водопадом ниспадавшими на плечи. Я улыбнулся ей и отвернулся к окну.
– Это место не занято? – громко проговорила она по-английски.
– Нет. Вам помочь с багажом?
– Это было бы очень мило с вашей стороны. Она уже сидела, когда я встал, чтобы положить ее чемодан от Луи Вуаттона на полку. Похоже, она привыкла, что всю жизнь ей помогают мужчины.
– Большое спасибо. Вы говорите по-английски? – Да.
– Слава богу. А то я так устала говорить на чужих языках. Вы едете во Франкфурт? Далековато, не правда ли?
Через час после отправления Кико рассказала мне все о своей работе моделью в Европе, об итальянском дружке, не ценившем ее в должной мере, и о том, как одинока жизнь. Она спросила, нельзя ли ей сесть на мою сторону, а сев, каждые несколько слов сопровождала прикосновением к моей руке, колену…
Если бы такое случилось до Марис, я был бы счастлив. А так я улыбался и с сочувствием выслушивал ее, но не делал никаких попыток ответить взаимностью на ее тепло. Очевидно, она не привыкла к такому, и ее лицо выражало все большее и большее недоумение. Еще через десять минут долгих взглядов и длинных ногтей на моем колене я дотронулся до ее руки и сказал, что женат.
– И что? Ваша жена в этом поезде?
– Нет, но она в моих мыслях, и этого достаточно.
Разозлившись, как прихлопнутая пчела, Кико встала и потянулась к своему чемодану. Я предложил свою помощь, но она лишь бросила на меня убийственный взгляд и даже не поблагодарила.
Она была маленького роста, и ей пришлось тянуться к ручке чемодана. От рывка чемодан свалился с полки ей на голову, и она ударилась затылком о стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
– Ты надолго уедешь?
– Думаю, всего дня на три. Как пойдут съемки. Мне сказали – на три дня.
Она с упреком посмотрела на меня.
– А что, если мне понадобится помощь?
– Я прилечу первым же самолетом. Я ведь уезжаю всего лишь в Германию, Марис. Мне заплатят две тысячи долларов за то, что я высоко подниму бутылку шампанского. От такого трудно отказаться.
– Видела я эту рекламу шампанского. Толпы красоток с глубокими декольте.
– Ты серьезно или просто ворчишь?
– Ворчу. Сама знаю, что ты должен ехать. Эта больница стоит недешево.
– Об этом не беспокойся. Ты знаешь, что за фильм мы получили кучу денег.
– Когда кто-то ложится в больницу, куча денег заканчивается через час. Я не хочу, чтобы ты уезжал, потому что мне будет тебя не хватать. Никаких других причин. Даже если тебя нет здесь, но я знаю, что ты в городе, мне легче. Это по-детски?
– Мне это нравится. И ты тоже, за то, что так чувствуешь. Послушай, хотел тебя спросить еще кое о чем: ты с семьей когда-нибудь проводила лето на озере Маджоре в Италии, когда была маленькой?
Она кивнула.
– Да, неподалеку от городка, который назывался Лавено.
– Что-нибудь помнишь из тех дней?
– Довольно много. А что?
– Помнишь «Синдбада»?
– «Синдбада»? Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Прошлой ночью мне приснился сон про тебя. Мне приснилось, что я – это ты, и мы живем в том доме в Италии.
– Ты был мной?
– Я был тобой, и сидел в большой желтой комнате, где все собирались во время ночной грозы. А твой отец играл на пианино, чтобы утихомирить дождь.
Она резко выпрямилась на кровати.
– Верно! Ой, Уокер, а я совсем забыла. Просто мистика! Расскажи мне все сейчас же. Во всех подробностях.
Когда я закончил, ее щеки горели и на лице светилась широчайшая улыбка из всех, что я видел в эти дни.
– Это так… У меня просто мурашки по коже. «Синдбад»! Как ты мог узнать про «Синдбада»? А знаешь, почему я прозвала его так? Потому что иногда я воображала, что это мой парусник и я отправляюсь навстречу приключениям. Проплываю мимо острова сирен. Я просто затыкала уши и думала, что нужна уйма воску, чтобы не слышать их голосов. В то время моим любимым фильмом было «Седьмое путешествие Синдбада». Ты видел этот фильм? С циклопами и принцессой, которую уменьшил злой волшебник. Я даже помню актера, который его играл. Торин Тетчер.
– Ты говоришь, как Венаск. Он знал, кто исполнял роли в любом фильме.
– Синдбад. Я смотрела этот фильм шесть раз. Когда джина в лампе просили что-то сделать, он кланялся и говорил: «Попытаюсь, мой господин, попытаюсь»… Ты был мной, маленькой девочкой в Лавено. Уокер, это должно означать что-то хорошее. Может быть, поворотный момент. Все другие твои сны были такие странные и тревожные. А в этом только детство и волшебство.
– Твое детство. Это прокол.
– Нет, это красота! Разве не было бы здорово, если бы это случалось с нами всегда? Если бы ты видел мои сны, а я – твои? Мы бы так хорошо узнали друг друга, что могли бы стать…
– Однояйцевыми близнецами.
– Ха-ха. Не смешно.
– Как ты себя чувствуешь сегодня?
– Хорошо. Особенно после твоего рассказа. Мне грустно, что ты уезжаешь, но со мной все в порядке. Впрочем, слушай, есть одна вещь. Не надо мне звонить оттуда так же часто, как звонишь здесь. Это очень мило, но одиннадцать звонков в день из Германии не улучшат наш счет в банке.
– У нас есть много о чем поговорить, когда я в отъезде.
– Это верно. Так как долго тебя не будет?
– Три дня. Я вернусь ночным поездом во вторник.
– Ладно, тогда пять раз в день достаточно.
Ночной поезд в Кельн – суровое дело. Ночные поезда в Италию набиты возбужденными туристами и любовниками, спешащими провести выходные в Венеции в «Даниэли». Поезда на север, особенно в сердце немецкого бизнеса, тихи и полны усталых мужчин в мятых костюмах, с распущенными галстуками, вяло копошащихся в своих портфелях.
За несколько минут до отправления я сидел в купе первого класса один. На коленях у меня было немецкое издание сказок, но лишь потому, что мне хотелось прочесть несколько других историй. Читать «Румпельштильцхена» мне больше не было нужды.
Дверь купе отодвинулась, и вошла женщина. Увидев ее, я вспомнил монолог одного моего товарища по общежитию в колледже; мы тогда трепались о женщинах.
– Иногда увидишь на улице такую красавицу, что хочется подойти, приложить руку к ее губам и прошептать: «Ничего не говори. Пойдем со мной». Ее надо сразу же уложить в постель, не дав сказать ни слова. Так как, что бы она ни сказала, это лишь испортит ту красоту, что ты увидел в ней в первый момент. Понимаешь? Пока молчит, она совершенство.
Женщина напротив обладала именно этим типом совершенства. В блестящей куртке из черной кожи и юбке, с маленьким восточным лицом то ли чувственного ребенка, то ли невинной женщины, с длинными прямыми волосами, черным водопадом ниспадавшими на плечи. Я улыбнулся ей и отвернулся к окну.
– Это место не занято? – громко проговорила она по-английски.
– Нет. Вам помочь с багажом?
– Это было бы очень мило с вашей стороны. Она уже сидела, когда я встал, чтобы положить ее чемодан от Луи Вуаттона на полку. Похоже, она привыкла, что всю жизнь ей помогают мужчины.
– Большое спасибо. Вы говорите по-английски? – Да.
– Слава богу. А то я так устала говорить на чужих языках. Вы едете во Франкфурт? Далековато, не правда ли?
Через час после отправления Кико рассказала мне все о своей работе моделью в Европе, об итальянском дружке, не ценившем ее в должной мере, и о том, как одинока жизнь. Она спросила, нельзя ли ей сесть на мою сторону, а сев, каждые несколько слов сопровождала прикосновением к моей руке, колену…
Если бы такое случилось до Марис, я был бы счастлив. А так я улыбался и с сочувствием выслушивал ее, но не делал никаких попыток ответить взаимностью на ее тепло. Очевидно, она не привыкла к такому, и ее лицо выражало все большее и большее недоумение. Еще через десять минут долгих взглядов и длинных ногтей на моем колене я дотронулся до ее руки и сказал, что женат.
– И что? Ваша жена в этом поезде?
– Нет, но она в моих мыслях, и этого достаточно.
Разозлившись, как прихлопнутая пчела, Кико встала и потянулась к своему чемодану. Я предложил свою помощь, но она лишь бросила на меня убийственный взгляд и даже не поблагодарила.
Она была маленького роста, и ей пришлось тянуться к ручке чемодана. От рывка чемодан свалился с полки ей на голову, и она ударилась затылком о стену.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72