– До этого не додумались, – засмеялся Пилот. – Это я один воюю.
Алик вопросительно взглянул на Капитана и вышел. Остальные двинулись за Пилотом в замшевой курточке. По винтовой лестнице они поднялись в такую же комнату, но с большим, сильно скошенным окном, прикрытым полупрозрачной шторой. Она не пропускала тепловой радиации солнца, но позволяла видеть все окружающее. А смотреть было не на что, кроме удручающей черноты каменной пустыни.
В комнате было чисто и прибрано – никаких окурков, бутылок, банок. Одна из выдвижных коек была аккуратно застелена, а на другой неподвижно лежал уже немолодой с проседью мужчина в расстегнутом мундире с нашивками, такой же чисто выбритый, как и его сосед, только с донкихотской бородкой под нижней губой. Он не пошевелился и не открыл глаз.
– Очнитесь, Док, – сказал Пилот. – Смена. Наконец-то долгожданная смена.
– Что-что? – воскликнул лежавший на койке и открыл большие, добрые и совсем не грустные глаза.
– Не узнали? – спросил Капитан.
Нажимом кнопки у изголовья седой поднял шторку окна. Стало светлее.
– Теперь узнаю, – сказал он. – Значит, вас только трос? Немного.
– Четвертый проверяет механику лазерной связи.
– Нас тоже было четверо, – задумчиво продолжал Доктор, словно уловил какой-то одному ему понятный смысл в ответной реплике Капитана. – Четверо. Двое живы, двоих похоронили у станции, использовав излучатель вместо лопаты и свинец из карьера вместо могильной плиты. Как это происходило, рассказать не могу – не видел.
– А вы не производите впечатления убитого горем, – сказал Капитан.
– Не умею убиваться – раз. И не стоит, считаю. Не повезло так не повезло. Мы начали, вы закончите, а не вы, так другие. Ошибок, наших не повторите, с опытом познакомитесь, ну, а нас – в архив Космической службы.
Пилот протестующе кашлянул. Доктор засмеялся.
– Прости, это я о себе. И то, если починят, думаю, пригожусь. А мой напарник – золото. В любой рейс хоть сейчас. Даже огорчаюсь, что вынужден его с собой забрать. Вам бы он пригодился: умен, решителен и находчив. – Он снова усмехнулся, салютуя помощнику: – Правду ведь говорю, Пилот, а? Обо всем в лазерограммах не напишешь, а было много всякого, от чего руки у слабонервного начинают дрожать. Миражи – штука хитрая и удивительная, и не всегда с ними излучателем бороться надо. Впрочем, сами увидите. Хотя бы из этого окна. – Доктор устало кивнул на скошенную стеклом панораму четырех цветных солнц. – Скоро закат. Раньше всех заходит зеленое. Может быть, увидите иллюзион, не знаю.
– Вы не повторяете попыток сближения?
– Нет. Мы прячемся от них в стальном бесде.
– Где-где? – не понял Малыш.
Библ любезно предупредил ответ:
– Память Доктора, Малыш, как и моя, хранит понятия, уже забытые человечеством. Доктор – иранец, а в бывшем Иране так назывались убежища, сохранявшие неприкосновенность преследуемого… Только почему у вас, коллеги, стены даже здесь вспороты излучателем?
– От большой осторожности, – сказал Доктор. – Мой сосед по убежищу не любит подозрительных звуков и всегда начеку.
– А излучатель помогает?
– Теоретически не должен. Материальный луч против фантомов? Бессмыслица, конечно. Но представьте себе, мой напарник все-таки сжег целую опушку леса. Он «вырос» прямо у станции. И лес-то какой – силурийские мхи да древовидные папоротники.
– Мираж?
– А вы думаете! Чистая мистика. А Пилот полоснул излучателем раз-другой – и все исчезло. Но угли остались. И сморщенная листва, рассыпавшаяся при нашем прикосновении. И пепел!
Разговор оборвался. Сообщение Доктора поражало своей нелепостью. Может быть, уже распад психики? Пытка страхом и мания преследования. Но почему у обоих?
– Вы как-нибудь пытались объяснить это? – спросил Капитан.
– А вы? – взорвался Доктор. – Четыре солнца восходят и заходят, и никто до сих пор не может объяснить, где, как и почему! Я устал от чудес и гипотез.
Он приподнялся на койке и выпил воды с сиропом. Или Капитан не сумел скрыть какой-то нотки недоверия, или необходимость убеждать в том, что для них давно уже стало реальностью, утомила Доктора. Он устало взглянул в окно и воскликнул с неожиданной радостью:
– Смотрите! Имеете шанс.
Выпукло выдающееся наружу окно не искажало видимости. Пустыня просматривалась вдаль, как с открытого балкона. Горизонт сужал ее, обрезая зеленым, похожим на диск светофора солнцем. От него осталась только узкая светящаяся дуга с травянисто-золотым отсветом. Почти рядом, только не сохраняя симметрии, как бы по другой орбите сползало к горизонту еще одно солнце – голубой пылающий сгусток неба.
А между горизонтом и станцией посреди черной пустыни вырастало вдруг нечто трудно описуемое и едва ли понятное. Будто невидимый Гулливер играл в цветной детский конструктор. Он брал шары и кирпичики и громоздил из них разрезанные пирамиды и купола, перекошенные синусоиды и промятые кубы или вдруг нечто знакомое, вроде пизанской башни, склоненной на опрокинутый стадион. Белые ленты, извиваясь как змеи, то исчезали, то появлялись в геометрических сочетаниях этого архитектурного бреда. Человеческий ум не мог участвовать в его создании: в нем не было главного признака человеческого деяния – целесообразности.
– Вы сомневаетесь сейчас, что эта цветная дичь может быть создана человеком, служить человеку, утешать его или радовать, – сказал Доктор, словно угадав мысли его собеседников. – Вы ошибаетесь, друзья. Видите эти перемещающиеся точки на белых лентах? Это живые существа, внешне не отличающиеся от нас, землян. Мы видели их близко: они объемны и гуманоидны.
– Что же они делают в этом столпотворении? – спросил Библ.
– У меня нет достаточных наблюдений для ответа. Но предположения есть. Живут. Это город. Другого мира, может быть другого измерения. Не принадлежащий черной пустыне. Здесь это мираж. Видите, он уже тает.
Голубое солнце совсем скрылось за горизонтом. Погасли и его тускловатые отсветы. Бессмысленное столпотворение радужных конструкций тоже тускнело, теряя очертания и цвет.
– А когда садится другое солнце, мираж повторяется? – снова спросил Библ.
– Редко. Закономерность их появлений пока не ясна. Но любое сближение для нас опасно.
Чуть слышный скрип винтовой лестницы оборвал речь Доктора. Его коллега молниеносно, одним прыжком очутился у койки, где оставил свой излучатель.
– Не осторожничай, – тяжелая рука Малыша легла ему на плечо и пригвоздила к полу, – это же Алик.
Алик вошел в комнату с таким сияющим лицом, что хотелось увидеть на его голове нимб.
– Аппаратура в порядке, – захлебываясь доложил он, – хотя питание слабое и долговременная связь с Землей исключается. Я пока послал лишь коротенькое сообщение о нашем прибытии.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70