выход есть всегда, сильная, морально устойчивая женщина сразу бы его нашла. Карен же чувствовала себя в тисках между изнасилованием и гибелью Эбби.
Пока Хики стонал от восторга, в сознании появилась холодная уверенность: что бы ни делала в кино Николь Кидман, она не позволит себя изнасиловать ни этому мужчине, ни любому другому. Ни при каких обстоятельствах... Ее ответом на извечный женский вопрос – бороться или уступить – было однозначное «бороться».
Стон Хики пробирал до мозга костей. Уилл иногда тоже стонал, когда они занимались любовью. Карен чуть не вырвало от мысли, что между происходящим сейчас и супружеским сексом может быть что-то общее. В принципе, конечно, может! Уилл, как и большинство мужчин его возраста, хотел секса постоянно, гораздо чаще, чем она сама. Причем не ласки и нежности, а грубого, животного секса, чтобы дать выход неуемной энергии и забыть о разочарованиях. Естественно, Карен это не нравилось. Во время медового месяца либидо усилилось, но потом постепенно угасло. Не то чтобы она разлюбила мужа, однако с тех пор, как пришлось бросить медицинскую школу, секс потерял всяческую привлекательность. Объяснить Уиллу, что постельные утехи для нее прежде всего – олицетворение принесенной жертвы, не хватало духу. Ели бы не секс, и жертва бы не понадобилась! А то, что у мужа каждое утро эрекция, еще не означает, что Карен должна исполнять его прихоти, будто не имеющая права голоса домохо...
– Вставай! – приказал Хики. – Прелюдия окончена!
Чуть ли не вскочив с его колен, Карен отступила к шкафу с телевизором.
Джо поставил «Дикую индейку» на прикроватный столик, шагнул к своей пленнице и, скинув рубашку, обнажил бледную, заросшую курчавыми волосами грудь. Удивительный контраст с сильно загорелым лицом, шеей и предплечьями. «Крестьянский загар», как называл его отец. Стоило Хики расстегнуть ремень – Карен тут же опустила глаза.
– Смотри! – гордо проговорил Хики.
Набрав в легкие побольше воздуха, она скользнула взглядом по спущенным плавкам. Словно вырвавшись из внутреннего источника, по телу разлилось пульсирующее оцепенение. Можно не сомневаться: то, что произойдет сейчас, будет ужасно, но куда ужаснее ждать и понимать: страдания неизбежны. Сейчас осквернят святыню, которую она всю жизнь берегла. И помочь некому: есть только Хики и... Эбби. Сама о том не ведая, она дамокловым мечом висела над головой матери, заставляя терпеть издевательства.
Оцепенение разливалось по телу, и Карен очень хотелось уступить, как замерзающий человек уступает холоду. «Пронзи мои кости, сердце и душу, – беззвучно молила она, – чтобы я не мучилась, будто насилуют кого-то другого, бесчувственное тело, труп». Но если полностью отдаться оцепенению, кто знает, получится ли из него выйти.
Хики ухмылялся, как глупый школьник, и в коченеющей душе Карен что-то шевельнулось... Даже не мысль, а бледный ее призрак... Крошечная искра тлеющей, исконно женской тайны. Подсознательное понимание мужской слабости.
Рано или поздно у нее появится шанс.
8
Хьюи что-то строгал, сидя на голом полу перед Эбби. Для девочки, чтобы не замерзла на линолеуме, он принес из спальни старое покрывало. Малышка прижимала к груди Барби, словно боясь потерять последнюю связь с домом.
– Тебе лучше? – спросил Хьюи.
Девочка кивнула:
– Немного.
– Кушать хочешь? Лично я хочу.
– Я тоже... Животик болит.
– А что ты любишь? – заволновался великан. – Есть колбаса, подушечки «Капитан Кранч»... Я их обожаю.
– Я должна есть «Изюмные отруби».
– Тебе нельзя подушечки?
– Нет.
– Почему?
Задумавшись, девочка беззвучно шевелила губами.
– Ну, когда ты ешь, сахар из еды попадает в кровь. У тебя в организме есть специальное вещество, которое этот сахар убирает, а у меня нет. Сахара становится все больше и больше, и я начинаю болеть. Если болею сильно, могу лечь спать и никогда не проснуться.
Страх омрачил лицо Хьюи, словно тень упала на огромную скалу.
– Именно так случилось с моей сестрой, – беспокойно потирая огромную щеку, проговорил он. – Я отдал бы тебе свою кровь, чтобы убрать сахар.
– Поэтому мне и делают уколы... Иголки не люблю, но болеть тоже не хочется!
– Ненавижу иголки! – с жаром воскликнул Хьюи. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
– Я тоже.
– Ненавижу иголки! – не унимался великан.
– Они бывают большие и маленькие, – сказала Эбби. – Мне колют самыми маленькими, а некоторые другие лекарства – большими. Самыми огромными кровь берут... А иногда мой папа делает уколы в спину. В позвоночник, а иногда прямо в нерв. Это больнее всего, но он так делает, чтобы ушла другая боль, еще сильнее и опаснее.
– Откуда ты столько знаешь?
– Ну, – пожала плечами Эбби, – мне папа с мамой все рассказывают. А в школе говорят, что я разговариваю как взрослая.
– Когда вырастешь, доктором станешь?
– Угу, летающим доктором.
– Ты что, летать умеешь? – Глаза великана стали совсем круглыми.
– На самолете, глупый!
– А-а...
– Животик до сих пор болит!
Хьюи от страха даже рот раскрыл.
– Поиграй пока с куколкой, а я насыплю столько подушечек, сколько ты в жизни не видела!
Не успела девочка напомнить, что ей нельзя подушечки, великан бросился на кухню, но, спустившись на три ступеньки, встал как вкопанный и схватился за голову.
– Черт, черт, черт! – бормотал он и, вернувшись к Эбби, поднял с пола «Нокию». – Джои велел повсюду носить его с собой... Специально запасную батарею дал.
Девочка проводила телефон взглядом: только собралась по совету мамы в полицию позвонить!
– Скоро вернусь! – пообещал Хьюи. – И соскучиться не успеешь! – Он ушел на кухню, оставив малышку наедине с ножом и бесформенной чуркой. Эбби увидела широкую спину великана: он открыл шкафчик, а потом исчез, и послышался скип дверцы холодильника. Девочка выглянула в грязное оконце: на улице темным-темно. Темноту она ненавидела, однако в ушах эхом раздавался голос мамы: «Беги с телефоном в лес и спрячься...» Она бы не сказала так, если бы хотела, чтобы Эбби осталась с Хьюи. Только что делать в лесу? Малышка не знала ни дороги домой, ни далеко ли ей идти, а без телефона никому не позвонишь и на помощь не позовешь.
С кухни донеслись звон посуды и негромкое пение. Хьюи нравился девочке, но он чужой, а папа много раз говорил: чужие могут быть плохими, даже если кажутся очень милыми. Хотя Эбби было жаль неуклюжего великана, всякий раз, перехватывая его взгляд, она с трудом сдерживала смех. Казалось, сердце щекочет огромный мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Пара секунд, и новый знакомый принесет целую миску смертельно опасных подушечек. Зажмурившись, Эбби представила мамино лицо. «Что бы она сейчас сказала?»
«Беги...»
Прижимая к груди Барби, девочка нерешительно шагнула к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Пока Хики стонал от восторга, в сознании появилась холодная уверенность: что бы ни делала в кино Николь Кидман, она не позволит себя изнасиловать ни этому мужчине, ни любому другому. Ни при каких обстоятельствах... Ее ответом на извечный женский вопрос – бороться или уступить – было однозначное «бороться».
Стон Хики пробирал до мозга костей. Уилл иногда тоже стонал, когда они занимались любовью. Карен чуть не вырвало от мысли, что между происходящим сейчас и супружеским сексом может быть что-то общее. В принципе, конечно, может! Уилл, как и большинство мужчин его возраста, хотел секса постоянно, гораздо чаще, чем она сама. Причем не ласки и нежности, а грубого, животного секса, чтобы дать выход неуемной энергии и забыть о разочарованиях. Естественно, Карен это не нравилось. Во время медового месяца либидо усилилось, но потом постепенно угасло. Не то чтобы она разлюбила мужа, однако с тех пор, как пришлось бросить медицинскую школу, секс потерял всяческую привлекательность. Объяснить Уиллу, что постельные утехи для нее прежде всего – олицетворение принесенной жертвы, не хватало духу. Ели бы не секс, и жертва бы не понадобилась! А то, что у мужа каждое утро эрекция, еще не означает, что Карен должна исполнять его прихоти, будто не имеющая права голоса домохо...
– Вставай! – приказал Хики. – Прелюдия окончена!
Чуть ли не вскочив с его колен, Карен отступила к шкафу с телевизором.
Джо поставил «Дикую индейку» на прикроватный столик, шагнул к своей пленнице и, скинув рубашку, обнажил бледную, заросшую курчавыми волосами грудь. Удивительный контраст с сильно загорелым лицом, шеей и предплечьями. «Крестьянский загар», как называл его отец. Стоило Хики расстегнуть ремень – Карен тут же опустила глаза.
– Смотри! – гордо проговорил Хики.
Набрав в легкие побольше воздуха, она скользнула взглядом по спущенным плавкам. Словно вырвавшись из внутреннего источника, по телу разлилось пульсирующее оцепенение. Можно не сомневаться: то, что произойдет сейчас, будет ужасно, но куда ужаснее ждать и понимать: страдания неизбежны. Сейчас осквернят святыню, которую она всю жизнь берегла. И помочь некому: есть только Хики и... Эбби. Сама о том не ведая, она дамокловым мечом висела над головой матери, заставляя терпеть издевательства.
Оцепенение разливалось по телу, и Карен очень хотелось уступить, как замерзающий человек уступает холоду. «Пронзи мои кости, сердце и душу, – беззвучно молила она, – чтобы я не мучилась, будто насилуют кого-то другого, бесчувственное тело, труп». Но если полностью отдаться оцепенению, кто знает, получится ли из него выйти.
Хики ухмылялся, как глупый школьник, и в коченеющей душе Карен что-то шевельнулось... Даже не мысль, а бледный ее призрак... Крошечная искра тлеющей, исконно женской тайны. Подсознательное понимание мужской слабости.
Рано или поздно у нее появится шанс.
8
Хьюи что-то строгал, сидя на голом полу перед Эбби. Для девочки, чтобы не замерзла на линолеуме, он принес из спальни старое покрывало. Малышка прижимала к груди Барби, словно боясь потерять последнюю связь с домом.
– Тебе лучше? – спросил Хьюи.
Девочка кивнула:
– Немного.
– Кушать хочешь? Лично я хочу.
– Я тоже... Животик болит.
– А что ты любишь? – заволновался великан. – Есть колбаса, подушечки «Капитан Кранч»... Я их обожаю.
– Я должна есть «Изюмные отруби».
– Тебе нельзя подушечки?
– Нет.
– Почему?
Задумавшись, девочка беззвучно шевелила губами.
– Ну, когда ты ешь, сахар из еды попадает в кровь. У тебя в организме есть специальное вещество, которое этот сахар убирает, а у меня нет. Сахара становится все больше и больше, и я начинаю болеть. Если болею сильно, могу лечь спать и никогда не проснуться.
Страх омрачил лицо Хьюи, словно тень упала на огромную скалу.
– Именно так случилось с моей сестрой, – беспокойно потирая огромную щеку, проговорил он. – Я отдал бы тебе свою кровь, чтобы убрать сахар.
– Поэтому мне и делают уколы... Иголки не люблю, но болеть тоже не хочется!
– Ненавижу иголки! – с жаром воскликнул Хьюи. – Ненавижу, ненавижу, ненавижу...
– Я тоже.
– Ненавижу иголки! – не унимался великан.
– Они бывают большие и маленькие, – сказала Эбби. – Мне колют самыми маленькими, а некоторые другие лекарства – большими. Самыми огромными кровь берут... А иногда мой папа делает уколы в спину. В позвоночник, а иногда прямо в нерв. Это больнее всего, но он так делает, чтобы ушла другая боль, еще сильнее и опаснее.
– Откуда ты столько знаешь?
– Ну, – пожала плечами Эбби, – мне папа с мамой все рассказывают. А в школе говорят, что я разговариваю как взрослая.
– Когда вырастешь, доктором станешь?
– Угу, летающим доктором.
– Ты что, летать умеешь? – Глаза великана стали совсем круглыми.
– На самолете, глупый!
– А-а...
– Животик до сих пор болит!
Хьюи от страха даже рот раскрыл.
– Поиграй пока с куколкой, а я насыплю столько подушечек, сколько ты в жизни не видела!
Не успела девочка напомнить, что ей нельзя подушечки, великан бросился на кухню, но, спустившись на три ступеньки, встал как вкопанный и схватился за голову.
– Черт, черт, черт! – бормотал он и, вернувшись к Эбби, поднял с пола «Нокию». – Джои велел повсюду носить его с собой... Специально запасную батарею дал.
Девочка проводила телефон взглядом: только собралась по совету мамы в полицию позвонить!
– Скоро вернусь! – пообещал Хьюи. – И соскучиться не успеешь! – Он ушел на кухню, оставив малышку наедине с ножом и бесформенной чуркой. Эбби увидела широкую спину великана: он открыл шкафчик, а потом исчез, и послышался скип дверцы холодильника. Девочка выглянула в грязное оконце: на улице темным-темно. Темноту она ненавидела, однако в ушах эхом раздавался голос мамы: «Беги с телефоном в лес и спрячься...» Она бы не сказала так, если бы хотела, чтобы Эбби осталась с Хьюи. Только что делать в лесу? Малышка не знала ни дороги домой, ни далеко ли ей идти, а без телефона никому не позвонишь и на помощь не позовешь.
С кухни донеслись звон посуды и негромкое пение. Хьюи нравился девочке, но он чужой, а папа много раз говорил: чужие могут быть плохими, даже если кажутся очень милыми. Хотя Эбби было жаль неуклюжего великана, всякий раз, перехватывая его взгляд, она с трудом сдерживала смех. Казалось, сердце щекочет огромный мыльный пузырь, который вот-вот лопнет. Пара секунд, и новый знакомый принесет целую миску смертельно опасных подушечек. Зажмурившись, Эбби представила мамино лицо. «Что бы она сейчас сказала?»
«Беги...»
Прижимая к груди Барби, девочка нерешительно шагнула к двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83