– Как только ваша армия уплывет, мы тоже вернемся в Каир. Ты доволен тем, как все обернулось?
– Доволен, – кивнул Робин. – Только скажите честно – чему будут поклоняться европейцы в Иерусалиме?
Аладдин с Хаттабычем расхохотались.
– Ты не представляешь, каких трудов нам стоило отыскать в пустыне развалины деревянного римского колодца, – хохотал Аладдин. – Но мы поработали на славу. Я уверен, что даже ваши специалисты не отличат это дерево от вашей… как вы это называете? Священной перекладины?
– Креста, – поправил Робин. – Они поклоняются кресту.
– А сам ты чему поклоняешься? – спросил Аладдин.
– Чему может поклоняться кельтский бог плодородия, – улыбнулся Робин. – Только Солнцу и силам природы!
– Ну что ж, Робин, удачи тебе! – сказал Аладдин. – В добрый путь!
– Интересно, насколько сильно наша деревяшка подорвет силы христианского эгрегора? – пробормотал Хаттабыч.
– Уверяю вас, эгрегор практически при последнем издыхании, – улыбнулся Робин. – И дело тут не только в вашем дереве. Борьба ведется по всем направлениям. Мои люди партизанят в лесах Англии, другие агенты светлых сил насаждают свое учение на юге Франции и в Восточной Европе. Один только Ватикан во всем следует мракобесию черных правителей. Все остальные давно разбрелись, кто куда.
– И чем же это кончится, интересно? – спросил Аладдин.
– Кто знает? – пожал плечами Робин. – Возможно, начнется совершенно новая эпоха. Может, пройдет еще пятьдесят, сто или двести лет, но… Конец темным векам неизбежно наступит. Вот тогда мы и развернемся.
– И это хорошо! – сказал Хаттабыч. – Ну, Робин, до свидания. Еще увидимся, я надеюсь.
– Обязательно, – улыбнулся Робин. – Приезжай в Англию, научу тебя из лука стрелять.
– Да, надо будет к вам заскочить, – кивнул Хаттабыч. – Лет через триста-пятьсот. Эль-Абдурахман что-то про какого-то Адама Смита говорил.
– Ну, до свидания, Робин, – сказал Аладдин. – Я, конечно, не уверен, что мы с тобой еще встретимся. Но если этак через тысячу лет познакомишься с человеком по имени Джон Дебри – это буду я. Не могу объяснить, как именно это происходит, но будет так.
– Хорошо, – сказал Робин. – Я запомню. Кроме всего прочего, Дебри – хорошее имя. «Дремучий лес» означает, «deep forest».
– Правда? – спросил Аладдин. – А я и не знал.
– Ну что ж, счастливо вам оставаться, султан Саладин, – кивнул Робин. – А мне пора – меня уж Ричард, наверно, заждался.
И кельтский бог плодородия вышел из арабского шатра, чтобы вернуться к своим зеленым английским лесам.
– Слушай, Хаттабыч, ну чего они так коверкают мое имя? – спросил Аладдин.
– Ага, кто бы говорил, «окей» ходячий! – воскликнул Хаттабыч.
– Признаю, виноват, – вздохнул Аладдин. – А что, теперь с этим «океем» уже точно ничего поделать нельзя?
– Нельзя, – улыбнулся Хаттабыч. – Да если честно, и не нужно, как я тут недавно подумал.
– Почему? – спросил Аладдин.
– Я спросил у Эль-Абдурахмана, он заглянул в будущее и сказал, что ни один лингвист не знает, когда и, главное, почему в английском языке появилось слово «окей».
– И что? – не понял Аладдин.
– Робин ведь – англичанин, – улыбался Хаттабыч. – Кроме того, вроде как бессмертный англичанин. А он у тебя еще в прошлый раз выспрашивал, что этот «окей» означает.
– То есть, Робин – единственный англичанин, который знает слово «окей»? – спросил Аладдин.
– Угу, – кивнул Хаттабыч.
– И от него этим словом-паразитом заразятся все англичане, – продолжал Аладдин.
– Угу, – повторил Хаттабыч.
– А я узнаю это слово через тысячу лет от американцев, которые тоже вроде бы англичане, – продолжал мысль Аладдин.
– Угу, – повторил Хаттабыч.
– Что, у нас опять неразбериха с причинами и следствиями? – спросил Аладдин. – Слово «окей» появилось в 12 веке потому, что я подхватил его в 21 веке, а в 21 веке я его подхватил потому, что оно появилось в 12 веке потому, что я его подхватил в веке 21-ом… Белиберда какая-то выходит.
– Еще какая, – кивнул Хаттабыч. – Чего ты хочешь, Аладдин, так мир устроен!
– Все в руках Аллаха! – воскликнул Аладдин, так как это был единственный возможный выход из логического ступора.
Смерть и то, что после
Через год Аладдин умер.
Это произошло очень естественно: медитируя в каирском дворце, он почувствовал приближение смерти. И не стал психовать, как сделал бы это на его месте любой нормальный человек.
Во-первых, Аладдин знал, что со смертью тела его жизнь не кончится – встреча с Джоном Дебри была довольно убедительным доказательством. Как-то уж так получилось, что это существо, известное как Аладдин и Джон Дебри, было обречено вечно сталкиваться с самим собой. И вечно в Нью-Йорке.
Во-вторых, Аладдин чувствовал, что не стал бы психовать даже в том случае, если бы не знал про Джона Дебри. Он чувствовал, что прожил отличную жизнь, и ему было нисколько не жаль с ней расставаться. В его жизни было все – он начал с того, что собирал финики в Багдаде, а умирал, будучи султаном Египта и победителем северных варваров. Слава Аладдина распространилась по всему арабскому миру. Правда, его имя по-прежнему коверкали как Салах-ад-Дин, но Аладдину было все равно. В конце концов, какая разница – Аладдин, Саладин или Салах-ад-Дин? Какая разница, Джон Дебри или Джон Дерби? Чувствуя приближение смерти, Аладдин осознавал, что разницы, в сущности, никакой.
И ведь за свою долгую жизнь Аладдин получил все, о чем даже не смел мечтать! У него был свой джинн, выполняющий все его идиотские желания. У него была красавица-жена (хотя под старость Шахерезада чаще кидалась сковородками). У него была власть и слава. Да и одно только знакомство с такими существами, как лорд Меху и Эль-Абдурахман, многого стоит! Так думал Аладдин, чувствуя, как по коридорам дворца к нему подкрадывается смерть.
Сам момент смерти Аладдин не запомнил. Это было довольно необычное ощущение, испытывая которое, забываешь о времени. Например, похожие ощущения у Аладдина бывали, когда разные мысли складывались друг с другом в его голове, рождая какое-то новое понимание тех или иных вещей. И умирая, Аладдин, пережил нечто похожее. Смерть была похожа на понимание. На понимание того, что никакой смерти нет. Вдруг Аладдин воспарил над Каиром. Он смотрел на удаляющиеся огни ночного города. И вспомнил, что это уже было много раз. А однажды он, еще совсем мальчишка, провожал глазами светящийся шар, исчезающий в небе… в той жизни он стал одним из лучших воинов фараона Хамэрхэда и всю жизнь мечтал унестись когда-нибудь в небо на светящемся шаре…
И вот сейчас Аладдин уносился в небо. Он не знал, видит ли какой-нибудь каирский мальчишка светящийся шар… Но точно знал, что самое интересное еще впереди!
Поднявшись выше, Аладдин увидел планету Земля, опутанную энергетическими потоками, похожими на толстые провода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
– Доволен, – кивнул Робин. – Только скажите честно – чему будут поклоняться европейцы в Иерусалиме?
Аладдин с Хаттабычем расхохотались.
– Ты не представляешь, каких трудов нам стоило отыскать в пустыне развалины деревянного римского колодца, – хохотал Аладдин. – Но мы поработали на славу. Я уверен, что даже ваши специалисты не отличат это дерево от вашей… как вы это называете? Священной перекладины?
– Креста, – поправил Робин. – Они поклоняются кресту.
– А сам ты чему поклоняешься? – спросил Аладдин.
– Чему может поклоняться кельтский бог плодородия, – улыбнулся Робин. – Только Солнцу и силам природы!
– Ну что ж, Робин, удачи тебе! – сказал Аладдин. – В добрый путь!
– Интересно, насколько сильно наша деревяшка подорвет силы христианского эгрегора? – пробормотал Хаттабыч.
– Уверяю вас, эгрегор практически при последнем издыхании, – улыбнулся Робин. – И дело тут не только в вашем дереве. Борьба ведется по всем направлениям. Мои люди партизанят в лесах Англии, другие агенты светлых сил насаждают свое учение на юге Франции и в Восточной Европе. Один только Ватикан во всем следует мракобесию черных правителей. Все остальные давно разбрелись, кто куда.
– И чем же это кончится, интересно? – спросил Аладдин.
– Кто знает? – пожал плечами Робин. – Возможно, начнется совершенно новая эпоха. Может, пройдет еще пятьдесят, сто или двести лет, но… Конец темным векам неизбежно наступит. Вот тогда мы и развернемся.
– И это хорошо! – сказал Хаттабыч. – Ну, Робин, до свидания. Еще увидимся, я надеюсь.
– Обязательно, – улыбнулся Робин. – Приезжай в Англию, научу тебя из лука стрелять.
– Да, надо будет к вам заскочить, – кивнул Хаттабыч. – Лет через триста-пятьсот. Эль-Абдурахман что-то про какого-то Адама Смита говорил.
– Ну, до свидания, Робин, – сказал Аладдин. – Я, конечно, не уверен, что мы с тобой еще встретимся. Но если этак через тысячу лет познакомишься с человеком по имени Джон Дебри – это буду я. Не могу объяснить, как именно это происходит, но будет так.
– Хорошо, – сказал Робин. – Я запомню. Кроме всего прочего, Дебри – хорошее имя. «Дремучий лес» означает, «deep forest».
– Правда? – спросил Аладдин. – А я и не знал.
– Ну что ж, счастливо вам оставаться, султан Саладин, – кивнул Робин. – А мне пора – меня уж Ричард, наверно, заждался.
И кельтский бог плодородия вышел из арабского шатра, чтобы вернуться к своим зеленым английским лесам.
– Слушай, Хаттабыч, ну чего они так коверкают мое имя? – спросил Аладдин.
– Ага, кто бы говорил, «окей» ходячий! – воскликнул Хаттабыч.
– Признаю, виноват, – вздохнул Аладдин. – А что, теперь с этим «океем» уже точно ничего поделать нельзя?
– Нельзя, – улыбнулся Хаттабыч. – Да если честно, и не нужно, как я тут недавно подумал.
– Почему? – спросил Аладдин.
– Я спросил у Эль-Абдурахмана, он заглянул в будущее и сказал, что ни один лингвист не знает, когда и, главное, почему в английском языке появилось слово «окей».
– И что? – не понял Аладдин.
– Робин ведь – англичанин, – улыбался Хаттабыч. – Кроме того, вроде как бессмертный англичанин. А он у тебя еще в прошлый раз выспрашивал, что этот «окей» означает.
– То есть, Робин – единственный англичанин, который знает слово «окей»? – спросил Аладдин.
– Угу, – кивнул Хаттабыч.
– И от него этим словом-паразитом заразятся все англичане, – продолжал Аладдин.
– Угу, – повторил Хаттабыч.
– А я узнаю это слово через тысячу лет от американцев, которые тоже вроде бы англичане, – продолжал мысль Аладдин.
– Угу, – повторил Хаттабыч.
– Что, у нас опять неразбериха с причинами и следствиями? – спросил Аладдин. – Слово «окей» появилось в 12 веке потому, что я подхватил его в 21 веке, а в 21 веке я его подхватил потому, что оно появилось в 12 веке потому, что я его подхватил в веке 21-ом… Белиберда какая-то выходит.
– Еще какая, – кивнул Хаттабыч. – Чего ты хочешь, Аладдин, так мир устроен!
– Все в руках Аллаха! – воскликнул Аладдин, так как это был единственный возможный выход из логического ступора.
Смерть и то, что после
Через год Аладдин умер.
Это произошло очень естественно: медитируя в каирском дворце, он почувствовал приближение смерти. И не стал психовать, как сделал бы это на его месте любой нормальный человек.
Во-первых, Аладдин знал, что со смертью тела его жизнь не кончится – встреча с Джоном Дебри была довольно убедительным доказательством. Как-то уж так получилось, что это существо, известное как Аладдин и Джон Дебри, было обречено вечно сталкиваться с самим собой. И вечно в Нью-Йорке.
Во-вторых, Аладдин чувствовал, что не стал бы психовать даже в том случае, если бы не знал про Джона Дебри. Он чувствовал, что прожил отличную жизнь, и ему было нисколько не жаль с ней расставаться. В его жизни было все – он начал с того, что собирал финики в Багдаде, а умирал, будучи султаном Египта и победителем северных варваров. Слава Аладдина распространилась по всему арабскому миру. Правда, его имя по-прежнему коверкали как Салах-ад-Дин, но Аладдину было все равно. В конце концов, какая разница – Аладдин, Саладин или Салах-ад-Дин? Какая разница, Джон Дебри или Джон Дерби? Чувствуя приближение смерти, Аладдин осознавал, что разницы, в сущности, никакой.
И ведь за свою долгую жизнь Аладдин получил все, о чем даже не смел мечтать! У него был свой джинн, выполняющий все его идиотские желания. У него была красавица-жена (хотя под старость Шахерезада чаще кидалась сковородками). У него была власть и слава. Да и одно только знакомство с такими существами, как лорд Меху и Эль-Абдурахман, многого стоит! Так думал Аладдин, чувствуя, как по коридорам дворца к нему подкрадывается смерть.
Сам момент смерти Аладдин не запомнил. Это было довольно необычное ощущение, испытывая которое, забываешь о времени. Например, похожие ощущения у Аладдина бывали, когда разные мысли складывались друг с другом в его голове, рождая какое-то новое понимание тех или иных вещей. И умирая, Аладдин, пережил нечто похожее. Смерть была похожа на понимание. На понимание того, что никакой смерти нет. Вдруг Аладдин воспарил над Каиром. Он смотрел на удаляющиеся огни ночного города. И вспомнил, что это уже было много раз. А однажды он, еще совсем мальчишка, провожал глазами светящийся шар, исчезающий в небе… в той жизни он стал одним из лучших воинов фараона Хамэрхэда и всю жизнь мечтал унестись когда-нибудь в небо на светящемся шаре…
И вот сейчас Аладдин уносился в небо. Он не знал, видит ли какой-нибудь каирский мальчишка светящийся шар… Но точно знал, что самое интересное еще впереди!
Поднявшись выше, Аладдин увидел планету Земля, опутанную энергетическими потоками, похожими на толстые провода.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30