– Мы были бы плохими сторонниками и друзьями, если б не решились вам сказать, что вы рискуете безнадежно проиграть еще до выборов. Или, говоря иначе, мы должны предупредить вас, что Найтингейл перешел на сторону Кроуфорда отчасти из-за вашего собственного поведения. И если вы не перестроитесь, то навредите себе еще больше.
Джего промолчал.
Браун заговорил опять:
– С Найтингейлом мы и сами наделали много ошибок. Он разозлился на нас с самого начала. Но одна наша ошибка – я уже намекал вам о ней – разъярила его вконец: ему показалось, что кое-кто из нас ведет себя так, будто считает результаты выборов заранее предрешенными. Излишняя уверенность чревата, знаете ли, серьезными опасностями. Мне очень неприятно, но я вынужден предостеречь вас еще раз… – Браун замялся, немного помолчал и закончил: – …что женские беседы за чашкой чая тоже не всегда бывают безвредными.
Брауну было неловко, но говорил он решительно и твердо. Джего сидел, опустив голову, и молчал. Браун, разумеется, еще помнил то утро, когда Джего, при намеке куда менее определенном, чем сегодняшний, ответил ему с резкой и враждебной отчужденностью. Брауну потребовалось все его дружелюбие, вся решимость и мудрость, чтобы заговорить об этом снова – заговорить именно сегодня, когда Джего получил жестокий удар, потерял на время веру в свои силы и осудил себя.
– Спасибо за дружеский совет, – не поднимая головы, проговорил он. – Я постараюсь им воспользоваться… если смогу.
Внезапно он посмотрел на Брауна, и в его глазах вспыхнуло неподдельное волнение.
– Мне остается попросить моих друзей, – негромко сказал он, – чтобы моя жена не узнала об этих предостережениях. Она примет их исключительно на свой счет, и я просто не смогу вынести ее страданий.
– Но сами-то вы с ней поговорите? – настойчиво спросил Браун.
Мне показалось, что Джего не собирается отвечать. Но он сказал:
– Поговорю… если буду уверен, что это не причинит ей слишком сильного горя.
Слушая его, мы понимали, что перед нами приоткрывается глубокий и мучительный жизненный опыт. Никто из нас, даже Браун, не решился продолжать. Даже Браун не нашел в себе сил потребовать у Джего более определенного ответа.
Вскоре пришла с концерта миссис Джего и сопровождавший ее Рой Калверт. По иронии судьбы, она вернулась домой в превосходном настроении – я никогда еще не видел ее такой счастливой. Ей удалось попасть на концерт, где собралась вся элита Кембриджа, ее спутником был один из самых обаятельных молодых людей в нашем городе, и все знакомые разговаривали с ней необыкновенно дружелюбно.
Рой подошел к камину, а миссис Джего села рядом в кресло, кокетливо, снизу вверх посмотрела на него и сказала:
– Подумать только, ведь вы могли пригласить на концерт какую-нибудь совсем молоденькую женщину!
– Слишком молоденькие женщины, как правило, несносны, – отозвался Рой.
– Да, хотелось бы нам верить, что это правда, – проворковала миссис Джего.
– Вы прекрасно знаете, что это правда, – сказал Рой. – Признайтесь.
Он разговаривал с ней весело, чуть игриво и очень заботливо, так что она, ощутив на мгновение полную уверенность в себе, отказалась от своих обычных претензий и сварливых жалоб – я, пожалуй, ни разу не замечал в ней такой милой и наивно жизнерадостной привлекательности. Возможно, именно эти ее качества очаровали Джего двадцать пять лет назад.
Это было странное зрелище – радостно щебечущая пожилая грузная женщина в черном вечернем платье, которое ничуть не скрадывало ее массивности, и стройный, чрезвычайно изящный молодой человек, она сидела в кресле, а он стоял с ней рядом, спиной к камину, слегка откинувшись назад и опершись плечами о мраморную каминную доску.
Миссис Джего с улыбкой посмотрела на мужа и сказала:
– Я уверена, что провела время гораздо веселее, чем ты.
– Вероятно, ты права, – нежно улыбнувшись ей в ответ, согласился он.
21. Пропагандистская война
Когда леди Мюриэл открыла мужу правду, он попросил, чтобы к нему не пускали никого, кроме Роя. Но в конце триместра он передал нам, что хочет поговорить с каждым членом Совета. И вот что поразительно – он решил так поступить не для собственного удовольствия или успокоения, а ради нас. «Я уверен, что ему по-прежнему никого не хочется видеть, – печально заметил Калверт, – но он щадит наши чувства». Ройс понимал, что нам всем будет очень тяжело, если он не захочет встретиться с нами перед смертью, и смирился: в нем пробудилась странная для умирающего чуткость к переживаниям других.
Да, нам было очень странно видеть его искреннюю и бескорыстную самоотверженность. Но еще более странно чувствовали мы себя, когда после визита к ректору снова окунались в насыщенную враждой атмосферу нашей повседневной жизни.
Потому что Найтингейл, буквально источающий ненависть, вовсю развернул яростную кампанию против Джего. Он вел злобную и методическую пропагандистскую войну. Он тенденциозно подбирал факты-и каждый вечер, если в трапезной или профессорской но было активных сторонников Джего, без конца повторял все, что ему удалось узнать.
Он нападал не только на самого Джего, но и на близких ему люден. Прежде всего на миссис Джего. Из вечера в вечер повторял он ее слова, доказывающие, что она считает себя женой будущего ректора; она и правда расспрашивала знакомых, где можно купить мебель восемнадцатого века, чтобы обставить парадную гостиную Резиденции, и жаловалась, что в Кембридже очень трудно найти слуг. Найтингейл издевался над ее выговором и ее социальным происхождением. «Вы только представьте себе, – говорил он, – в Резиденции, после леди Мюриэл, будет хозяйничать дамочка из предместий Бирмингема!»
Эта злобная реплика особенно возмутила Брауна, хотя было ясно, что, в общем-то, она бьет мимо цели.
Другие обвинения были гораздо опасней. Найтингейл постоянно рассказывал о нелепых флиртах миссис Джего. И он не лгал. Еще несколько лет назад она флиртовала напропалую – флиртовала для самоутверждения, потому что не верила в свою привлекательность. Флирты эти были совершенно невинными, но иногда – именно из-за неопытности миссис Джего – казались слишком уж откровенными и как бы даже почти неприличными.
Нападая на жену Джего, Найтингейл не забывал поносить его друзей и сторонников, а в особенности Роя Калверта. Я тоже не избежал общей участи, но острую неприязнь ко мне Найтингейл перенес почему-то на Роя. В профессорской открыто заговорили о Роевых любовных делах. Было упомянуто имя Джоан. Кто-то сказал, что в ближайшее время объявят об их помолвке. О помолвке? Найтингейл ухмыльнулся.
Сплетню разнесли по всему колледжу. Я сам однажды слышал, как Деспард-Смит сказал:
– Очень странный он человек, этот Рой Калверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Джего промолчал.
Браун заговорил опять:
– С Найтингейлом мы и сами наделали много ошибок. Он разозлился на нас с самого начала. Но одна наша ошибка – я уже намекал вам о ней – разъярила его вконец: ему показалось, что кое-кто из нас ведет себя так, будто считает результаты выборов заранее предрешенными. Излишняя уверенность чревата, знаете ли, серьезными опасностями. Мне очень неприятно, но я вынужден предостеречь вас еще раз… – Браун замялся, немного помолчал и закончил: – …что женские беседы за чашкой чая тоже не всегда бывают безвредными.
Брауну было неловко, но говорил он решительно и твердо. Джего сидел, опустив голову, и молчал. Браун, разумеется, еще помнил то утро, когда Джего, при намеке куда менее определенном, чем сегодняшний, ответил ему с резкой и враждебной отчужденностью. Брауну потребовалось все его дружелюбие, вся решимость и мудрость, чтобы заговорить об этом снова – заговорить именно сегодня, когда Джего получил жестокий удар, потерял на время веру в свои силы и осудил себя.
– Спасибо за дружеский совет, – не поднимая головы, проговорил он. – Я постараюсь им воспользоваться… если смогу.
Внезапно он посмотрел на Брауна, и в его глазах вспыхнуло неподдельное волнение.
– Мне остается попросить моих друзей, – негромко сказал он, – чтобы моя жена не узнала об этих предостережениях. Она примет их исключительно на свой счет, и я просто не смогу вынести ее страданий.
– Но сами-то вы с ней поговорите? – настойчиво спросил Браун.
Мне показалось, что Джего не собирается отвечать. Но он сказал:
– Поговорю… если буду уверен, что это не причинит ей слишком сильного горя.
Слушая его, мы понимали, что перед нами приоткрывается глубокий и мучительный жизненный опыт. Никто из нас, даже Браун, не решился продолжать. Даже Браун не нашел в себе сил потребовать у Джего более определенного ответа.
Вскоре пришла с концерта миссис Джего и сопровождавший ее Рой Калверт. По иронии судьбы, она вернулась домой в превосходном настроении – я никогда еще не видел ее такой счастливой. Ей удалось попасть на концерт, где собралась вся элита Кембриджа, ее спутником был один из самых обаятельных молодых людей в нашем городе, и все знакомые разговаривали с ней необыкновенно дружелюбно.
Рой подошел к камину, а миссис Джего села рядом в кресло, кокетливо, снизу вверх посмотрела на него и сказала:
– Подумать только, ведь вы могли пригласить на концерт какую-нибудь совсем молоденькую женщину!
– Слишком молоденькие женщины, как правило, несносны, – отозвался Рой.
– Да, хотелось бы нам верить, что это правда, – проворковала миссис Джего.
– Вы прекрасно знаете, что это правда, – сказал Рой. – Признайтесь.
Он разговаривал с ней весело, чуть игриво и очень заботливо, так что она, ощутив на мгновение полную уверенность в себе, отказалась от своих обычных претензий и сварливых жалоб – я, пожалуй, ни разу не замечал в ней такой милой и наивно жизнерадостной привлекательности. Возможно, именно эти ее качества очаровали Джего двадцать пять лет назад.
Это было странное зрелище – радостно щебечущая пожилая грузная женщина в черном вечернем платье, которое ничуть не скрадывало ее массивности, и стройный, чрезвычайно изящный молодой человек, она сидела в кресле, а он стоял с ней рядом, спиной к камину, слегка откинувшись назад и опершись плечами о мраморную каминную доску.
Миссис Джего с улыбкой посмотрела на мужа и сказала:
– Я уверена, что провела время гораздо веселее, чем ты.
– Вероятно, ты права, – нежно улыбнувшись ей в ответ, согласился он.
21. Пропагандистская война
Когда леди Мюриэл открыла мужу правду, он попросил, чтобы к нему не пускали никого, кроме Роя. Но в конце триместра он передал нам, что хочет поговорить с каждым членом Совета. И вот что поразительно – он решил так поступить не для собственного удовольствия или успокоения, а ради нас. «Я уверен, что ему по-прежнему никого не хочется видеть, – печально заметил Калверт, – но он щадит наши чувства». Ройс понимал, что нам всем будет очень тяжело, если он не захочет встретиться с нами перед смертью, и смирился: в нем пробудилась странная для умирающего чуткость к переживаниям других.
Да, нам было очень странно видеть его искреннюю и бескорыстную самоотверженность. Но еще более странно чувствовали мы себя, когда после визита к ректору снова окунались в насыщенную враждой атмосферу нашей повседневной жизни.
Потому что Найтингейл, буквально источающий ненависть, вовсю развернул яростную кампанию против Джего. Он вел злобную и методическую пропагандистскую войну. Он тенденциозно подбирал факты-и каждый вечер, если в трапезной или профессорской но было активных сторонников Джего, без конца повторял все, что ему удалось узнать.
Он нападал не только на самого Джего, но и на близких ему люден. Прежде всего на миссис Джего. Из вечера в вечер повторял он ее слова, доказывающие, что она считает себя женой будущего ректора; она и правда расспрашивала знакомых, где можно купить мебель восемнадцатого века, чтобы обставить парадную гостиную Резиденции, и жаловалась, что в Кембридже очень трудно найти слуг. Найтингейл издевался над ее выговором и ее социальным происхождением. «Вы только представьте себе, – говорил он, – в Резиденции, после леди Мюриэл, будет хозяйничать дамочка из предместий Бирмингема!»
Эта злобная реплика особенно возмутила Брауна, хотя было ясно, что, в общем-то, она бьет мимо цели.
Другие обвинения были гораздо опасней. Найтингейл постоянно рассказывал о нелепых флиртах миссис Джего. И он не лгал. Еще несколько лет назад она флиртовала напропалую – флиртовала для самоутверждения, потому что не верила в свою привлекательность. Флирты эти были совершенно невинными, но иногда – именно из-за неопытности миссис Джего – казались слишком уж откровенными и как бы даже почти неприличными.
Нападая на жену Джего, Найтингейл не забывал поносить его друзей и сторонников, а в особенности Роя Калверта. Я тоже не избежал общей участи, но острую неприязнь ко мне Найтингейл перенес почему-то на Роя. В профессорской открыто заговорили о Роевых любовных делах. Было упомянуто имя Джоан. Кто-то сказал, что в ближайшее время объявят об их помолвке. О помолвке? Найтингейл ухмыльнулся.
Сплетню разнесли по всему колледжу. Я сам однажды слышал, как Деспард-Смит сказал:
– Очень странный он человек, этот Рой Калверт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94