Миранда говорит, тусовка была «просто запредельная».
— Ты, конечно, старше меня типа лет на двадцать, но всегда невероятно юна, — говорю я. — Определенно, в ЛА мне приятнее всего тусоваться с тобой.
Сегодня мы сидим в патио, жарко, мы тихо болтаем про то, как Дональда весьма неразборчиво оприходовали в рекламе льняных костюмов в августовском номере «Джи-Кью» и что, если внимательно приглядеться, у модели, снявшейся с Дональдом, четыре лиловые точки на загорелой шее — ретушер пропустил.
— Дональд — беспротемное хулиганье, — говорит Миранда.
Я соглашаюсь, спрашиваю:
— Как называется книга про эфиопов? «Унесенные ветром».
Миранда хохочет, говорит, что я тоже хулиганье, и я откидываюсь в кресле, попиваю лаймад со «столичной» и очень доволен.
— Ой, смотри, Уолтер, — чуть привстает Миранда. — Уолтер, Уолтер, — зовет она и машет.
Я Уолтера презираю — полтинник с хвостом, гомоандроид, агент в «Ай-Си-Эм». В определенных кругах прославился главным образом тем, что пустил кровь всем актерам из «банды сорванцов», кроме Эмилио Эстевеса — тот как-то сказал мне в «На кремнях», что не тащится от «Дракулы и прочего такого говна». Уолтер лениво бредет к нашему столику. На Уолтере совершенно убогий смокинг от Версаче, и Уолтер бубнит про сегодняшние пробы на «Парамаунте», да как его фильм соберет в Штатах 110 миллионов, да как он позабавился с одной звездой из фильма, хотя фильм — полное дерьмо, и бесстыдно заигрывает со мной, но впечатления не производит. Он крадется дальше — «вот же мразь, вот же гомик», — бормочу я, — и мы с Мирандой остаемся вдвоем.
— Ну, расскажи, что читал, милый, — говорит она, когда нам приносят нью-йоркские стейки, с кровью, в собственном соку, и мы в них вгрызаемся. — Кстати, — она вздергивает голову, жуя, — вкусняк. — И затем: — Господи, голова раскалывается.
— Толстого, — вру я. — Раньше не читал. Скукотища. А ты?
— Джеки Коллинз — беспротемно классная. Восхитительная макулатура. — Миранда жует, заглатывает два ибупрофена, запивает «собственным соком», и по бледному подбородку течет темная струйка. Миранда вытирает подбородок, улыбается, быстро моргает.
— А как Марша? — спрашиваю я, потягивая «шприцер» с красным вином.
— Еще в Малибу, с… — и Миранда, понизив голос, произносит имя одного из «Пляжных мальчиков».
— Брехня, мать, — смеюсь я.
— Неужто я тебе врать буду, детка? — Она закатывает глаза, облизывает губы, доедает стейк.
— Марша ведь дольше всех только с животными, да? — спрашиваю я. — Коровы? Кони, птицы, собаки, морские свинки, все такое прочее, да?
— Кто, по-твоему, прошлым летом популяцию койотов регулировал?
— Ну да, я слышал, — бормочу я.
— Детка, она едет в Калабасас, в конюшню, и, блядь, лошади всю кровь выпускает за полчаса, — говорит Миранда. — Ну то есть, черт побери, детка, бывало весьма нелепо.
— Я, например, лошадиную кровь терпеть не могу, — отвечаю я. — Слишком жидкая, слишком сладкая. А вообще я почти с чем угодно могу, но только если тоска.
— Я из животных одних кошек не переношу. — Миранда жует. — Потому что у них часто лейкемия и еще куча каких-то говняных болезней.
— Грязные, мерзкие твари, — содрогаюсь я.
Мы снова заказываем выпить и напополам съедаем еще стейк, а потом кухня закрывается, и тут Миранда сообщает мне по секрету, что прошлой ночью там, где по вторникам обычно, почти вляпалась в групповуху со студентиками из Южнокалифорнийского.
— Я потрясен типа до глубины души, — говорю я. — Ты, Миранда, порою такая паршивка. — Я допиваю «шприцер». Сегодня он какой-то чересчур шипучий.
— Милый, поверь мне, так случайно получилось. Вечеринка. Толпа дивных мужиков. — Она подмигивает, ощупывает высокий бокал «Моэт». — Ты, конечно, догадываешься, что из этого вышло.
— Ты типа просто хулиганье, — хихикаю я. — И как же ты выпуталась из… положения?
— А ты как думаешь? — дразнит Миранда, осушая бокал. — Высосала из них все подчистую. — Она оглядывает почти опустевшее патио, машет Уолтеру — тот садится в лимузин с девчонкой, которой на вид лет шесть, — и тихо прибавляет: — Сперма и кровь — отличный коктейль, и знаешь что?
— Я внемлю.
— Этим нелепым студентикам понравилось. — Она смеется, откинув голову. — Выстроились в очередь, а я, конечно, со всем удовольствием порадовала их снова, и все вырубились. — Она смеется громче, и я смеюсь, а потом она умолкает, смотрит на вертолет — он пересекает небо, из прожектора прорастает световой конус. — Тот, который мне понравился, в кому впал. — Она печально смотрит на Робертсон — швейцары окружили перекати-поле, гоняют им в футбол. — У него шея развалилась.
— Не грусти, — утешаю я. — Ты отлично провела вечер.
— Пойдем, успеем в Вествуд в киношку, — предлагает она, и глаза у нее от этой мысли загораются.
После ужина мы идем в кино, но сначала покупаем в «Вествард-Хо» два больших стейка с кровью, съедаем их в первом ряду, и я заигрываю с двумя студентками, одна спрашивает, где это я добыл такой жилет, у меня изо рта свисает мясо, а Миранда купила даже салфетки.
— Я тебя обожаю, — говорю я ей, когда начинаются трейлеры. — Потому что у тебя подход правильный.
В другом клубе — в «Буйстве» (произносится на французский манер) — я нахожу псевдочувственную суку калифорнийскую, и она явно по правде тормознутая и тупая, будто обкурена в жопу, или напилась, или еще что, но у нее офигенные сиськи и тело ничего себе, не слишком тяжелое, может, немножко чересчур тощая, и пустота ее меня в принципе заводит.
— Я обычно тощих телок не выношу, — говорю я. — Но ты классно выглядишь.
— Тощие телки не канают?
— Эй, да это шутка.
— Да? — спрашивает она — устало, изможденно.
— В общем, ты мне по кайфу.
Мы садимся в машину, едем к Долине, в Энсино. Я рассказываю анекдот.
— Как называется эфиоп в тюрбане?
— Это что, анекдот?
— Ватная палочка, — говорю я. — Умора. Даже ты должна согласиться, что просто обхохочешься.
Девчонка слишком обкурена, ответить не в состоянии, однако ухитряется бормотнуть:
— А тут где-то Майкл Джексон живет?
— Ага. Приятель мой.
— Я поражена, — неблагодарно отвечает она.
— Я только на одной тусовке был, после «Победного турне», и дерьмо это было страшное, — рассказываю я. — Терпеть не могу с черножопыми тусоваться.
— Ничего поприятнее ты, конечно, сказать не мог?
— Расслабься, — вздыхаю я.
У меня в комнате ей по кайфу, и мы дико ебемся, и когда она уже кончает, я лижу и жую кожу у нее на шее, задыхаясь, пуская слюни, языком нахожу яремную вену и пускаю кровь, и девчонка смеется, и стонет, и кончает еще мощнее, кровь бьет мне в рот струей, ударяет в голову, а потом начинается что-то странное, и я совсем вымотан, меня тошнит, приходится скатиться с девчонки, и вот тут-то я понимаю, что девчонка не пьяна, не обкурена, что она на каких-то, как она теперь объясняет, «непростых, блядь, наркотиках».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
— Ты, конечно, старше меня типа лет на двадцать, но всегда невероятно юна, — говорю я. — Определенно, в ЛА мне приятнее всего тусоваться с тобой.
Сегодня мы сидим в патио, жарко, мы тихо болтаем про то, как Дональда весьма неразборчиво оприходовали в рекламе льняных костюмов в августовском номере «Джи-Кью» и что, если внимательно приглядеться, у модели, снявшейся с Дональдом, четыре лиловые точки на загорелой шее — ретушер пропустил.
— Дональд — беспротемное хулиганье, — говорит Миранда.
Я соглашаюсь, спрашиваю:
— Как называется книга про эфиопов? «Унесенные ветром».
Миранда хохочет, говорит, что я тоже хулиганье, и я откидываюсь в кресле, попиваю лаймад со «столичной» и очень доволен.
— Ой, смотри, Уолтер, — чуть привстает Миранда. — Уолтер, Уолтер, — зовет она и машет.
Я Уолтера презираю — полтинник с хвостом, гомоандроид, агент в «Ай-Си-Эм». В определенных кругах прославился главным образом тем, что пустил кровь всем актерам из «банды сорванцов», кроме Эмилио Эстевеса — тот как-то сказал мне в «На кремнях», что не тащится от «Дракулы и прочего такого говна». Уолтер лениво бредет к нашему столику. На Уолтере совершенно убогий смокинг от Версаче, и Уолтер бубнит про сегодняшние пробы на «Парамаунте», да как его фильм соберет в Штатах 110 миллионов, да как он позабавился с одной звездой из фильма, хотя фильм — полное дерьмо, и бесстыдно заигрывает со мной, но впечатления не производит. Он крадется дальше — «вот же мразь, вот же гомик», — бормочу я, — и мы с Мирандой остаемся вдвоем.
— Ну, расскажи, что читал, милый, — говорит она, когда нам приносят нью-йоркские стейки, с кровью, в собственном соку, и мы в них вгрызаемся. — Кстати, — она вздергивает голову, жуя, — вкусняк. — И затем: — Господи, голова раскалывается.
— Толстого, — вру я. — Раньше не читал. Скукотища. А ты?
— Джеки Коллинз — беспротемно классная. Восхитительная макулатура. — Миранда жует, заглатывает два ибупрофена, запивает «собственным соком», и по бледному подбородку течет темная струйка. Миранда вытирает подбородок, улыбается, быстро моргает.
— А как Марша? — спрашиваю я, потягивая «шприцер» с красным вином.
— Еще в Малибу, с… — и Миранда, понизив голос, произносит имя одного из «Пляжных мальчиков».
— Брехня, мать, — смеюсь я.
— Неужто я тебе врать буду, детка? — Она закатывает глаза, облизывает губы, доедает стейк.
— Марша ведь дольше всех только с животными, да? — спрашиваю я. — Коровы? Кони, птицы, собаки, морские свинки, все такое прочее, да?
— Кто, по-твоему, прошлым летом популяцию койотов регулировал?
— Ну да, я слышал, — бормочу я.
— Детка, она едет в Калабасас, в конюшню, и, блядь, лошади всю кровь выпускает за полчаса, — говорит Миранда. — Ну то есть, черт побери, детка, бывало весьма нелепо.
— Я, например, лошадиную кровь терпеть не могу, — отвечаю я. — Слишком жидкая, слишком сладкая. А вообще я почти с чем угодно могу, но только если тоска.
— Я из животных одних кошек не переношу. — Миранда жует. — Потому что у них часто лейкемия и еще куча каких-то говняных болезней.
— Грязные, мерзкие твари, — содрогаюсь я.
Мы снова заказываем выпить и напополам съедаем еще стейк, а потом кухня закрывается, и тут Миранда сообщает мне по секрету, что прошлой ночью там, где по вторникам обычно, почти вляпалась в групповуху со студентиками из Южнокалифорнийского.
— Я потрясен типа до глубины души, — говорю я. — Ты, Миранда, порою такая паршивка. — Я допиваю «шприцер». Сегодня он какой-то чересчур шипучий.
— Милый, поверь мне, так случайно получилось. Вечеринка. Толпа дивных мужиков. — Она подмигивает, ощупывает высокий бокал «Моэт». — Ты, конечно, догадываешься, что из этого вышло.
— Ты типа просто хулиганье, — хихикаю я. — И как же ты выпуталась из… положения?
— А ты как думаешь? — дразнит Миранда, осушая бокал. — Высосала из них все подчистую. — Она оглядывает почти опустевшее патио, машет Уолтеру — тот садится в лимузин с девчонкой, которой на вид лет шесть, — и тихо прибавляет: — Сперма и кровь — отличный коктейль, и знаешь что?
— Я внемлю.
— Этим нелепым студентикам понравилось. — Она смеется, откинув голову. — Выстроились в очередь, а я, конечно, со всем удовольствием порадовала их снова, и все вырубились. — Она смеется громче, и я смеюсь, а потом она умолкает, смотрит на вертолет — он пересекает небо, из прожектора прорастает световой конус. — Тот, который мне понравился, в кому впал. — Она печально смотрит на Робертсон — швейцары окружили перекати-поле, гоняют им в футбол. — У него шея развалилась.
— Не грусти, — утешаю я. — Ты отлично провела вечер.
— Пойдем, успеем в Вествуд в киношку, — предлагает она, и глаза у нее от этой мысли загораются.
После ужина мы идем в кино, но сначала покупаем в «Вествард-Хо» два больших стейка с кровью, съедаем их в первом ряду, и я заигрываю с двумя студентками, одна спрашивает, где это я добыл такой жилет, у меня изо рта свисает мясо, а Миранда купила даже салфетки.
— Я тебя обожаю, — говорю я ей, когда начинаются трейлеры. — Потому что у тебя подход правильный.
В другом клубе — в «Буйстве» (произносится на французский манер) — я нахожу псевдочувственную суку калифорнийскую, и она явно по правде тормознутая и тупая, будто обкурена в жопу, или напилась, или еще что, но у нее офигенные сиськи и тело ничего себе, не слишком тяжелое, может, немножко чересчур тощая, и пустота ее меня в принципе заводит.
— Я обычно тощих телок не выношу, — говорю я. — Но ты классно выглядишь.
— Тощие телки не канают?
— Эй, да это шутка.
— Да? — спрашивает она — устало, изможденно.
— В общем, ты мне по кайфу.
Мы садимся в машину, едем к Долине, в Энсино. Я рассказываю анекдот.
— Как называется эфиоп в тюрбане?
— Это что, анекдот?
— Ватная палочка, — говорю я. — Умора. Даже ты должна согласиться, что просто обхохочешься.
Девчонка слишком обкурена, ответить не в состоянии, однако ухитряется бормотнуть:
— А тут где-то Майкл Джексон живет?
— Ага. Приятель мой.
— Я поражена, — неблагодарно отвечает она.
— Я только на одной тусовке был, после «Победного турне», и дерьмо это было страшное, — рассказываю я. — Терпеть не могу с черножопыми тусоваться.
— Ничего поприятнее ты, конечно, сказать не мог?
— Расслабься, — вздыхаю я.
У меня в комнате ей по кайфу, и мы дико ебемся, и когда она уже кончает, я лижу и жую кожу у нее на шее, задыхаясь, пуская слюни, языком нахожу яремную вену и пускаю кровь, и девчонка смеется, и стонет, и кончает еще мощнее, кровь бьет мне в рот струей, ударяет в голову, а потом начинается что-то странное, и я совсем вымотан, меня тошнит, приходится скатиться с девчонки, и вот тут-то я понимаю, что девчонка не пьяна, не обкурена, что она на каких-то, как она теперь объясняет, «непростых, блядь, наркотиках».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48